Азовская альтернатива - Анатолий Спесивцев

— Иван, скоро их догоним?

— Скоро только котята делаются.

— А всё же?

— Как ты эту горькую гадость пьёшь?

— Не прикидывайся евреем и не отвечай вопросом на вопрос. Когда догоним турок?

— Когда, когда… когда догоним, тогда догоним. Откуда я знаю, на сколько их хватит так грести. Знают, сволочи, что от лютой смерти убегают.

— Так, что, можем не догнать?

— Догоним, никуда они не денутся. Но когда точно, не скажу.

Настигли беглецов только к утру, ввиду крымских берегов. Озверевшие от произошедшего (гибели товарищей, попытки лишить их части добычи, своего прерванного сна), казаки быстро навели на взбунтовавшейся галере порядок. Порядок, не предусматривавший наличия там восставших. Их, кого зарубили, кого просто сбросили в воду. Кто-то кричал, что он христианин и не участвовал в бунте, но, после короткой заминки, и он полетел в воду. Иван заявил, что: — «Раз не помогал атакованным казакам, значит бунтовал. А посягнувшие на казацкую жизнь должны быть наказаны». Серьёзного сопротивления бунтовщики оказать не смогли. В отличие от казаков, турки, и примкнувшие к ним галерники, плавать не умели. Только один из сброшенных в воду попытался доплыть до крымского берега вплавь. Его немедленно отправил на дно кто-то из казаков метким выстрелом из ружья. Казаки ночью стреляли несравненно более метко, чем большинство европейских солдат днём.

Аркадию также довелось поучаствовать в возращение галеры под казацкий флаг. Ещё со своей галеры он застрелил из ружья что-то истерично кричавшего бородатого здоровяка в живописных и наверняка вонючих лохмотьях. Свинцовая пуля, которую, по современным понятиям, впору было называть ядрышком, не только пробила его насквозь, но и сбила на палубу, где бедолага и скончался. Судя по агонии, мучительно.

В первые ряды абордажников попаданец не рвался, но пришлось ему поработать и саблей, длиной и тяжёлой карабелью, взятой им на корабль по настойчивым советам Ивана. Качки в это утро совсем не было, поэтому на почти очищаный от врагов корабль Аркадий ступил с пистолем в левой руке и саблей в правой. Грешным делом, строя из себя крутого пирата. Поэтому, когда на него выскочил из-за какого-то ящика смуглый, малорослый тип с ножом в руке, попаданец инстинктивно сделал отработанный на уроках фехтования выпад, а не выстрелил из пистоля.

Бог его знает, насколько хорошо владел турок ножом, но против длинной сабли его возможное мастерство оказалось бессильным. Он буквально нанизался на клинок животом, но не умер картинно, как герои фильмов, а продолжил движение к Аркадию. Тот, глядя в выпученные глаза врага, вроде бы не замечающего, что проткнут насквозь, честно говоря, немного струхнул. «Да он же, прежде чем сдохнуть, меня зарезать успеет!» Попаданец вытянул левую руку вперёд и нажал на курок пистоля.

«Если уж от выстрела в упор голова упорного врага, может и не разлетится на куски, но от страшной раны сознание он потеряет».

Однако пистоль лишь громко щёлкнул. Будто не ощущая боль, с лицом перекошенным от ненависти, турок сам продвинулся вперёд, насаживаясь на клинок всё глубже. Немного запаниковав, Аркадий (прокляв долбанные кремнёвые замки все скопом), не стал взводить курок ещё раз, а, вспомнив молодость, от души пнул врага носком сапога в самое уязвимое для мужчины место.

Не замечавший рану в проткнутом насквозь саблей животе, на удар по своему мужскому достоянию турок отреагировал традиционно. Резко согнулся и упал на палубу, на лету сворачиваясь калачиком. При этом он вырвал саблю из руки Аркадия. Попаданец и не пытался её удержать. Сделал шаг назад и выхватил ТТ. Но добивать врага выстрелом не стал. Тот, судя по выроненному из руки ножу, потерял сознание и опасности больше не представлял. Аркадий вытер пот со лба, вспотел он от переживаний мгновенно и весь, отбросил подальше ногой нож. Сунул ТТ обратно в кобуру, затем то же сделал с пистолем, стараясь не показать окружающим, что у него от пережитого дрожат руки, выдернул из умиравшего свою саблю, вытер её клинок о его грязные, протёртые на заднице, невероятно вонючие чёрные шаровары и спрятал клинок в ножны.

Тут же он почувствовал за спиной дыхание своих джур, приставленных к нему, прежде всего, для его охраны. Аркадий не сомневался, что они, не задумываясь, прикрыли бы от врага своей грудью, но… с пониманием профессии телохранителя у них были бо-о-ольшие проблемы.

Он сложил предательски подрагивающие конечности на груди и прошёл в нос захваченного судна, очищенный уже и от тел восставших. Сзади послышалось хеканье одного из джур, кряжистого, ростом ниже его самого на голову, но не уступавшего ему силой, Богдана Коваля. Вслед за хеканьем послышался всплеск, видимо джура выбросил тело раненного попаданцем турка за борт. Всматриваясь в недалёкий крымский берег, Аркадий захандрил.

«И где, спрашивается, радость битвы, хваленная столькими поэтами? Ох, чую я, не нюхали эти штафирки пороха в натуре. Хотя нет, кто-кто, а Денис Давыдов битв-сражений навидался по самое не могу. При жизни для всей Европы легендой был, а битвы воспевал. Да вон, Иван, тоже от резни шалеет, кайф ловит. Наверно это мне такое не суждено. И, честно говоря, не лез бы, а приходится. И хрена мне не изменить, если казаки меня трусом считать будут. Придётся и дальше слушать гром битв изнутри, чтоб им… А джур, таки, правильной охране моей персоны обучить надо. Чую, пригодится».

До Азова две галеры с недостаточными экипажами и некомплектом вёсел добрались позже основной эскадры. Всю дорогу пришлось грести против ветра, слава богу, не слишком сильного. Появились кровавые мозоли от гребли и у попаданца.

Уже подходя к Дону маленький караван из двух галер, встретил тот самый, построенный по советам Аркадия тримаран. Вымотанные тяжёлым путём казаки увидели шедший навстречу парусник. Опознав его, обратили внимание, что он приближается с большой скоростью. Иван, и сам сильно уставший, разрешил сделать короткий перерыв, большинство казаков, бросив вёсла, столпилось на верхней палубе, любуясь стремительным маленьким корабликом. Опытные казаки, немало поплававшие быстро обратили внимание, что ветер-то для корабля не очень-то и попутный, а идёт он только под парусом и хорошей скоростью.

— Ты гляди, мачта, какая высокая! И как он не перевернётся, маленький такой, при здоровенных-то парусах? — удивлялся кто-то на носу.

— Да он из трёх лодок сразу склёпан! Получается, в ширину поболе любого струга, а то, и с галеру. Вот и не переворачивается.

— Дык, чего же его вширь не раздвинули, что заместь трёх, одна лодка была? В неё же много более всего влезло бы, супротив против этого.

— Дярёвня ты лапотная! При галерной ширине ему бы никакие паруса быстро плыть не дали возможности. Лохань с парусами далеко не поплывёт.

— А скорость-то, скорость! Как бы не вёрст двадцать в час идёт! Это-то при боковом ветру. А при попутном-то, страшно подумать, как он плавает… небось у робят головы кружатся. Аркадий подошёл к любовавшемуся стремительным корабликом Ивану.

— Ну, как тебе мой тримаран? Ведь, действительно, при хорошем попутном ветре, сорок, не сорок, но вёрст тридцать пять он выдаст. Никто в мире сейчас так не плавает!

— Да баловство это бессмысленное! Чёлн длиной сажен в пять, а весит поболе многих чаек, значит, на вёслах ему от галеры не уйти, непременно догонят. Оружия на него толкового не поставишь. Ну, разве, гаковницу вперёд или назад. Толку-то с неё! Никчёмный кораблик.

Картинно-красивое лицо атамана выглядело кислым и недовольным со времени побудки после бунта турок-гребцов. До возращения угнанной галеры оно был ещё и злым до бешенства. Вернув судно, Васюринский несколько успокоился, но до радужного, его настроению было явно далеко.

«Ничего, установим на носу тримарана пусковое устройство для запуска ракет, все знаменитые атаманы будут умолять о постройке такого корабля и им. В драку за право получить тримаран первым будут лезть».

Аркадий, до своего перемещения в прошлое, разбиравшийся в судостроении на уровне чайника, гордился своей идеей многокорпусного судна. Правда, трудностей при его строительстве встретилось больше, чем он ожидал. Судёнышко оказалось малоустойчивым, переворачиваясь при попытках резко повернуть или порыве сильного бокового ветра. До ума тогда его довести так и не удалось, а потом он ушёл в поход. Поэтому появление лихо плавающего судёнышка, хотя он не был уверен в названной Ивану скорости передвижения, попаданца сильно порадовало.

«Надо будет, озаботься введением у казаков простейших приборов измерения скорости, голландец должен о них знать, если взялся строить суда».

Тримаран, пронесясь мимо казацких галер с немалой скоростью, и начал неспешно разворачиваться в сторону Сиваша. Даже тримараны двадцатого века с манёвренностью имели проблемы, попаданца не удивили неприятности с этим и у его, частично, детища. Зато, по его прикидкам, на прямой судёнышко должно было давать рекордную для этого века скорость.