Олигарх желает жениться - Далиша Рэй

class="p1">Поэтому проглотив так и рвущийся вопрос про его бывшую, полезла к Славинову со следующим вопросом:

— А какие две новости ты хотел мне рассказать?

— Так ты не ответила, простила ли меня за все мои грехи, вольные и невольные, ведомые и неведомые.

— И не отвечу, пока новость не узнаю — я ее могу и позже услышать, а ты от меня фиг ответа добьешься!

— Шантажистка, — проворчал Славинов. — Ладно, уболтала. Платон с Павлой поженились.

— Когда?! — ахнула я в изумлении. — И почему нас не позвали на свадьбу?

— Некогда им было — со свадебной церемонии они в роддом помчались. У них сегодня дочка родилась, — Янис довольно рассмеялся.

— Будет нашей девочке подружка, — вдруг вырвалось у меня.

Янис одним движением перевернулся, опрокинул меня на спину и глыбой навис сверху, глядя в глаза. Зрачок заполнил собой почти всю светлую радужку, превратив их в ту самую бездну, от взгляда в которую у меня кружилась голова.

Несколько мгновений рассматривал мое лицо, а потом интимненько так прошептал:

— Значит мир, дружба, жвачка?

Я неопределенно пожала плечами и ничего не ответила.

Янис наклонился и почти касаясь губами губ зарычал:

— Ты мне только одно скажи, Мирослава Славинова, ты меня любишь или нет?

Ой, напугал, рычащий айсберг! Я обняла его лицо ладонями и глядя в черные колодцы зрачков, призналась:

— Знаешь, Янис Славинов, я не умею говорить о своих чувствах. Могу только слушать о них и помогать своим пациентам понять, что они говорят. Люди часто произносят важные вещи, но сами не слышат свои слова.

Поэтому мне почти невозможно описать всю ту кашу-малу, что варится в моей душе. Тем более, сделать это вслух.

Но тебе я могу сказать одно.

Потянулась к его уху и зловеще прошептала:

— Да я в тебя с первого взгляда влюбилась, олигарх. И если бы ты не влюбился в меня в ответ, я бы тебя заставила! Потому что синички, вроде меня, тоже кое-что могут, чтобы привлечь внимание таких напыщенных павлинов, как ты…

На мгновение Янис оторопел, а потом захохотал.

Уперся лбом в мой лоб и спросил:

— Я ведь уже говорил, что у тебя сиськи классные, психологиня? Так вот, твой острый язык мне нравится даже больше, чем они! — и полез целоваться.

Ну а я что, спорить не стала — лично мне мой язык тоже нравится больше…

Бонусный финал

— Дань, мы с тобой поговорить хотим, — я стиснула задрожавшие от волнения пальцы и зажала их между колен — чтобы не так сильно дергались.

— Да, сын, у нас для тебя важная новость, — Янис перехватил у меня инициативу.

Вчера мы с ним долго обсуждали, как подать Даньке информацию про мое с ним родство.

Я хотела рассказать только в общих чертах, мол так получилось, что ребенка отдали не той матери… Почему-то мне было страшно, что вся правда, вываленная на голову девятилетки плохо отразится на его психике.

Да и авторитет отца может подорвать — все-таки вина Яниса тут была немалая.

Но муж, как всегда, отмел все мои переживания относительно Данькиной нежной натуры.

Спокойно глядя мне в глаза, заявил:

— Мир, я знатно накосячил в этой ситуации — решил, что могу управлять волей другого человека. Прогнуть его под себя и заставить делать то, что хочу я.

Да, в бизнесе это работает. Мало того, без этого сложно построить устойчивую компанию. Но любой мой сотрудник всегда может послать меня лесом и уволиться, если для него мои требования невыносимы.

С близкими людьми все гораздо сложнее. Теперь я точно знаю, что в личной жизни так поступать противопоказано — и наша история тому подтверждение. Даньке стоит с самого детства иметь представление о подобных вещах и понимать, к чему могут привести подобные решения… И не совершать таких ошибок, как его отец…

Так что, все мои доводы о необходимости как-то мягенько преподнести эту историю сыну разбились о непреклонную уверенность Яниса, что правда всегда лучше полулжи.

Услышав про это, я неожиданно для себя решилась и прямым текстом спросила про судьбу его бывшей, устроившей нам всем такую подлянку.

Янис нахмурился, долго молчал, но потом все же ответил:

— Мир, я не знаю, как поступить с Диной. Денег я ее, конечно, лишил. Из квартиры выселил. Что еще сделать, не знаю. Честно.

Можно отдать ее под суд. Но тогда поднимется ворох грязи, и наши имена будут полоскать все, кому не лень. Если бы речь шла только обо мне, то плевать. Но вас с Данькой я в это вмешивать не хочу.

Янис притянул меня к себе. Усадил на колени и уткнулся носом в макушку. Оттуда сказал:

— Но если ты хочешь, то я дам команду открыть против нее дело.

В первое мгновение я была готова ответить, что да, хочу. Хочу, чтобы эта гадина страдала так же, как я по ее вине.

Но потом что-то меня остановило. Вспомнилась старая мудрость, что месть хороша, пока ты её не совершил.

Так что я открыла рот и спросила:

— А Колю ты за что в тюрягу упек?

Ответом мне были совершенно невинный взгляд и практически искреннее удивление в голосе:

— Мир, твой бывший давно приторговывал наркотой. Понемногу, поэтому его пока не трогали. Но тут, совершенно случайно, сверху пришло указание почистить район от мелких дилеров. Вот парень и попал под десять лет. По УДО лет через восемь может выйти.

— И ты здесь совершенно не при чем? — фыркнула я, пряча лицо у него на груди. Чтобы не заметил довольное выражение на моем лице — да, я добрая. Но если найдется кто-то добрее меня, ему несдобровать!

Поэтому я быстренько перевела разговор обратно на наши проблемы с чистосердечным признанием сыну.

Мы еще поспорили, но единственное, о чем договорились — не рассказывать всех технических подробностей Данькиного зачатия. Во всем остальном к согласию так и не пришли. Ну и ладно — как сможем, так и скажем.

И вот мы с Янисом сидели напротив нашего мальчика. Волновались, и оба не знали, с чего начать.

— Дань, — это опять я попыталась что-то сказать, и замолкла, глядя в тревожные зеленые глаза моего рыжего. Он сидел, сгорбившись, и с беспокойством переводил взгляд с меня на отца, и обратно.

— Дань, короче, Мирослава твоя настоящая мама. Это она тебя родила. Потом так случилось, что тебя у нее украли, — рубанул Славинов и хотел продолжать каяться.

Но не успел — Данька перевел на меня взгляд, и тихо-тихо, с какой-то нечеловеческой тоской спросил:

— Вы