Смерть в Киеве - Павел Загребельный

- Куда ездил, там и был.

- У Долгорукого?

- Там.

- И возвернулся?

- Стою перед тобой.

Изяслав перекрестился. Он был самим собою всегда и всюду. Прежде всего должен был показать свою набожность, сердечное потрясение.

- Остерегал я тебя, сын мой! И удерживал от неосторожности. Не послушал меня. Мог бы и навеки там остаться.

- Мог.

- Но радуюсь, что возвратился целым. Эй, там, дайте гостям меду! Отведу тебе шатер отдельный на вас двоих. Переоденетесь, согреетесь.

- Благодарение. В порубе привыкаешь ко всему.

- Бросил вас Долгорукий в поруб?

Изяславу не терпелось спросить, что же выездил Дулеб, кроме своего сидения в порубе, но княжеское достоинство не позволяло, да и знал уже про грамоты к митрополиту Клименту и епископу Онуфрию. Дулеб сразу удовлетворил княжескую любознательность, сказав:

- Бросили нас в поруб за несправедливое обвинение против князя Юрия, ибо ничто не подтвердилось, к полнейшему нашему стыду и позору.

- Убедился в этом? - сурово посмотрел на него Изяслав.

- Стоим перед тобой, разве не достаточно одного нашего вида? Имели время и возможность подумать про свою дерзость и глупость.

- Как же высвободились?

- Не имеешь к нам доверия, княже?

- Спрашиваю из сочувствия, потому что сердце мое обливается кровью и душа разрывается на части от боли.

- Сидели бы там и до смерти. Вызволил нас князь Ростислав, идучи сюда с дружиной.

- Сын Юрия?

- Да.

- Супротив воли отца своего пошел?

- Князь Юрий был к тому времени у Берладника, а Ростислав часто навещал меня в порубе, советовался со мною, расспрашивал о тебе. И когда приспело ему время идти сюда на помощь Ольговичам, выпустил он нас из поруба и взял с собою. Гонцы догоняли нас неоднократно с велением Юрия отправить узников назад в Суздаль, но князь Ростислав не послушал.

Дулебу и Иванице подали чаши с медом. Они пили медленно, то ли наслаждались напитком, то ли нарочно затягивали время, испытывали терпение Изяслава, хотя кто же не знал о княжеской нетерпеливости.

- Позову Петра Бориславовича, - промолвил князь. - Надобно записать все, лекарь. Когда речь идет о князьях, призываем в свидетели также и потомков. Ты снял вину с князя Юрия, облегчение это не только для меня, но и для всей истории. Радуюсь вельми, Дулеб, и удивляюсь, что стрый мой отплатил тебе неблагодарностью.

- Не надо Бориславовича, - оторвался от чаши Дулеб. - Ничего не надо писать, сам все запишу, княже. Да и не об этом нынче следует вести речь это уже дела минувшие. Тебя ждут новые. Прибыли мы к тебе уже не как твои слуги и не как вызволенные из поруба, а прежде всего - как послы от князя Ростислава. Согласен ли нас выслушать?

- Уже слушаю. Великий подарок сделал мне князь Ростислав, когда выпустил вас из поруба и возвратил ко мне.

- Не о том речь идет. Хочет Ростислав прийти к тебе, как сын.

- Объятия мои всегда раскрыты для сыновей и братьев. Звал не раз его брата Глеба к себе, но тот не пришел. Вел себя дерзко и недостойно, колотился без конца в этой земле, покуда не выгнали его прочь.

- Ростислав рассорился с отцом своим навсегда, потому что уже более десяти лет не имеет волости, уподоблен чуть ли не Ивану Берладнику в бесприютности и безземелье. У Долгорукого только и речи: каждый сын должен сам себе добывать волость, Сыновья же - не волки, дабы разыскивать харч. Да и что приобрели? Иван умер в походе. Глеб опозорен поражениями и клятвопреступничеством. Потому-то Ростислав и ушел от Долгорукого, и кланяется тебе, княже, и спрашивает, может ли прийти?

- Негоже так принимать высоких послов, - степенно промолвил Изяслав. - Предчувствие не обмануло меня, когда хотел видеть вас одетыми, обсушенными и обогретыми. Теперь сделаем именно так. А тем временем соберу своих воевод и бояр, позову князей черниговских, прибывших сюда для дружбы со мной, пускай услышат от вас сию радостную весть еще раз, ибо это радость для всей Русской земли и для всех христиан.

Он отпустил Дулеба и Иваницу и велел созвать всех, с кем должен был думать, а также пригласить князей Давыдовичей, готовить торжественную трапезу, отцу Иоанну - пышное богослужение в честь того, что должно было здесь вскоре произойти.

Эта теплая осенняя ночь на берегу Остра прошла вся в веселом полыхании факелов, не в звоне оружия, а в звоне чаш и ковшов с вином да медом, с веселой суетой гонцов с одной и другой стороны, в великом состязании двух княжеских лагерей, кто кого превзойдет в дарах, в лести, в лицемерии и слезливой приподнятости.

Изяслав послал воеводу своего и дружинников с честью и дарами для Ростислава, призывая его к себе, обещая города и волости. Ростислав ответил дарами и поклонением доземным, принимал послов у входа в свой шатер, который пышностью своей намного превосходил белый с золотыми шнурками шатер Изяслава, ибо вывез его Ростислав еще из Новгорода, купив у заморских гостей, а ведомо ведь, что гости могут раздобыть такие вещи, каких не имеют ни короли, ни императоры, простые же князья и вовсе не имеют о них представления. Об этом шатре послами Изяслава тоже было сказано князю, сказано также и о многочисленности дружины Ростислава, и о богатствах, которые он привез с собой, судя по всему, ибо товар его не поддается исчислению даже для хитрого глаза гонца. Но Изяслава вряд ли интересовали подробности, ничто для него не имело значения, кроме прихода самого старшего сына заклятого врага, князь возносил хвалу богу за этот неожиданный подарок, ибо теперь вся земля Русская могла видеть, на чьей стороне не только сила, но и правда; если уж к нему тянутся и такие мужи, как князь Ростислав, то потянутся и все остальные, у кого разум не зачерствел.

Боярин Петр Бориславович, в обшитой черным бобром широкой одежде, с золотой княжеской гривной на шее, бледный от постоянного пребывания в почтительном напряжении, старательно вписывал в пергамен каждое княжеское слово, даже Иваница не в силах был удержаться от удивления и прошептал на ухо Дулебу: "Вот уж! Царапает в пергамене, как курица в просе! Этот и Сильку за пояс заткнет!" Дулеб молчал, ибо сказал все, что должен был сказать, теперь они с Иваницей должны были до конца прикидываться обиженными Долгоруким искателями истины, они были жертвами и мучениками, правда, мучениками живыми, что не всегда и не всем нравится, но Изяслав благодарил бога и за это, ибо теперь о смерти Игоря забудут наконец все, если же кто и захочет вспомнить, то с него будет довольно того, что он услышит о том, как отблагодарил Долгорукий двух мужественных посланцев князя киевского, стремившихся распутать до конца дело с этим загадочным, зловещим убийством.

Дары княжеские с одной и с другой стороны были сначала благочестивые: иконки, кресты, умело изукрашенные молитвенники в золоте и серебре, усаженные драгоценными камнями. Когда вторично послал Изяслав, призывая Ростислава, то на этот раз повезли ему в дар дорогое оружие; в свою очередь для Изяслава были переданы соболиные меха с таким отблеском, который имеет лишь мех северных земель с их вечными морозами и снегами.

Тем временем Ростислав обратился к своей дружине, которая еще не ведала о его намерениях, считая, что послана она помогать союзным с Долгоруким князьям - Ольговичам и Давыдовичам.

- Пусть прогневается на меня отец мой, - так сказал Ростислав дружине, - но не пойду к врагам своим, ибо были они врагами деду моему Мономаху и стрыям моим Мстиславу и Ярополку. А пойдем, дружина моя, к Изяславу, ибо к нему лежит мое сердце. Он даст мне волость, и я возьму. Пойдете ли со мною?

- Пойдем, княже! - закричали самые верные, а за ними и все остальные, ибо, что там ни говори, волость есть волость, да еще если она в этих теплых и щедрых землях, далеко от морозов и снегов, от сурового северного неба, от малолюдья и бесхлебья.

Переговоры длились всю ночь. Князья передавали друг другу поклоны и лестные слова, но никто первым не хотел отправляться навстречу другому, ибо за Изяславом было старшинство, а за Ростиславом - независимость. Он жертвовал самым дорогим, поэтому имел все основания надеяться, что за жертвой должен бы прийти Изяслав или хотя бы протянуть руку. Покамест же длилось состязание в лести и высоких словах, а дело не продвигалось вперед, - оно, пожалуй, отодвигалось все дальше назад. Дулеб осторожно подбросил Петру Бориславовичу мысль о том, что князья могли бы встретиться посредине реки на Изяславовом насаде.

- Внеси это в пергамен свой, боярин, - посоветовал Дулеб.

- Но ведь об этом еще не сказано князем!

- Тогда и скажешь.

- Почему не сказал сам?

- Уступаю это для тебя. Будет сохранена честь Изяслава, ибо насад принадлежит ему. Ростиславу не придется ступать на этот берег, покуда не получит от Изяслава того, что жаждет иметь. Князья как дети, боярин, мы их не можем с тобой понять.