Пособие для начинающего мага - Елизавета Шумская

Учитель внимательно посмотрел на девушку.

– Я не прошу тебя меняться, – покачал он головой. – С этим намного лучше справилось бы назначение тебя штатным магом в приграничные области. Дикие орки очень быстро вытравляют мягкость из юных волшебниц.

Ива смотрела на мужчину и не могла сообразить, что тот имеет в виду.

– Но, к сожалению, такие методы наш Университет не практикует. Что же такое сделать, чтобы помочь тебе?..

– Но я же победила. Что еще нужно, я не понимаю! – Знахарка определенно не хотела ничего осознавать или что-то еще делать.

– В бою с такими затратами энергии тебе долго не продержаться. И удары будут намного сильнее, тебе их не удержать. Да и целишься ты неважно, только за счет перерасхода энергии и справляешься.

Травница только скривила губы: все правда, но что тут поделаешь?

– Ива, тебе придется быть жестче. Рубить так, будто каждый враг – твой кровный. Я не говорю, что меняться, но избавиться от сомнений и неуверенности…

– Учитель! – Такого знахарка выдержать не могла. Она вскочила на ноги и, сжав кулачки, посмотрела на тоже поднявшегося мага. – Я не собираюсь меняться! Я такая, какая есть! И я себе такой нравлюсь! Со всеми моими сомнениями, неуверенностью и мягкостью!!!

И юная магичка решительным шагом направилась к выходу. Гори оно все огнем!

Чтобы дойти до двери, ей требовалось пересечь весь зал, и около самого выхода Грым буквально загнал Дэй в угол своим новым – одноручным – мечом (чтобы второй рукой колдовать), по размерам, впрочем, не сильно от старого отличавшимся. В учебном заведении использовали парализующие заклятия для обозначения попаданий в цель. Если в настоящем бою удар означал ранение, то именно эта часть тела на занятиях по боевой магии немела и теряла способность двигаться. Гаргулье на сей раз досталось больше обычного. Она никак не могла привыкнуть драться в человеческой ипостаси (в истинном образе магия давалась ей с огромным трудом, хоть учителя и утверждали, что со временем это пройдет), и поэтому сейчас «щеголяла» онемением правой руки, левой ноги и общим абсолютно ужасным состоянием.

– Сдавайся! – азартно проорал Грым, наоборот выглядевший лучше некуда. – Сдавайся!!! – Он буквально припер ее к стенке длинным мечом. Положение такое, что или поражение, или смерть.

Белое лицо гаргульи исказилось от ярости, она придвинулась ближе, так что даже при деревянном мече это не могло быть небольно, и, ощерив зубы под кроваво-красными губами, прошипела:

– Никогда! Никогда и ни по какой причине!!!

Ива впилась ногтями в ладони, а в голове у нее прошелестел голос: «А Дэй никогда не сдается».

В этот вечер ребята были отправлены на сбор слухов, а если удастся уломать эльфа, то и добычу сведений, можно сказать, из первых рук. Ива и Дэй сидели в гостиной и пытались выудить что-то полезное из книжек, что заботливый Златко им подсунул. К тому моменту обе уже отошли от экзекуции Астера и мирно вгрызались в гранит науки.

В какой-то момент знахарка подняла голову. Гаргулья насвистывала какую-то мелодию. Очень милую… нет, не так – красивую, грустную и совершенно травнице незнакомую.

– Что ты поешь? – поинтересовалась она.

Дэй посмотрела на подругу:

– Тебе мешает?

– Да нет, просто… необычная такая. Что это?

– Это… – Гаргулья немного подумала, будто пытаясь сообразить, как лучше подать свою мысль. – Это песнь моего народа.

– Да? – искренне заинтересовалась Ива. Дэй редко рассказывала что-то про свою жизнь до поступления. – А о чем она?

Та покрутила головой.

– Это трудно передать словами. – Попытка уйти от ответа.

– Но ведь у этой песни есть слова!

– Но они на гаргульем языке, – возмутилась Дэй.

– А перевести? Ну Дэй, ну пожалуйста, мне так интересно! Ну о чем эта песня?

Гаргулья возвела очи к потолку, очевидно вопрошая богов, за что они ей послали такое наказание, как любопытная подруга.

– Ну ладно. Я попытаюсь, но учти – это перевод, и очень неточный, потому что… не все понятия в нашем языке можно… передать словами человеческого.

Дэй надолго замолчала. Потом, когда Ива была уже готова взвыть, начала:

Споет тебе ветер,Споют тебе звезды,И листья ответятНа сонмы вопросов…

Где-то снега,А где-то кувшинки,А я остаюсьСо своею ошибкой…

Бьется водаО бревна причала.В жизни все сложно,Ты мне отвечала.

Пусть все уйдет,Но останется ветер.Мне с ним хорошоИ в жизни, и в смерти…

– Нет, не могу, – Гаргулья покачала головой, – на человеческом языке это превращается в полную муть. И ни капли не передает… ни смысла, ни красоты! Нет, Ив, даже не проси!

Знахарка обиженно на нее посмотрела. Травнице вообще-то понравилось.

– Ладно, тебе не нравится дословный перевод, но… смысл ты можешь мне рассказать…

– Слушай, ну зачем это тебе?! – Гаргулья отчего-то очень злилась.

– Мне интересно! – Ива тоже рассердилась. – Мне действительно интересно! Почему ты каждый раз меня отталкиваешь?! Я же не хочу ничего дурного! Я стараюсь быть тебе другом! Нам много лет учиться вместе! Как мы это сможем, ничего друг о друге не зная?!

Дэй как-то не ожидала нарваться на такую ярость от обычно весьма уравновешенной травницы.

– Но мы и так друзья, – уже более спокойно заметила она.

– Тогда расскажи мне, о чем эта песня! – тоже успокаиваясь, попросила – или потребовала? – знахарка. – Не так уж много я прошу.

Гаргулья вновь задумалась. Она редко уступала, но нарываться на ссору из-за пустого упрямства, если не сказать, каприза не хотелось.

– Трудно объяснить… О чем?.. наверное, об одиночестве… О скалах, о звездах, о ветре… о том, что мы всегда остаемся одни… Нас, гаргулий, после смерти не хоронят, тела бросают с самой высокой скалы, и в воздухе, еще не долетая до земли, они рассыпаются на мелкие камушки, которые уже никогда не собрать вместе… считается, что это ветер забирает душу. И еще – что в песнях ветра над скалами можно услышать голоса тех, кто был до нас. Ветер – это их бессмертие и наша вечная жизнь… Вот об этом и песнь… О ветре, что поет в наших сердцах и однажды вырвется наружу. О скалах, что нам как родные. О вечном одиночестве… Да… – черноволосая помолчала, – да, об одиночестве, что с нами до того самого момента, пока не придет тот, в чьем сердце ветер поет ту же песнь…

– Ага! – Ива, все больше грустневшая по мере монолога гаргульи, вдруг повеселела: – Значит, это песня все же о любви!

Дэй посмотрела на девушку как на непонятливого ребенка.

– Нет. Это песнь… о смерти.

– Но… как же так? Ты же говорила… про того, в чьем сердце поет тот же ветер?..