Двуликий Янус - Яков Наумов

— Знаешь, а я скоро рвану. Обратно. Уже решил. Что ты на это скажешь?

— А я? — мгновенно взорвался «Быстрый». — Опять останусь? Один? Зачем? Нет, так дальше не пойдет. К дьяволу! Что я тут буду делать?

— Узнаешь. Скоро узнаешь. Пока, на всякий случай, дам тебе один адресок: Солянка, дом номер… квартира… Запомнил? Шкурин. Федор Корнеевич Шкурин. Кличка — «Сутулый». Тоже запомнил? Наде-ежный, скажу тебе, человек. Уж сколько лет работает. Большим доверием пользуется, это точно… Если что спрятать, кому передать… Понял?

— Да что мне прятать? Что передавать? Кому? — чуть не со слезами взмолился «Быстрый». — Ты мне, наконец, скажешь или нет, зачем я здесь торчу, жизнью рискую? Какой во всем этом смысл?

— Т-ты опять?! — пьяно покачал пальцем Осетров. — С-сказал, скоро узнаешь. И — все. И — ш-ша! Молчи, Н-не твоего ума дело…

День спустя Борису удалось улучить минуту и, когда Осетров ушел на рынок, повстречаться с Горюновым. Он передал Виктору вчерашний разговор во всех подробностях, торжествуя, что обнаружил немецкого разведчика — «Сутулого». Шкурина.

Одно смущало Бориса: за эти дни он достаточно хорошо изучил Осетрова и был убежден, что во время беседы тот был не настолько пьян, как прикидывался. Это случилось впервые. В чем тут дело? Зачем это Осетрову понадобилось? И — «Сутулый». С какой целью Осетров назвал его «Быстрому»?

Горюнов проявил живейший интерес к сообщению Малявкина, уделив особое внимание сведениям о «Сутулом».

— Шкурин? — воскликнул он. — Федор Корнеевич Шкурин? Солянка? Запомним. Вот это — открытие!..

Виктор и виду не подал, что Шкурин был уже известен чекистам. Впрочем, сообщение, что он — старый немецкий агент, было новостью, и новостью серьезной. К Шкурину стали присматриваться еще пристальнее, нежели прежде, но ни в чем предосудительном «Сутулый» замечен пока не был. Ясно было одно — это не «Зеро». В этом сомнения не было. По-новому выглядела теперь и радиограмма, перехваченная несколько дней назад. Так, значит, абвер ожидает ареста «Сутулого»? Любопытно!

…Минуло еще несколько дней. Однажды утром Осетров внезапно сказал:

— Ну, кореш, готовь отходную. Завтра обрываю концы. Гульнем сегодня последний разок — и приветик. Пишите до востребования…

Борис молчал. Повторять, в который уже раз, старую песню? Не имело смысла. Осетров все равно ничего не скажет. Ничего нового, во всяком случае.

Пока Осетров отсутствовал, делая «заготовки» к «отходной», Борис успел известить Горюнова о предстоящем отбытии посланца абвера. Горюнов со Скворецким тут же отправились к комиссару: надо было решать, что делать дальше.

У Виктора сомнений не было: ему все было ясно. Осетров — связник. Он многое знает. «Быстрому» он выложил далеко не все. Сообщил только то, что касалось того непосредственно. Остальное надо у него получить. Вывод: Осетрова надо брать. Какие могут быть сомнения? Вопрос заключался лишь в том, где брать — здесь, в Москве, или на пути к фронту? По мнению Горюнова, брать в Москве не следовало: можно бросить тень на «Быстрого». Самое лучшее — при попытке перейти линию фронта. Тут не подкопаешься, все естественно. Ни Осетрову, ни кому другому и в голову не придет посчитать Малявкина виновником провала.

Одновременно, считал Горюнов, надо брать и «Сутулого». Шкурина. Это тоже само собой разумеется. Старый агент абвера! Штучка! Там допросы, очные ставки. Когда они оба будут в наших руках, не отвертятся. Всё выложат.

Поначалу Виктор говорил с подъемом, заметно горячась, но постепенно начал сбавлять тон. Комиссар слушал его хотя и внимательно, не перебивая, но, по мере того как он излагал свою точку зрения, все больше и больше хмурился. Что касается Скворецкого, так Виктор уже не раз говорил с майором, и тот иначе оценивал положение, стоял за другое решение. Это было известно Виктору. Так что из того? Разве не мог быть прав именно он, Горюнов, а не Скворецкий?

— Так, — сказал комиссар, когда Виктор умолк. — Ваша позиция ясна. Кое-что в ней правильно, но в своей основе… Судя по выражению вашего лица, Кирилл Петрович, — он повернулся к майору, — вы не вполне согласны с Виктором Ивановичем. Я угадал?

— Угадали, товарищ комиссар. Мы с Горюновым уже основательно спорили, но каждый пока остался при своей точке зрения.

— В чем причина спора? — спросил комиссар.

— В разной оценке положения и действующих лиц, — твердо сказал Скворецкий. — Я сознательно дал Виктору Ивановичу возможность еще раз, перед вами, изложить свою точку зрения, лишний раз сам внимательнейшим образом его выслушал и лишний раз убедился, что он неправ. Неправ в корне. Судите сами…

Действительно, оценка, которую Скворецкий давал действующим лицам, а отсюда и сложившейся обстановке, полностью отличалась от той, что давал Горюнов. Иными были и выводы, и предложения. Осетров — связник, говорил Скворецкий. Правильно. Тут он согласен с Виктором Ивановичем. Но какой связник? С какими задачами? Личность так называемого Осетрова нами установлена. Никакой он не Осетров и никакой не лейтенант Советской Армии. Лейтенант танковых войск Семен Семенович Осетров погиб в мае прошлого года, под Харьковом. Документами погибшего лейтенанта немцы снабдили своего агента. Кто он, тоже установлено. Это — московский вор средней руки, Семен Буранов, по кличке «Сенька Буран». В канун войны он отбывал наказание в одной исправительно-трудовой колонии. Колонию эвакуировать не успели, тут еще немцы выбросили десант… Одним словом, как Сенька Буран попал к немцам, стал их агентом, ясно. Таких у фашистов хватает. Это не Гитаев, не «Музыкант», убежденный, непримиримый враг советского строя, идейный враг, если хотите. И, конечно, не «Зеро».

— Так вот, — продолжал Кирилл Петрович, — могли ли ТАКОМУ (он подчеркнул это слово) агенту дать серьезное, ответственное задание? Сомнительно. Зачем же его посылали? Доставить питание к рации, и только? Опять же сомнительно. К чему «Быстрому» рация в его нынешнем положении, когда он бездействует? Нет тут ведется большая игра, в которой «Быстрому» отводится, по-видимому, не последняя роль, и сделай мы один неверный ход…

— Брать Осет… то бишь Сеньку Бурана, и будет таким неверным ходом? — быстро спросил комиссар.

— Да, — коротко ответил Скворецкий.

— Значит, вы полагаете, — продолжал комиссар, — если, конечно, я вас правильно понял, что абвер забросил Буранова в виде приманки, устроил нечто вроде испытания «Быстрому», проверки? Так?

— Уверен, товарищ комиссар, что цена Буранову не большая, таких немцы не жалеют. Какова главная цель его заброски? Проверить, возьмем мы его или нет. Ему и заданий-то никаких не дали: он две недели болтался без дела. А так как калач он тертый, опытный уголовник, то на пустяке попасться не мог. Следовательно, возьми мы его, и песня «Быстрого» спета: Малявкин, и только Малявкин — виновник провала Осетрова. Из игры он исключается. Не такие уж дураки в немецкой разведке. И тут еще эта шифровка насчет «Сутулого». Помните? Думаю, она подтверждает мою версию. Не случайно Осетров навязывал — буквально навязывал — этого «Сутулого» «Быстрому»: назвал имя, дал координаты.