История испанской инквизиции. Том II - Х. Льоренте

XVII. Хуан де Вильякампа, священник митрополичьей церкви, — за то, что однажды сказал: «Жив Бог, несправедливо так поступать с Антонио Пересом. Я видел однажды вечером, в начале минувшего марта, как маркиз д'Альменара и инквизитор Молина, переодетые, бегали по улицам Сарагосы, отыскивая свидетелей, которые показали бы перед инквизицией против Антонио Переса».

XVIII. Гаспар де Сегура, сарагосский аптекарь, — за то, что высказал следующее соображение о мятеже в этом городе: «Событие чудесно. Бог взял дело в свои руки и не захотел допустить, чтобы Антонио Перес стал жертвой лжесвидетелей». Слушатель Гаспара возразил, что «умершие при защите инквизиции счастливее погибших под проклятием отлучения». «Какая глупость! — сказал аптекарь. — Разве Святая Троица может одобрить отлучения, налагаемые судьями, которые поступают по преступным побуждениям души?»

XIX. Монах-тринитарий — за то, что, узнав, будто кастильцы хотят ограничить права арагонцев и уничтожить их привилегии, осмелился сказать: «Если бы Иисус Христос был кастилец, я больше не веровал бы в него».

XX. Марко де Пленас, хлебопашец, — потому что, понуждаемый просить прощения у инквизиции за то, что участвовал в деле 24 сентября, воскликнул: «Как! Вы мне советуете идти просить прощения у инквизиции! Я предпочел бы иметь дело со всеми адскими чертями. Я буду разговаривать с папой». Ему возразили, что Его Святейшество откажется его выслушать, так как он сам установил власть инквизиции; на это он возразил: «Ну что ж! Мне не в чем сводить счеты с подобными людьми; пусть берут меня». Пленас недолго ждал и дорого заплатил за свою неосторожность.

XXI. Мартин Гиральдо — за то, что, находясь 24 мая вместе со многими другими вооруженными мятежниками у ворот замка Альхаферия, закричал инквизиторам, которых заметил на террасе: «Низкие кастильцы, лицемеры, единственные еретики на свете, верните свободу узникам или вы сгорите в огне, которым вы сжигаете других».

XXII. Мигуэль Ургель, прокурор королевской аудиенции, сознался, что, выслушав заявление четырех членов совета, согласно которому передача узников в руки инквизиции была бы нарушением привилегий, сказал: «Письма инквизиторов достойны смеха. Если король их поддерживает, он — тиран. Освободимся от него и изберем королем уроженца Арагона, так как мы имеем на это право».

XXIII. Педро Гуиндо — за то, что, узнав о приближении к Сарагосе генерала Варгаса с войском, сказал: «Горцы Хаки помогут нам преградить ему путь. Позволят ли арагонцы, как мы, ограничить свои права изменнику, который продал Португалию? Позволят ли они это сделать королю, отлученному, как Иуда, потому что он клятвопреступник относительно наших прав, уважения коих требует папа под угрозою отлучения? Нам было бы лучше с Вандомом в Арагоне, и наваррцам также было бы лучше в Наварре, которую похитил кастилец».

XXIV. Хиль де Меса, арагонский дворянин (который потом был камергером короля Генриха IV и одним из тех, которые активно участвовали в движении в пользу Антонио Переса, ежеминутно с пренебрежением подвергая свою жизнь опасности), сказал одному из своих друзей, упрекавших его в безрассудстве: «Я надеюсь, что никто не переломает мне костей, потому что я ношу на себе бумагу, данную мне итальянским кармелитом, на которой написано обетование Священного Писания: „Кости его не сокрушайте“». Если бы этот милый дворянин вернулся из Парижа в Сарагосу со своим талисманом, он мог бы подвергнуть его испытанию, потому что сенатор Ланц осудил его на смерть, а инквизиторы приговорили к релаксации.

XXV. Хуан де Саланова, узнав, что инквизиторы пошлют Переса в Мадрид, если не удастся взять его, осмелился так сказать чиновнику инквизиции: «Передайте инквизитору Молине, чтобы он готовился к смерти. Если это случится, я убью его собственноручно, хотя бы меня повесили. Зачем король посылает к нам кастильских инквизиторов? Мы увидим, как они поступят, и наведем порядок».

XXVI. Педро де Сеговиа по случаю мятежа 24 сентября выразился следующим образом: «Если бы мне поверили, инквизитор Молина был бы в тюрьме Переса и был бы счастлив, что не случилось хуже, потому что этот мерзавец заслуживает смерти».

XXVII. Антонио д'Аньос, чиновник святого трибунала, — за то, что, разговаривая о результатах дня 24 мая, дерзнул сказать: «Смотрите, как Бог благ! Кто спас невинного? Антонио де ла Альмуниа, лжесвидетель в розыске против Антонио Переса, умер, и я узнал, что он кончил жизнь в безумии, отрицая Бога. Вот что сталось с человеком, который по-отечески покровительствовал девицам в домах терпимости. Вот свидетели, которые нужны инквизиции, называющей себя святою. Очевидно, Молина мечтает о митре; он ожидает ее, как награду… А этот плут Торальба, помогавший в поисках лжесвидетелей, без места и изгнан из королевства. Что стало с подлым маркизом д'Альменарой? Он сошел в преисподнюю. Карета, которую он предложил для перевозки узников в застенки инквизиции, послужила для доставки его трупа в Мадрид. Бог показывает себя, он защищает свое дело».

Статья третья

ИСТОРИЯ ХУАНА ДЕ БАСАНТЕ И ДРУГИХ ЛИЦ

I. Хуан де Басанте, профессор латинской и греческой грамматики в Сарагосе, был также преследуем инквизицией, потому что был другом Переса в тюрьме манифестированных. Но он заслужил часть испытанного им страдания, потому что изменил доверию Переса своими разоблачениями, которые внушило ему пустое сомнение и, в не меньшей степени — вероломство. Он был допрошен 12 марта 1592 года перед инквизицией, после того как на него сослался Диего де Бустаманте. Он говорил в этом случае откровенно и без дурного намерения. Вопреки усилиям инквизитора Молины он не сделал ни одного серьезного показания против Переса. Он припомнил только высказанное им и уже квалифицированное положение, которым Перес, по-видимому, хотел сказать, что Бог спит. При этом Басанте старался смягчить обвинение. Однако 27 ноября, когда Перес был в По, а кастильская армия — в Сарагосе, Басанте написал трибуналу вещи, которых никто от него не требовал и которые доказывают, что он гнусно вел себя с Пересом с половины сентября, а теперь ожидал награды за свое предательство. Он сказал, что Перес ничего не скрывал от него и говорил о плане перепилить решетку тюрьмы, но остерегся сказать, что он сам помогал ему, как показал это 6 января 1592 года Томас Перес де Руэда (который также приложил к этому руку). Басанте прибавил, что, когда оставалось перепилить место не толще ножа, на него напали сомнения; он почувствовал смущение и обратился к своему духовнику, отцу Роману, иезуиту, который потребовал его согласия, чтобы сказать об этом ректору и отцам Эскриве и Гаресу.

II. Четыре священника решили, что следует сообщить об этом святому трибуналу. Отец Эскрива взял на себя это поручение, получив от инквизиторов и вице-короля обещание прощения для сообщника Басанте. Иезуит, сделав доклад тому и другому, все обещал от имени инквизитора Морехона и вице-короля, и поручил Басанте поддерживать по-прежнему дружеские отношения с Пересом и его друзьями, чтобы узнать их разговоры и планы. В результате этой меры побег Переса не состоялся, а инквизитор Морехон узнал обо всем, что происходило. Когда Антонио Перес покинул 24 сентября Сарагосу, он поручил Басанте вскрывать письма, приходившие к нему из Мадрида, и в продолжение нескольких месяцев он исполнял это поручение.

III. Басанте объяснил шифр, которым пользовались в этой переписке, и указал имена лиц, знавших секрет. Он прибавил, что, получив два письма со времени отъезда Переса и передав их дону Мартину де ла Пусе, он узнал, что Перес был в Сарагосе, и уведомил об этом инквизитора Морехона. Перес был бы тотчас арестован, если бы случай не доставил в руки Мануэля Донлопе письмо инквизитора к дону Педро Франкесу, государственному секретарю, которое и решило отъезд Антонио Переса, потому что дало понять дону Мартину де ла Пусе, что Баcанте предал своего друга и инквизитор просит для него награды за предательство. Эти показания Басанте были не единственными, расположившими инквизиторов оказать ему милость. Через него стало известно множество частных подробностей насчет Переса, которые послужили к усилению обвинений его процесса. 8 января 1592 года он прибавил к ним новые разоблачения о других обстоятельствах поведения Переса, например многочисленные пасквили, появившиеся в августе и сентябре, содержание коих принадлежало бывшему министру, а стихотворная форма — Басанте.

IV. Когда Басанте дал это последнее показание, он боялся быть арестованным, так как, говоря об обещанной ему большой награде, он утверждал, что ничего другого не просит, кроме того, чтобы жить спокойно и не быть притянутым к ответственности за памфлеты, которые он составлял вместе с Пересом и за которые он извинялся как мог. Но несчастный Томас Перес де Руэда был тогда в секретной тюрьме и показал на допросе, что Пересу помогали в подготовке бегства он сам и Басанте, так что последний был сочтен за давшего неполное признание и имевшего дурные намерения. Он сразу погубил результат своих разоблачений, поскольку инквизиторы убедились, что он действовал из-за выгоды, а не из-за стремления исполнить обязанности христианина, так как он скрывал свои собственные погрешности. Молчание о памфлетах, которое он долго хранил, было воспринято не как забывчивость, а как результат дурного намерения. Его арестовали, но без излишней суровости; посадили в обыкновенную тюрьму 15 января. Подозрения, возникшие на его счет, увеличились, когда были получены из Мадрида показания Диего Бустаманте и Антонио де Аньос. 24 февраля он уже был в секретной тюрьме, где он дал новое показание и еще другие — 25 марта, 17 апреля и 12 августа. Наконец сдержали данное ему обещание не выставлять его на позор появления в качестве публично кающегося на аутодафе; удовольствовались изгнанием его из Сарагосы и лишением должности.