Хроники Хазарского каганата - Саша Виленский

и ножки позагорать. Заодно и редкие в этот час посетители кафешки пусть полюбуются. Если есть что показать, отчего ж не показать-то?

Люблю я это место. На высоком крутом берегу над широкой рекой на открытой веранде стоят несколько столиков. От заполненных гуляющей толпой дорожек их отделяет ограда аккуратно подстриженных кустов. С другой стороны за невысокой колоннадой видно далеко-далеко: и как распадается на рукава наша красавица Итиль, и как пологие степи уходят вдаль за сверкающей под солнцем водой, как пыхтит работяга-буксир, торопится на работу в порт, а редкие смельчаки уже купаются. И когда смотришь отсюда, из кафе, на все это, то кажется, что ты летишь над этим бесконечным простором, так притягательна и маняща эта красота.

Вот потому-то все встречи я назначаю именно здесь.

— Милая девочка! И тебя могут посадить за проституцию, даже не сомневайся. Мою подружку так на полтора года закрыли. Объяснили, мол, ты — сама по себе живой товар. А раз продаешь себя, то, значит, занимаешься торговлей живым товаром.

— Но ведь это бред! — она округлила свои раскосые глазки. — Это же мое собственное тело, и это мое дело, как я им распоряжаюсь!

— Ага! — я отпила немного пряной влаги из бокала, буквально губы смочила. — Это ты нашему справедливому и демократичному суду будешь доказывать. И если докажешь, то, может, сядешь не на полтора года, а месяцев на девять. Что тоже приятно. Потому что отбывать наказание тебя пошлют в половецкие степи, а там, знаешь, за пару месяцев работы на свежем воздухе кожа так сохнет и трескается, что потом о красоте своей можешь забыть навсегда. А через полгода покроешься вечными морщинами как половецкие старухи. Физический труд, говорят, облагораживает, вот только руки от него становятся широкими и расплющенными, ногти начинают крошиться, а через год можешь считать, что тебе крупно повезло, если выпали не все зубы. Как тебе так распорядиться своим телом?

У нее покраснели глаза, и она вся сразу стала несчастная. Сущий ребенок же. Не ровен час разревется.

— Смотри, в мороженое соленым не накапай! — и я сделала еще маленький глоток, покатала во рту напиток. Все-таки удивительно вкусная штука — мартини.

Она торопливо промокнула салфеткой уголки глаз, закатив зрачки вверх, чтобы не размазаться. Почему именно молодые девчонки так любят прятать тугую нежную кожу за слоями косметики? Неужели и я была такой же? Да нет, я краситься-то толком стала только когда в профессию пришла. Кстати, когда это было? Семь лет назад? Ну, да, семь, я тогда в одиннадцатом классе училась. Ужас! Интересно, а эта-то хоть школу закончила?

— Слушай, а ты школу-то закончила?

Девочка торопливо кивнула. Врет.

— Но ведь вы, — робко начала она. — Вы-то сколько времени этим занимаетесь, а вас ведь не посадили? Значит, можно как-то этого избежать?

— «Посадили!». Типун тебе на язык! Во-первых, у меня есть друг, который меня опекает.

— Сутенер?

— Очень некрасиво. Не люблю это слово. Сутенер — и сразу перед глазами появляется вертлявый жиголо, трусливый и наглый. Нет, мой Саман — он друг. Крепкий, сильный, умный. Из тех, кто умеет разговаривать с людьми, он настоящий психолог: сразу видит, на кого можно переть буром, а с кем надо ласково и уговорами. И связи в ментуре — это важно! Кого деньгами подмазать, кого девочкой соблазнить, а кого — ящиком имперского коньяка порадовать. Поэтому и я, и другие девочки, кто дружит с Саманом, чувствуем себя более или менее уверенно. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно. Потому что с храмовыми даже Саман не договорится. Но пока Бог миловал!

— А вы меня с ним познакомите?

— Да хватит тебе мне выкать! Зови меня Мария и на «ты», хорошо?

— Хорошо, — улыбнулась она.

— А ты — Замира? — Я не столько спрашивала, сколько хотела убедиться, что соседка, которая устроила нам эту встречу, назвала ее имя правильно. Она кивнула.

— Ешь мороженое, растает. Так вот, во-первых, нужен серьезный влиятельный друг. Во-вторых, нужно иметь голову на плечах.

Она внимательно уставилась на меня. Ладно, сейчас объясню.

— А это прежде всего значит — правильно выбирать клиентов. Ну, у «Интуриста» это не так сложно, там сразу видно, кто чего стоит. И все равно: если тебя пытается снять красивый, хорошо одетый молодой человек, из тех, кому бы ты и без денег отдалась, то это, скорее всего, подстава. Потому что такие к проституткам не ходят, им баб и без того хватает, даже в командировках. Поэтому твоими клиентами в массе своей будут старые — а в лучшем случае, просто пожилые — мужчины, часто — инвалиды, страшненькие, робкие. В основном, — пугливые и неуверенные в себе.

Я намеренно утрировала. Понятно, что бывают и очень даже симпатичные клиенты, но лучше сразу напугать, приятные сюрпризы — потом.

— Да не пугайся ты так! Это как раз самое нормальное в нашей работе. Мы нужны этим людям, чтобы помочь им преодолеть недостатки, а они нужны, чтобы помочь нам жить в достатке.

Я рассмеялась неожиданному каламбуру, Замира неуверенно улыбнулась.

— С другой стороны, рассуди логически. Кто приезжает к нам в Кузар? В основном, купцы. Большинство из Халифата, очень много — из Империи, меньше — с севера. Оттуда, по большей части, едут не купцы, а или наемники, или контрабандисты. Хотя и оттуда прибывают интересные экземпляры. Но они, как правило, в «Интуристе» не селятся. Кстати, ты знаешь, как иностранцы называют наш Кузар?

Она вопросительно уставилась на меня.

— Итиль. Так же, как и реку. Представляешь? Поэтому, если тебя спрашивают: «А у вас в Итиле все девушки такие красавицы?», то это они говорят не об утопленницах, а о нас, жительницах столицы.

И опять возникло ощущение, что шутку она не поняла. Туповатая, что ли.

— Ну, после всего этого, не раздумала еще? Нет?

Она резко помотала головой.

— Смотри. Я тебя предупредила. Сначала ты будешь нарасхват — молодая, робкая, опять же, восточного типа — таких имперцы обожают. Их женщины — белые и рыхлые, так что на темнокожих и сухощавых они бросаются, будто век не трахались. И загоняют, бывало, так, что потом два дня ходить не сможешь. Так что поначалу особо не жадничай, поняла?

Замира кивнула. Даже сквозь смуглую кожу было видно, что покраснела. Ничего, пройдет. И очень скоро пройдет.

— У тебя вообще мужчины-то были?

Она сглотнула и кивнула.

— Сколько?

Она умоляюще посмотрела на меня.

— Да ладно тебе, меня-то чего стесняться? Я ж тебе не мать. И не муж. Можешь не врать.

— Семь.

— А невинность когда потеряла?

— Год назад.

— Ну, семь за год — это неплохо.