Лейтенант Рэймидж - Дадли Поуп

— А зачем им это?

— Это способ избежать постановки на якорь. Очень удобно, если остановка планируется лишь на несколько минут. Подозреваю, что они подошли так близко, чтобы послать кого-то на берег на шлюпке — ты можешь видеть, как они спускают ее.

— Да.

— Возможно, коммодор Нельсон спешит передать послание вице-королю.

— Значит ли это, что он не собирается остаться? — с беспокойством спросила она.

— Не знаю.

Через несколько мгновений шлюпка была уже на воде и устремилась к входу в гавань. Неожиданно на борту «Диадемы» началось оживление: все три марса-реи развернули и приспустили, а марсовые стали карабкаться наверх, крепить паруса. Корабль начало сносить под ветер. Якорь с плеском упал в воду, и к моменту, когда все паруса были убраны, корабль развернулся носом к ветру на натянутом якорном канате, как собака на привязи.

От борта «Трампетера» отвалил катер, на котором разместились все капитаны.

— А тебя… — начала Джанна.

Он повернулся и посмотрел на нее. Она выглядела смущенной.

— Тебя освободили?

— Да, а что?

— Мы можем сейчас отправиться на берег?

На секунду он задумался, и заметил, как от «Лайвли» отвалила шлюпка: Пробус оправился от болезни, едва только прибыл коммодор.

Ну что же, никто не хватится его час или два.

Глава 19

Рэймидж взобрался на скользкие ступени причала и повернулся, чтобы помочь Джанне выбраться из шлюпки. Она замешкалась, поскольку рана в правом плече мешала ей пользоваться правой рукой, а левая была нужна, чтобы приподнять подол платья.

— Подожди-ка секунду, — сказал Рэймидж, и, встав потверже, подхватил ее за талию и перенес из шлюпки на причал. Она была такой легкой, что ему хотелось не останавливаясь нести ее на руках вверх по ступенькам, но нужно было отпустить шлюпку с «Лайвли».

— Спасибо, возвращайтесь на корабль, — бросил он мичману, сидевшему на кормовой банке.

Когда они добрались до верха лестницы, она сказала:

— До дома вице-короля очень далеко.

— Ты уверена, что чувствуешь себя достаточно сильной?

— Да, конечно, — быстро ответила девушка, и он понял, если только ему не показалось, что ей хочется остаться наедине с ним.

Пока они шли по набережной Кэ де ла Санте, Рэймидж бросил взгляд через узкую гавань на большую цитадель, стены которой под острым углом сливались с природной скалой, и отметил: как и большинство портовых укреплений, она бесполезна, будучи совершенно беззащитной против атак с суши.

Холмы и здания укрывали набережные от либеччо, поэтому от камней мостовой поднималось жаркое марево. Рыбаки в парусиновых рубахах и кожаных передниках разматывали на набережной извлеченные из своих ярко раскрашенных лодок сети. Тут и там, сидя на крупных булыжниках и привалившись спиной к каменной стене, сидели их жены. Вокруг них лежали сети, большим пальцем босой ноги, выпростанной из под юбки, они растягивали ячейки, руки их тем временем орудовали деревянной иглой, латая прорехи. Лица женщин словно застыли, несмотря на подобные монашьим капюшоны, они были покрыты густым загаром и слоем глубоких морщин. Ни одна не поднимала взора за пределами их дырявых сетей для них не существовало иного горизонта, иной жизни.

Рэймидж и Джанна дошли до конца набережной и свернули направо, на узкую улочку, ведущую к резиденции вице-короля. Дома по обеим ее сторонам были такими высокими, что она казалась ущельем. На улице толпились группки людей, шумно обсуждавших что-то: никто не слушал, каждый старался дождаться, пока собеседник станет переводить дух, чтобы завладеть вниманием.

Большинство из собравшихся являлись, судя по всему, пастухами: на них были толстые вязаные шапочки или широкополые круглые шляпы, затенявшие лицо. Они спорили, торговались или ругались, не слезая со своих крошечных осликов, сидя, почти касаясь ногами земли, в деревянных седлах, по форме напоминавших козлы для пилки дров, и оставлявших на спинах животных болезненные ссадины. Рэймидж заметил, что у каждого, будь он рыбаком, пастухом или просто зевакой, за спиной висит ружье, на плече — патронташ, а за пояс заткнуты пистолет и нож.

В толпе встречались старухи, по-дамски сидящие на ослах, их потемневшие от копоти очагов волосы скрывали черные шарфы. Черное, черное, черное — все вокруг казалось погруженным в непрерывный траур. Черные волосы, черные шляпы и шарфы, черные брюки мужчин, черные юбки и блузы женщин…

Повсюду царил всепобеждающий аромат: смесь запахов тошнотворного броччу — острого козьего сыра, висящего в каждом доме; застоявшихся отбросов и нечистот; пропитанного чесноком дыхания; вонь немытых человеческих тел, полусгнивших овощей. Рэймидж, подумав о том, как красиво выглядит остров с моря, вспомнил замечание леди Эллиот: «Все, что создала для этого острова природа — прекрасно, все, что сделали люди — отвратительно».

В отличие от жен рыбаков на набережной, совершенно погруженных в свою работу, собравшиеся здесь мужчины и женщины пристально смотрели на двух чужаков, идущих по улице, огибая больших группы и проходя сквозь маленькие. На них смотрели по мере приближения, а миновав толпу, Рэймидж буквально ощущал устремленные им в спину взгляды. Как всегда бывает в латинских странах, почти невозможно было разобрать, выражают ли эти сверкающие взгляды ненависть или любопытство

Иногда им встречались британские солдаты, подтянутые, но обливающиеся потом в своих красных куртках и щеголеватых ремнях крест-накрест. Они сдержанно козыряли Рэймиджу, стараясь одновременно не попасть ногой в какую-нибудь кучу отходов.

Дома кончились, улица стала шире и разделилась на три линии.

— Как ты узнала о заседании трибунала? — вдруг спросил он.

— Бо-о! — произнесла она с выражением, являющимся итальянским эквивалентом пожатия плечами.

— Но кто-то ведь сказал тебе?

— Ну разумеется!

— Но кто? Кто говорил с тобой?

— Никто.

— Значит, писал.

— Да, только я обещала никому не говорить, кто.

— И не нужно, — ответил Рэймидж, припомнив вдруг слова, сказанные накануне лордом Пробусом: «Мне нужно написать еще одно письмо». — Но этот человек, — продолжил он, — сказал тебе, что твой кузен намерен выступить свидетелем на суде?

— Да.

Лучше остановиться на этом, подумал он. Она довольна тем, что сделала, и не без оснований. Видит Бог, для импульсивной девушки ее возраста это был храбрый поступок, с другой стороны, немного молодых девиц являются главами столь могущественных семейств. И все же было еще, что ему хотелось бы выяснить.