Вечерняя звезда - Ларри Макмертри

Томас знал, что она ненавидит тех, кто читает ее всего лишь дорогой куклой, атрибутом таких мероприятий, и поэтому, уже при смерти, все повторял ей, что ничем иным она никогда в жизни и не была.

— Надо было рожать побольше детей, — говорил он. — Это то, что тебе удается лучше всего. Найди себе какого-нибудь юного поэтика и роди с ним еще одного ребенка.

Пэтси нашла юного поэтика, но воздержалась от ребенка. В глубине души она согласилась с Томасом: рожать и воспитывать детей было лучшим из того, что ей удалось сделать в жизни. У нее были хорошие, привлекательные дочери — пусть Ариадна и стала немного суровой. Даже сына Дэйви нельзя было назвать нехорошим или непривлекательным. Просто он был немного менее интересным.

Она убедила Брюса, что будет лучше, если Мелани полежит пару дней в ее городском домике в Малибу. Пусть поправится, а он, разумеется, пусть побудет с ней это время. Брюс от этого предложения отказался. Он работает в Долине, и ему лучше там и оставаться, тем более что его скоро должны были взять на постоянную работу.

На Мелани произвело приятное впечатление то, что Брюс разыскал-таки ее в больнице, но она ужасно опечалилась из-за ребенка. Несколько раз она чувствовала, как он стукал ее ножкой, значит, он точно был в ней — когда-то был. Теперь его не было, и ей было очень грустно. Может, было бы лучше, если бы они с Брюсом не встречались несколько дней, а то ее грусть подействует и на него. Врачи уверяли ее, что у нее еще будет ребенок, нужно только подождать месяца три. Пэтси тоже уверяла ее, что ребенок у нее еще будет, даже Брюс уверял ее, что можно опять попробовать. Он вел себя с ней хорошо, и ничто не говорило о том, что он радуется тому, что удалась попытка избежать серьезной ответственности. Но Мелани грустила — ведь ребенка они потеряли. Он был у нее, но она его не знала. Даже если начать все сначала через месяц, это будет не тот маленький человечек. Этот-то вот исчез. Она целыми днями просиживала в слезах на веранде домика Пэтси. Бабушку она попросила пока к ней не приезжать, и та согласилась, кажется, единственный раз сразу поняла ее и согласилась с ней, что, в общем, бывало нечасто.

— Вы думаете, бабушка расстроилась из-за ребенка? — спросила она Пэтси как-то утром, когда они сидели на веранде. Было пасмурно, и море было серое-серое. Люди на досках для виндсерфинга, похоже, промерзли до мозга костей, хотя были в резиновых костюмах. Брюс собирался заехать к ним после работы. Он тоже хотел попробовать виндсерфинг на одной из старых Ариадниных досок. Мелани и так была печальна, а тут ей еще и подумалось, как будет ужасно, если он свалится с этой доски и утонет. Но ничего об этом она не сказала. Она и так проплакала уже три дня, не в силах ничего с собой поделать. Наверное, Пэтси уже не могла видеть ее слез.

— Ну, конечно, — кивнула Пэтси, — Аврора очень опечалена. Это слышно по голосу. А разве могло быть иначе?

— Не знаю, — пожала плечами Мелани. — Ей не слишком-то нравится Брюс. Может быть, теперь, когда у нас нет ребенка и нам не обязательно быть вместе, она могла бы подумать, что мы разойдемся.

Пэтси держала в руках чашку. Вид у нее был довольно мрачный, но, несмотря на ее мрачное лицо, Мелани подумала, как же Пэтси все еще красива! Ей всегда хотелось быть похожей на Пэтси — она была такая сухощавая, сексуальная, такая уверенная в себе. Она чем-то напоминала ей Али Мак-Гроу, а ее Мелани считала просто совершенством. Сейчас Пэтси была грустна, но все равно она очень нравилась Мелани.

— Почти всем бабушкам не нравятся друзья их внучек, что поделать, — сказала Пэтси. — Если Брюс будет с тобой, он ей понравится. Да вот только что-то не очень похоже, что он рядом.

— Нет-нет, он рядом, — уверила ее Мелани. Ее вообще-то удивляло, что Брюс не воспользовался случаем и не улизнул. Он терпеть не мог общаться с полицией и таскаться по больницам, и все такое. А сейчас именно этим ему и пришлось заниматься. Он сидел возле нее в больнице, когда она проснулась в то утро. Он подремывал — видимо, здорово устал, но ей было приятно видеть, что он все-таки сидит возле нее. Это ее растрогало и внушило ей уверенность.

Подумав об этом, она снова заплакала — а может быть, плакала она потому, что смотрела на море. А что, если прилив и отлив как-то влияют на ее слезы? У нее было такое ощущение, что слезы из нее словно выкачивают.

— Мы с твоей бабушкой никогда не были очень уж дружны, — призналась Пэтси. — Всегда были немного в конфронтации. Наверное, из-за твоей мамы.

— Да? А что такого сделала моя мама? — спросила Мелани.

— Да ничего, просто она каким-то образом оказалась между нами. А каждой из нас ужасно хотелось быть для нее самой главной. Потом появился твой отец, и ни одной из нас это так и не удалось.

Пэтси поднялась, прошла в спальню, посмотрела в блокноте телефон Флэпа Хортона в Риверсайде, где он преподавал, и набрала номер. «Профессора Хортона и миссис Хортон в настоящий момент нет дома. Пожалуйста, оставьте дату и время вашего звонка и номер вашего телефона — один из нас свяжется с вами. Оставьте ваше сообщение после длинного гудка, он скоро прозвучит, подождите, пожалуйста».

В ожидании этого запаздывающего сигнала Пэтси приготовилась к бою:

— Ты, членонос, у Мелани был выкидыш, и она чуть не умерла от кровотечения в Окснардской тюрьме в субботу вечером, — сказала она. — А в тюрьму она попала, потому что украла немного еды в магазине. По-моему, ты и пальцем не пошевелил, чтобы ей чем-то помочь. Она сейчас у меня в Малибу, выздоравливает. Профессору и миссис Хортон предлагается поразмыслить об этом».

Она оставила свой номер и повесила трубку.

На веранде Мелани все так же вытирала глаза. Она поставила миску на стопку использованных салфеток, чтобы их не сдувало ветром на морской песок.

— А что, мой отец был приятным человеком, когда вы с ним познакомились? — спросила Мелани, когда Пэтси вернулась. В последнее время она боялась, что отец будет ругать ее за воровство. Он никогда не повышал голоса, не грубил и никого не тронул пальцем, но мог и без того совершенно унизить человека. Ей он демонстрировал не часто, а вот с Томми и Тедди всегда был очень суров.

— Он был ничего себе, — сказала Пэтси. — Он некоторое время сходил с ума от меня, и все это было довольно неловко.

Мелани легко могла представить себе, что ее отец был без ума от Пэтси. Брюс и тот начал выказывать признаки чего-то такого, хотя до того вечера, когда ее арестовали, он всегда опасался Пэтси.

И все же ее беспокоило, как отнесется ко всему отец. Она вспоминала, как, когда она была еще маленькой девочкой, он буквально не мог на нее нарадоваться. Он любил читать ей, водил в парк. Потом она превратилась в подростка, растолстела, и все оборвалось. С этого момента стало понятно, что ничего, кроме неудовольствия от общения с ней, он не испытывал, словно она была выпачкана чем-то. Правда, теперь у нее были месячные и она спала с парнями, но ведь это было нормально — с какой стати отцу испытывать неприязнь к ней, да еще такую сильную? Ведь он не захотел даже пригласить их с Брюсом как-нибудь поужинать!

— Я удивляюсь, что вы вообще обращаете на меня внимание и заботитесь обо мне, тетя Пэтси, — сказала Мелани. На минутку она почувствовала, как ей одиноко, и ей опять стало жалко, что маленькое существо внутри нее погибло. Если бы ребенок родился, может быть, у нее никогда в жизни больше не было бы минут одиночества.

— Ты это о чем, милая? — спросила Пэтси, глядя на печальную девушку.

— Вы были в конфронтации с моей бабушкой, в конфронтации с моим отцом, — пояснила Мелани. — Удивительно, что они не пытаются даже запретить вам встречаться со мной.

— Да, но с твоей мамой мы в конфронтации никогда не были, — напомнила ей Пэтси. — Она приняла все меры к тому, чтобы никаких глупостей не было и никто не мешал бы мне видеться с тобой.

— Ой-ой-ой, — всхлипнула Мелани и взяла в руки еще одну салфетку. Думать о матери в такую минуту, когда море было такое серое и маленький ребенок погиб, было уж слишком.

17

— Аврора так долго теперь одевается, — сказал генерал, старательно выбирая выражения. Они с Рози играли в домино, и Рози, как всегда, углубилась в подсчеты очков.

Генералу было грустно сознавать, что все чаще и чаще, даже при самом тщательном подборе, у него изо рта вылетали не те слова. Бывали дни, когда все шло неплохо и он снова чувствовал себя добрым, старым генералом. Нет, не старым генералом, а просто самим собой. Он называл Рози Рози, а Аврору — Авророй, и ему удавалось, как любому другому, быть точным в выражениях и, конечно же, более точным, чем женщины, в этом доме. Разумеется, Аврора не принимала никаких заявлений на сей счет. Она не думала, что кто-то может выражаться точнее нее, но они-то с Рози знали, что точной она бывала не во всем — уж во всяком случае, не в отношении назначенных встреч и многого другого.