Русские плюс... - Лев Аннинский

Толстой, впрочем, склонялся к тому, что в России в принципе невозможно кавалерийским корпусам соединиться в назначенной точке в назначенный момент просто потому, что лошади в снегу вязнут (в 1812 году не было не только современной радиосвязи, но и «искровок», как в 1914). Так что есть роковой ход событий, вмешиваться в который — все равно, что дергать веревочки в закрытой наглухо карете, думая, что ты ею правишь.

Говорят, вмешались евреи. Местные жители явились к Чичагову и дали ложную информацию о месте переправы Наполеона через Березину; Чичагов поверил — и упустил злодея. Израильские историки дают несколько иную версию: маршал Удино специально подослал к Чичагову евреев с правильной информацией, рассчитывая на то, что Чичагов евреям не поверит. И поскольку евреи в 1812 году считались, как и поляки, пособниками французов, то Чичагов не поверил, и Бонапарт ушел. Лазутчиков повесили. Чичагов, не выдержав позора, два года спустя эмигрировал в Германию, где и умер, тоскуя по родине…

А евреи?

Их имена затерялись в потоке угробленных миллионов и пребывали в безвестности, пока не всплыли в сносках у историков наполеоновских войн. Откуда и выудил их человек, о котором следует сказать особо.

Израиль Мазус. Сиделец-лагерник, отмотавший срок после того, как в 1948 году по младости лет поучаствовал в антисталинском подполье (студенты решили готовиться к «стихийному возмущению масс» — что-то, аналогичное истории, описанной А. Жигулиным в «Черных камнях»). Но это особый разговор.

Выйдя на свободу, Мазус сумел вернуться к активной жизни, стал профессиональным строителем, а параллельно — «подпольным» писателем (начал печататься в израильском журнале под псевдонимом), пока эпоха Гласности не сделала его писателем признанным. Лагерные его рассказы продолжают «шаламовскую линию». Но и это — особый разговор.

Я сейчас — о повести «Березина», которую Мазус написал в середине 90-х годов и которая вошла в его однотомник. Если бы я писал об этой повести как литературный критик, я дал бы читателю почувствовать уверенность руки, экономность штриха, чувство меры. Психология местечковых евреев, какие-нибудь сорок лет назад перешедших из-под руки польского короля под руку российской императрицы и не очень еще понимающих, что в их жизни переменилось, описана в повести прекрасно. Но и это — другая тема.

Так кто же выпустил Наполеона из России?

Что у Мазуса поразительно (поразительно — для нашей теперешней словесности, ищущей виноватых): у него нет ни заведомых подлецов, ни предателей. Русский дворянин, посланный из Питера прощупать настроение евреев (он едет в Борисов перед самой войной; и именно он казнит потом лазутчиков, своих знакомых), — ведет себя благородно, и искренне верит, что евреи помогли Наполеону.

А евреи? Похоже, что они так же искренне хотели помочь Чичагову и верили, что доставляют русским истинные сведения о французах… Значит, попались, как ворона в суп?

«Шел спор между двумя великими народами, и никто не приглашал евреев принять в этом споре участие…»

Вот как? А в пределы Российской Империи при разделах Польши их тоже не пригласили? А Наполеон, предлагая им французское гражданство, не приглашал?

Вот вам и дилемма. А вот и ответ: понес же черт Лейба Бенинсона, Боруха Гумнера и Мойше Энгельгардта «через реку» к Чичагову.

Впрочем, не черт. А принципы, обещанные им Бонапартом.

— Желание спасти человека, который имел смелость объявить их свободными и равными со всеми иными народами земли.

(Это у Мозуса говорит русский офицер над трупами повешенных, склоняя голову перед подвигом самопожертвования).

— Пустые слова… Особенно о равенстве и братстве. Может быть, до того, как сюда пришел Наполеон, у меня действительно не было братства с поляками, так я его и сам не хочу…

(Это у Мозуса говорит еврей, принимающий в гостях русского дворянина).

— …И равенства с ними мне тоже не надо. Даже если бы мне вдруг сказали, что я им, оказывается, равен, и они мне теперь разрешают жить на самой главной улице в Варшаве, то я все равно туда не пойду. Я всегда буду жить там, где мне совсем не надо думать ни о братстве, ни о равенстве.

Браво, Лейбэлэ! Митрополит Иларион подает тебе руку через столетия! Если не жить по благодати, тогда и нужен закон. Но найдется ли на земле улица, где тебе дадут жить, «не думая» о том, что другие люди «думают» о твоем праве? И о своем праве на ту же улицу?

Увы. Будет тебе Варшава. И варшавское гетто. И Гражданский кодекс, на который уповал Наполеон. И всемирные права человека. Уйдет Наполеон с одной улицы, появится на другой. И так, и эдак клин.

Когда на Энгельгардта опускали петлю, он почувствовал, что пальцы, которые коснулись его шеи, дрожат.

— Не бойся, — сказал Энгельгардт, глядя в глаза молоденькому жандарму. — Нет на тебе вины за мою смерть.

Вины нет. Страдание — есть. И будет. На любой стороне. И от этого не уйти ни с Березины, ни с любого другого места в Истории.

ИЗ ЗАПИСОК КЛАДОИСКАТЕЛЯ

Вопросы, встающие в связи с темой еврейского вклада в русскую культуру, уместны лишь после ритуального и мгновенного, ожидаемого и импульсивного ответа:

— Да, вклад велик.

Теперь — вопросы:

— А еврей, делающий вклад в русскую культуру, еще еврей или уже русский?

— А сам этот вклад его — еврейский или русский?

— А если вклад еврейский и делает его еврей, то какого лешего он делает этот вклад в русскую, а не в еврейскую культуру?

— А если вклад русский и делает его человек, ставший русским, какого беса лезть в его анкету и выяснять, от каких бедуинов или целовальников он происходит?

Попробую размотать этот клубок с кончика нити, попавшего мне в руки несколько лет назад, когда Леонид Грозовский составлял собрание русских стихов, написанных евреями. Я писал к этой антологии вступительную статью и потому знал некоторые подробности дела. Один поэт был оскорблен нашим предложением и отказался дать стихи:

— Это что за расистский подход?!

Мне было жаль терять автора (поэт, надо сказать, был замечательный и очень мне близкий); я его пытался переубедить — безуспешно; но, не разделяя ни его точки зрения, ни его опасений, — каким-то краем сознания я его понимал.

Еврейские справочники сплошь и рядом включают в число евреев людей, у которых — «половинка»; я сам такой; попав в один подобный справочник, не протестовал; дело не в том, что еврейская кровь «сильнее» (гитлеровцы считали, что даже осьмушка «портит»); дело в том, насколько я в себе эту кровь признаю и познаю.

Все зависит от содержания вклада.

В тех сферах, где содержание по определению не несет национальной окраски, нет и проблемы. Для того, чтобы национальная принадлежность академика Ландау возымела значение, должно возникнуть понятие «еврейской физики». Еврейские корни Ильи Мечникова не имеют никакого отношения ни к бактериологии, ни к еврейской проблеме. Вопрос о том, еврей ли построил гостиницу «Москва», имеет не больше смысла, чем вопрос о том, не немец ли построил в Москве Ярославский вокзал (между прочим, построил в «русском стиле»). Вот если взять понятие «немецкая архитектура», — то там национальность такого строителя прозвучит; если есть «еврейская архитектура» (в Израиле — наверняка), — там такому строителю и контекст. А тут — «русская архитектура», «советская архитектура», а каких корней был Барма и что было в паспорте у Иофана — вопрос только для кадровиков.

Кадровики, особенно любители, могут извлечь свое из любых сфер. Например, из спорта. Считается, что евреи «умные» и потому лучше всех играют в шахматы (интересно, как в этом случае разделить Каспарова между евреями и армянами?). Однако еврей Бренер лучше всех прыгал в воду, еврейка Крепкина лучше всех прыгала в длину, еврей Манкин лучше всех гонялся на яхте, а еврей Новак лучше всех поднимал тяжелые предметы… впрочем, Новак в качестве еврея все-таки фигурировал в соответствующих дискуссиях….

Все это, допустим, «пропаганда».

Тогда идем в сферу, куда более существенную для расфасовки национальных вкладов, — я имею в виду литературу.

Последний общепризнанно яркий всплеск русской словесности «шестидесятники».

Даю список корифеев: Василий Аксенов, Анатолий Кузнецов, Юрий Трифонов, Анатолий Гладилин, Владимир Войнович, Георгий Владимов… Цвет тогдашней «молодой прозы», неубитые идеалисты, последнее «верующее» советское поколение, вплотную подведенное историей к черте безверия….

Что общего у всех перечисленных?

Евреи?!

Нет. Полуевреи.

Тут важно, что — «полу…» Прибавлю еще Сергея Довлатова (которого опять-таки армяне у евреев могут оспорить), и Владимира Корнилова… впрочем, его вклад — скорее в поэзию, чем в прозу, а о поэзии — чуть позже.