Твои нежные руки - Розмари Роджерс

Просто кошмары ожили, опасность и зло подступили совсем близко, в облике беспощадного зверя, который вот-вот разорвет ее… если она, конечно, позволит.

Что он говорил насчет справедливости и дуэли? Ах да, расплата…

Деверелл провел по ее округлым грудям, расплющил соски и, нагнув голову, втянул в рот сначала один, потом другой и принялся сосать, так сильно, что в животе зажглось пламя, мгновенно распространившееся вниз, сосредоточившееся в самой сердцевине ее женственности, где все горело и пульсировало. Она ожидала грубости, даже жестокости, но его месть оказалась куда утонченнее: он заставлял ее отвечать ему, участвовать в этой пародии на слияние любящих сердец.

Господи, как хорошо он знал, где дотронуться, в каком месте нажать, словно проник в ее сны, те, что заставляли ее метаться, оставляли неудовлетворенной, разгоряченной, с тупой ноющей болью там, внутри, где так давно не было мужчины…

Ошеломленная этой мыслью, Амелия начала вырываться, но он оседлал ее и сжал коленями, продолжая ласкать, силой вырывая глухие стоны наслаждения. А потом… потом легко развел ее бедра, коснулся тугой горошинки… пальцы скользили по влажным завиткам с небрежной чувственностью, заставившей ее судорожно выгнуться. На мгновение она снова очутилась в библиотеке, где он тоже обнимал ее, только куда нежнее, и шептал что-то бессвязное. Но тогда она еще надеялась на его любовь.

Однако эта иллюзия быстро рассеялась, разлетелась в осколки, когда он взял ее, грубо, как портовую шлюху, вонзился одним безжалостным выпадом, так глубоко, что она вскрикнула от боли и, беспомощно взмахнув руками, уперлась ему в грудь. Но Холт снова поймал ее запястья, поднял руки над головой и втиснул Амелию в пышные белые подушки.

— Чего ты ожидала, цыганочка? — прошептал он, нагнувшись над ней. — Радостного воссоединения? Мной движут только гнев и жажда мести — чувства, с которыми и ты, вне всякого сомнения, хорошо знакома.

Она снова попыталась завопить от ярости, горя и тоски, но он проворно заткнул ей рот. Все плохо… ужасно плохо… она просила, протестовала, но он оставался глух к ее мольбам и отнял руку только для того, чтобы впиться в ее губы, хищно, с дикарским бешенством.

Ах, отбиваться бесполезно… Разум призывал ее поберечь силы, но и сдаться она не могла. Не в ее натуре безвольно сносить надругательства и насилия! Но исход борьбы был неизбежным, хотя бы потому, что ей с ним не сладить, и бесплодная борьба только истощала ее энергию.

— Какое предсказуемое создание, — пробормотал он, на удивление нежно лаская ее груди. Утонченная эротическая пытка, экстатическое мучение, на которое он обрек ее неизвестно за что.

Ами громко всхлипнула, когда он проник еще глубже: невыносимое, нежеланное вторжение, головокружительное обольщение. И она покорно подняла бедра, встречая его толчки, вздрагивая от каждого рывка, посылавшего озноб по спине. Он вонзался в нее бесконечно, неустанно, требовательно, пока перед глазами не растаяло все, кроме потребности достичь ускользающего берега, маячившего, казалось, совсем рядом, только руку протянуть. Того острого, слепящего экстаза, который он уже дарил ей однажды. В ушах ее все нарастал шум, как вкрадчивый шорох прибоя о берег, набирающего силу и разбивающегося на мелкие брызги.

И когда она, вздрагивая, обмякла, он услышал тихую жалобу-рыдание. Только ее, ничего больше.

— Будь ты проклят…

— Не стоило дразнить меня, — смеясь, прошептал он, — если не хотела показать, чего я лишился, кошечка моя. Неужели ты считала, будто я настолько невежлив, что откажусь посетить тебя?

Господи, какой стыд! И ведь он прав, во всем прав.

Она именно этого и добивалась. Добилась!

Не думая о последствиях своего поступка, она вцепилась в его рубашку, оттолкнула и, когда он не пошевелился, с размаху провела ногтями по его плечу, оставляя кровавые борозды. Холт выругался и вывернул ей руку.

— Черт возьми, неужели тебе всего мало? Достаточно и того, что устроила мое похищение, едва не свела бабушку в могилу! Она была уверена в моей смерти, подлая ты дрянь!

— Да пойми же, — рассердилась Амелия, — я тут ни при чем! И ведать не ведала ни о каком похищении! Кстати, ты не только жив, но и прекрасно выглядишь. Видно, все не так уж плохо!

— Да ну? Потрогай мою спину — и сразу поймешь, что мне пришлось вынести, хотя, должно быть, тебе этого недостаточно.

Он потянул ее дрожащую руку к своей спине, и она провела кончиками пальцев по жестким буграм и рубцам, длинным шрамам, рассекавшим кожу. Провела — и в ужасе отстранилась.

— Это отметины «кошки», и если человеку повезет, он может выжить и вынести наказание. Правда, многие умирают, но какое тебе до этого дело?

Потребовалось сверхчеловеческое усилие, чтобы не отвернуться от этих полыхающих глаз. Но она не доставит ему такого удовольствия. Не станет пресмыкаться перед ним!

— Я не имею никакого отношения к твоей вынужденной службе на корабле и не могу отвечать за все деяния дона Карлоса, — с удивительным даже для себя хладнокровием объявила Амелия — Веришь или нет, но до твоего появления здесь я была уверена, что ты по-прежнему в Лондоне.

Он стиснул ее плечи, не заботясь о том, что причиняет боль.

— Ты законченная актриса, любовь моя. Если когда-нибудь вздумаешь вернуться в Англию, произведешь фурор на сцене! — резко бросил он, но впервые за все это время в голосе проскользнули нотки нерешительности, побудившие ее снова заговорить:

— Я сказала чистую правду, но, к сожалению, ничем не могу доказать свою невиновность.

— Господи! Нужно быть последним идиотом, чтобы слушать тебя!

— А кто ты, по-твоему? — усмехнулась девушка.

Он ничего не ответил и, отодвинувшись, накинул на нее край простыни и натянул лосины. Сотрясаясь от внезапно пронзившего ее холода, Амелия сгребла простыню и прижала к груди. В неярком свете лицо Холта казалось замкнутым, бесстрастным, и, повинуясь внезапному импульсу, она коснулась его руки. Холт брезгливо отстранился.

— Мне твое сочувствие ни к чему! Не находишь, что оно немного запоздало? Черт возьми, очевидно, в твоих глазах я не только глупец, но и жалкое ничтожество! Что заставляет меня верить тебе? Даже зная, кем ты стала, я все равно не в силах…

— Кем же я, по-твоему, стала? — оборвала его Амелия, вставая на колени и придерживая простыню. — Потаскухой? Ты ведь это хотел сказать? Но ведь ты и раньше так думал, еще в Лондоне. Я читала это в твоих глазах, в каждом слове, даже прикосновении. Поэтому ты и поразился так, когда я оказалась невинной. Ожидал, что я похожа на других твоих девок, готовых на все и не слишком разборчивых! Каким ударом, должно быть, стало для тебя это открытие!