Рыбалка в море Демонов - Майкл Ши

непосредственной угрозы для человеческой жизни. Расхожее выражение «мракопуты, мягкотелы и веревочные спаалги», определяющее целый класс мелких демонов, тут же всплыло в моем сознании, подсказывая, что бояться нечего. Однако теперь, наблюдая, как этот бахромчатый слизняк – стремительный и грациозный, точно лужица пролитого в воду масла, которое внезапно отрастило мускулатуру, – протянул гибкое щупальце к игрушечной агоре и начал игриво обводить его кончиком каждую колонну крохотной галереи, высотой не превышавшей поставленный на ребро золотой корнийский полуниллинг, – наблюдая за ним, я вспомнил еще кое-что, касающееся этих демонов. Ундль Девятипалый в одном из своих трудов называет их червеобразными, что классифицирует их как паразитов, питающихся внутренностями живых существ. Ледяные мурашки волной прокатились по моей спине от затылка до поясницы. Гильдмирт выглядит таким плотным и крепким, таким основательным. Неужели эта пышущая здоровьем оболочка скрывает лабиринт червоточин, аккуратных маленьких дырочек, сквозь которые влияние Спаалга каким-то непостижимым образом распространяется по всему его телу? Спаалг все тем же тоном легкого презрения продолжал: – С другой стороны, в этом есть даже что-то трогательное! Этакая миниатюрная самонадеянность, микроскопическая торжественность! Властолюбивый к тому же, не гляди, что от горшка два вершка! Все будет вот так и вот этак, здесь, тут и вон там, – щупальце заскакало между игрушечными домами, упруго отталкиваясь от крыш, – именно в таком порядке и немедленно! Да разве мог такой гордец замахнуться ниже чем на империю? Он и не подозревал, какой бесконечный пир, да что там пир, какая оргия новизны раскрывается перед ним. Бедный малыш! Он все-таки влез за стол, а теперь вынужден, волей-неволей, и дальше набивать брюхо. Могу поклясться, его бока уже готовы лопнуть от избытка угощения. И уж конечно, после нескольких веков обжорства в этой абсолютно чуждой ему вселенной крошечный пузырек того «я», с которым он – так недолго – отождествлял себя, прежде чем попасть сюда, лопнул и теперь значит для него не больше, чем пустая фантазия. О ужас! Поглядите! Какой кошмар! Какое чудовищное повреждение!

Мешок его тела сложился в гармошку, глаз выпрыгнул из воды, зрачки стебельками светолюбивого растения протянулись к висевшей на противоположной стене картине, на которой масляными красками было запечатлено одно из прежних деяний Гильдмирта, в довольно помпезном, надо заметить, стиле.

– Что такое стряслось с моим дитяткой? – с отчаянным надрывом в голосе продолжал демон. – Его личико! Что за гадкая зараза посмела к нему привязаться?

И демон рванулся к картине. Разбросав щупальца по полотну, он бережно оглаживал его поверхность, в то время как тело его выгибалось дугой, давая единственному глазу возможность с сожалением обозреть разрушения, причиненные холсту временем и морскими организмами.

С тем же успехом он мог привязаться к любой другой картине, ибо каждая из них была исковеркана точно такими же наростами, пятнами и клочками разноцветного мха, как и эта. Сцена, над которой елейно охал Спаалг, изображала, по всей видимости, какую-то магическую церемонию подчинения целой своры скованных цепями демонов Гильдмирту. Огромная железная сеть, наподобие тех, которыми пользуются гладиаторы, накрыла обитателей подземного мира. Плотно стянутую горловину сетчатого мешка перехватывала еще и стальная цепь, свободный конец которой Пират для верности намотал себе вокруг запястья. Однако теперь нарисованный на картине сюжет было не так-то легко разглядеть, настолько буйно разрослась на холсте морская живность. Присмотревшись, я заметил в размещении плесени и ракушек явную избирательность, словно кто-то использовал первые попавшиеся под руку материалы, чтобы подкорректировать первичный смысл изображения. Гильдмирт придал своему лицу выражение сурового, но справедливого судьи, нахмуренные брови которого не предвещают преступившим закон ничего хорошего, в то время как попавшиеся в сеть демоны скорчились, точно в ожидании надвигающейся бури. Но теперь белые водоросли высветлили ему лоб и щеки, одновременно исказив их очертания, в то время как от рассеянной дымки редкого темного мха рот и глаза казались запавшими, а по горлу поползли черные трупные пятна. Масляная краска, которой были нарисованы руки, отсырела, покоробилась и начала отваливаться кусками, точно разлагающаяся плоть. Перед нами стоял уже не строгий судья, но напуганный собственной дерзостью обреченный. Рука, которую он властным жестом протягивал к столу, заваленному, видимо, всевозможными инструментами или книгами, теперь погружалась в долину, заполненную черными тенями, в которых лишь с большим трудом можно было угадать их изначальные очертания. Кисть нащупывавшей что-то руки тоже превратилась в руку призрака. Зато сковывавшая демонов сеть наполовину расползлась, да и сами они, благодаря едва заметным мазкам и заново положенным теням, казалось, по-хозяйски расправили члены и взирали на своего пленителя уже не со страхом, но со злобой. В отредактированном варианте картины цепь вокруг руки Гильдмирта выглядела скорее наручниками для него самого, чем оковами для кого-то другого.

– О мое сокровище, куколка моя! Кто же это тебя так? – продолжал расточать соболезнования Спаалг. Голос его был сладок, как мед, аж скулы сводило. Кончики двух бахромчатых выростов на щупальцах демона, едва заметно дрожа, сочувственно поглаживали обросшие мшистыми бакенбардами щеки Пирата.

Ярость пронзила меня, точно меч. Наблюдая, как Спаалг паразитирует на своей благородной добыче, смакует ее отчаяние, я очнулся от первого потрясения и осознал, что гнусный демон оскверняет не только душу Гильдмирта, но и мою собственную. Оглядевшись, я увидел множество лиц Пирата, измученно глядевших на меня со стен сквозь маски разрушения и упадка. Целая галерея исправленных и дополненных морем Демонов портретов Гильдмирта окружала нас хороводом глумливых усмешек. Когда-то он и впрямь был заносчив и высокомерен – об этом яснее всяких слов говорили сами размеры картин и их роскошные рамы. Но прямизна спины и несгибаемость плеч теперь, когда враги, окружив его со всех сторон, пытались сломить его дух, более чем искупала прежние грехи. На протяжении всей пытки он неотрывно смотрел чудовищу в единственный глаз, явно намереваясь стоически сносить все, что выпадет на его долю, до самой смерти или до освобождения.

Да! Надежда на освобождение все еще не покинула его, несмотря на бушевавший вокруг многовековой хоровод кошмаров, стремившийся стереть из его памяти тот крошечный отрезок независимого существования, который заключал в себе все, чем он был однажды и чем вознамерился оставаться до конца своих дней. Это было слишком. Чаша моего терпения переполнилась. Как только Спаалг заговорил опять, я рявкнул:

– Замолкни! – Среди моего нового снаряжения был боевой топор. Я выхватил его из-за пояса не для того, чтобы метнуть, скорее, просто повинуясь душевному порыву. – Ты, червяк пероногий, – прошипел я. – Неужели твоя головенка так мала, что ее окружности не хватает, чтобы вместить простую истину? Тело человека уничтожить легко, но его волю, то, что