Северная звезда - Татьяна Недозор

– Мэри, тут вот какое дело, – озабоченно и в то же время с некоторым сомнением сообщила она. – Ты вроде рассказывала, что в России у тебя остался жених. Этот, как его… Айрбэнни, что ли?

– Арбенин, – поправила Маша. – Но он вообще-то мне никакой не жених. А что?

– Да как сказать… Он сюда приехать за тобой не может или кого-то прислать?

Одинцова была поражена.

– Нет, – покачала головой. – Он не сможет бросить дело. А прислать…

Задумалась. С одной стороны, представить нечто подобное невозможно. С другой – она же убежала на Аляску и даже нашла Дмитрия, значит, и её могут найти.

– А почему ты спрашиваешь?

– Да вот одна моя… девушка, в смысле работница сказала, что к ней один тип с расспросами подкатывался. Не рассказывала ли я про тебя чего такого и где тебя можно отыскать. Он спрашивал в аккурат про Мэри Воронофф, да еще именно так, как это по-русски произносят. По бумажке, говорит, читал, смешно было.

– Что за тип? – нервно передернула Маша плечами.

– Да так… Толком неизвестно. Вроде Рич его зовут, Марк Рич. Будто бы из команды Тима Игла. Это такой старатель, не из самых богатых, но удачливый. А может, просто интересно ему было. Твоя история в кабаках гремит. Знаешь, что про тебя говорят? Русская княжна, мол, за своим парнем сбежала от богатого старого мужа-генерала. А парень при этом еще и генерала на дуэли чуть не убил, за что его царь лично повесить хотел!

Китти засмеялась, улыбнулась и её гостья.

Однако ощутила некоторую тревогу.

Ворочаясь с боку на бок, она стараясь заснуть, что оказалось не так то просто.

Было 4 июля, американский День независимости, который в Доусоне праздновался широко и с настоящим американским размахом, под грохот фейерверков, пьяный рев старателей и женский визг. Вся эта какофония далеко разносилась в прозрачном ночном воздухе. Странно было думать о том, что празднование это происходит на земле британского владения, Канады, с метрополией которой сто с небольшим лет назад воевали предки нынешних американцев.

Еще за три дня до праздников в Доусон стали стекаться толпы народа. В центре города был сооружен огромный бревенчатый помост для торжественного представления. Кто-то из старателей в баре, как случайно услышала Маша, мрачно заметил по этому поводу, что городу гораздо нужнее общественные уборные, чем еще одна сцена для того, чтобы потаскухи из шоу вертели задами на глазах у мужичья.

Народ развлекался, как мог. Многие влезли на крыши домов, чтобы лучше видеть происходящее. И было для чего – на той самой сцене, изображая парижский канкан, отплясывали по двадцать – тридцать девиц, задиравших голые ноги выше головы.

На все это действо мрачно смотрели редкие патрульные канадской Королевской конной полиции в красных мундирах, выражением лиц напоминавшие архангелов, вынужденных присматривать за карнавалом взбесившихся чертей.

Мария перевернулась на живот, уткнулась лицом в грубую наволочку и заткнула уши, чтобы не слышать салюта.

Если бы, по крайней мере, было темно! Тогда еще можно было бы попробовать заснуть. Но в летние месяцы солнце в этих краях, похоже, вообще не садится. Гнус, которого развелось невероятное количество, казалось, тоже слетался сюда со всей округи, радуясь обилию людей, лошадей и собак в городе. Китти и её девочки ходили покусанные, Мария тоже, хотя инсекты в Доусоне куда менее злобные, чем на приисках в тайге. Не в силах уснуть, она раздумывала о словах Китти. Мысли об этом её не оставляли.

Само собой, как бы ни злился Арбенин и как бы ни сходил по ней с ума, он вряд ли лично помчится на Аляску. Но Маша за время пребывания в Северо-Американских Штатах наслышалась немало о беспардонности здешних бандитов. Да и разные частные сыскные конторы, вроде Пинкертона, и одиночки «хэдхантеры» – «охотники за головами» – за плату не хуже любых охотничьих псов разыскивали людей, чем-то не угодивших богатым и сильным. Что, если Арбенин как-то договорился с этими людьми? Те вполне могли подрядиться выкрасть её. А потом, накачав опийной настойкой, погрузить на пароход и отправить в Россию. А там уже подкупленные доктора заготовили заключение о признании её скорбной умом, и перед ней станет выбор между желтым домом и постылым браком. Правда, она замужем, но её замужество с Дмитрием можно объявить фальшивым или вообще заплатить какому-то дурному священнику, и тот в два счет обвенчает и запишет в церковную книгу… И что она потом будет доказывать?

Так ничего и не надумав, Маша встала и оделась. Хотелось прогуляться и развеяться.

Пробивалась сквозь толпу гуляющих, стараясь не сталкиваться с компаниями подвыпивших мужчин, шумно вываливавшихся из дверей кабаков. Чуть не наступила на человека, который так напился, что заснул, свернувшись калачиком вокруг столба, прямо на тротуаре.

Дважды ее пытались схватить чьи-то грубые руки, но она вырывалась и шла дальше, не обращая внимания на развязные, похабные возгласы, которые раздавались ей вслед. Весь город едва держался на ногах. Под ногами то и дело брякали бутылки из-под виски.

А еще говорят, что русские мужики много пьют! На американских бы посмотрели!

Она думала о Николае. Уже давно оставила в фактории Канадской меховой компании письмо для него, но оно так и лежало там. А голубоглазый блондин был неизвестно где, может, за тысячу миль от Доусона.

Она впала в жесточайшую депрессию, из которой не представлялось никакого выхода. Все, что было светлого и прекрасного в ее жизни, безвозвратно исчезло, умерло. Год назад погиб отец. Она бежала прочь от опекуна, надеявшегося получить её тело… Ее брак, который и прежде не принес ей счастья, теперь, с уходом Дмитрия, совсем разрушился. Следы Фреда Калвертса растаяли в безбрежной снежной пустыне. Николай тоже исчез…

Обессиленная и опустошенная, Мария иногда жалела, что не умерла под лавиной… Китти, которая так дружелюбно приютила ее, не скрывала, что поведение подруги всерьез беспокоит её. Правда, ухаживала за больной она безупречно: комната всегда была жарко натоплена, смуглянка готовила для неё вкусную и питательную пищу.

В этот раз она подала ей оленину в чесночном соусе с овощами. Маша взглянула на тарелку и отвернулась к стене, не в силах вынести запаха и вида мяса.

– Я… я не могу, Китти, не хочу есть. Спасибо тебе, ты очень добра, но…

– Не добрее, чем ты была ко мне на борту «Онтарио». Ешь, а то станешь страшной и некрасивой. Не доводи себя до могилы! А то, знаешь, у нас в Канзасе так говорят. Жила у фермера Джона одна свинья весом двести фунтов, но вот решил её хозяин развести хорьков. Так в ней, бедолаге, осталось всего сто фунтов. И не потому, что хорьки весь корм съели, а оттого, что сильно животина огорчилась, что у хозяина другие любимцы появились.