Избранные произведения в двух томах. Том 2 - Александр Рекемчук

Сказано — сделано. Монтажники Коли Бабушкина установили в цехе эту трубу, ввели в нее газовые горелки и воздушный компрессор. Вчера закончили. А сегодня начали испытание.

Приставили к печи Черномора Агеева — следить за температурой. Он-то и испек «козла».

Нутро печи пылало, как солнце, — глазам больно. Тысяча двести градусов. Пекло. И в этом пекле барахтался «козел»: бесформенная, раскаленная добела груда спекшихся глиняных комков. Она тяжело перекатывалась, громыхала, густо чадила…

Коля Бабушкин, отстранив Черномора, взялся за колесо регулятора. Крутнул колесо вправо. Сразу укротился, съежился, поджал хвост газовый факел. Внутренняя стенка печи, уже доведенная до белого каления, тотчас померкла, перешла в красный тон. «Козел», кувыркнувшись еще раз, рассыпался. Он рассыпался на сотни пунцовых угольков. И теперь каждый из этих угольков кувыркался сам по себе…

— Ну, как? — послышался за спиной голос Черемныха.

Он опять здесь, Черемных. Он ушел минут десять назад и вот снова пришел. Он бы с великим удовольствием вообще никуда не уходил из этого цеха. Но на заводе был не один этот цех. Были на заводе и другие цеха. А также были разные совещания и заседания. А также телефонные звонки: «Где кирпич? Почему не даете кирпича?.. Даете? Мало даете…»

Если бы не другие цеха, не совещания, не телефонные звонки — если бы не все это, — Черемных, надо полагать, вовсе не отлучался бы из бригады Коли Бабушкина. Он бы тут дневал и ночевал. Тем более сейчас, когда шло испытание трубчатой печи.

— Ну, как? — спросил главный инженер, заглядывая в печь.

— Порядок, — спокойно ответил Николай.

— Порядок… — сказал Черномор Агеев. И отер ладонью пот со лба.

В печи был полный порядок. Эту печь установили с небольшим наклоном. И по мере того как печь неторопливо вращалась, пляшущие пунцовые угольки скатывались под уклон. Весь их путь из одного конца печи до другого конца печи занимал…

— Двадцать пять минут, — сказал Черемных, следя за секундной стрелкой часов.

Из горячего зева печи посыпались в бункер раскаленные докрасна гранулы. Они быстро темнели, остывали, гасли, исходя кисловатым дымком.

Черемных, не дождавшись, пока гранулы остынут совсем, выхватил одну и стал кидать ее из ладони в ладонь, как горячую картофелину. Даже дуть на нее стал, как на картофелину, печенную в угольях.

Между прочим, керамзитовая гранула и впрямь была похожа на мелкую семенную картошку. Такой же формы и точно такого же цвета, и даже поверхность гранулы вся в маленьких оспинах, похожих на картофельные глазки. Ни дать ни взять картошка…

— Только легче, — заметил Коля Бабушкин, подбросив и поймав остывшую гранулу.

— Совсем легкая, как пух, — подивился Черномор Агеев, мусоля в пальцах керамзитовую гранулу.

— Легкая? — насупился Черемных.

Он швырнул гранулу в чан с водой. Булькнуло. Гранула пошла ко дну.

— Вот она какая… легкая. Ни черта не легкая! Ни черта… Должна быть легче, — угрюмо ругался главный инженер. — Отнесите в лабораторию. Пусть взвесят, — приказал он Черномору Агееву.

А сам вместе с Колей Бабушкиным пошел в другой конец цеха. Там было хозяйство Лешки Ведмедя — ленточный пресс. И Лешка Ведмедь занимался своим хозяйством: прочищал дырки в формовочной плите. Он старательно прочищал дырки и никакого внимания не обратил на подошедшего Черемныха, на его сердитое лицо. Это значило: «Ежели у вас что-то не ладится, если ваша трубчатая печь выпекает не то, что надо, — меня это не касается. Не моя вина. А ленточный пресс работает как часы. Я его монтировал, я его налаживал, я за него отвечаю… Поищите слабинку в другом месте».

Лешка Ведмедь ревниво относился к своему хозяйству. И для этого у него были основания.

Проект Черемныха предусматривал формовку глиняных гранул на каких-то мудреных вальцах. А Лешка надумал использовать старый ленточный пресс, на котором формовали сырой кирпич. Заменить формовочную плиту — и все…

Черемных прямо-таки ахнул, когда Ведмедь изложил ему свою придумку. Он при всех назвал Лешку «гением». И выписал ему премию — полста рублей. И дал команду механической мастерской срочно изготовить новую формовочную плиту.

Но Лешка Ведмедь никому не позволил и пальцем дотронуться. Он сам раздобыл подходящую плиту, сам отправился в механическую мастерскую и сам просверлил в плите все до единой дырки. Сам смонтировал пресс. Сам наладил. И пресс у него работал как часы.

Этот Лешка Ведмедь был мастером на все руки. Руки у него были золотые. Если бы его поставили работать у конвейера (целый день завинчивать одну и ту же гайку), он бы тут же помер от скуки. Он бы сказал: «С этим делом и автомат справится. Внедряйте автоматику. А я пошел — мне некогда…»

Но когда в его золотые руки попадала незнакомая вещь — он тотчас постигал ее секрет. И тотчас ее совершенствовал. Он, к примеру, так усовершенствовал свой домашний электросчетчик, что этот счетчик до пятнадцатого числа крутился в одну сторону, набирая копейку за копейкой, а с шестнадцатого числа крутился в обратную сторону, скидывая копейку за копейкой.

— Вот, из лаборатории… — Запыхавшийся Черномор Агеев сунул главному инженеру в руки листок экспресс-анализа.

Черемных пробежал взглядом колонку цифр.

— Так и есть… — буркнул он. — Вес гранулы выше нормы. Коэффициент вспучивания — один и две десятых. Позорный коэффициент!..

Коля Бабушкин хорошо понимал, чем озабочен главный инженер. Вся эта затея с крупными блоками зависела от качества заполнителя, от качества керамзита. Чем легче керамзитовые гранулы — тем легче блок. Чем пористей гранулы — тем надежнее изоляционные свойства блока: его не проймет никакой мороз.

— Глина у нас тощая… — недовольно ворчал Черемных. — Органики в ней с гулькин нос. Выгорать нечему…

Но его ворчание приглушил мотор. Лешка Ведмедь включил пресс.

Из отверстий формовочной плиты, как из мясорубки, выдавились, полезли столбики глины. Снующая вверх-вниз струна рассекает их на дольки. Сырые гранулы сыплются в ящик. А чтобы они не слипались друг с другом, нависшее над ящиком сито трусит опилки…

Это Лешка Ведмедь придумал: посыпать сырые гранулы опилками, чтобы они не слипались. Ему за это главный инженер тоже выписал премию.

— Опилки!.. — заорал вдруг Черемных прямо в ухо Коле Бабушкину. — Нужно эти опилки…

Но из-за грохота мотора Николай не смог разобрать остального.

— Что?.. — заорал он прямо в ухо главному инженеру.

Черемных подал знак Ведмедю. Лешка, пожав плечами, остановил пресс.

— Нужно заранее добавлять в глину опилки, — сказал Черемных. — Месить глину с опилками. Ведь это сплошная органика! В печи все это выгорит… Соображаешь?

Николай кивнул. Соображаю, мол. В печи опилки выгорят — изнутри. И гранула станет пористей, легче. Чего тут не соображать? Проще простого.

— Сейчас попробуем… — воодушевился Черемных. — Иди к глиномешалке, распорядись, чтобы добавили в дозатор опилок. А потом…

— Я ждать не буду, — встрял в эту беседу Лешка Ведмедь. — Без пяти четыре. Конец работы.

— Как это — не будешь? — поразился Черемных. — Ведь нужно попробовать! Сейчас мы добавим в глину опилки…

— Я ждать не буду, — встрял в эту беседу Лешка.

Это уж не первый был такой случай.

Иногда бригаде монтажников не удавалось завершить начатое дело до конца смены. А завершить надо было: поджимали сроки. И никто не возражал остаться на час в цеху. Что поделаешь, если поджимают сроки…

Но Лешка Ведмедь возражал. Отказывался наотрез. «Не могу», — и точка.

Как и сегодня.

— Мы быстро! — уже не просил, а умолял Ведмедя Черемных. — В момент приготовим массу, ты отформуешь, и все. И катись домой… А с печью мы сами управимся.

Однако Лешка Ведмедь, склонившись над железным чаном, начал отмывать глину с рук.

— Не могу… — твердил он. — Есть такой правительственный закон насчет семичасового дня?

— Есть, — упавшим голосом ответил Черемных.

— Ну, так я не могу нарушать закон… Конец работы.

Главный инженер смолчал. Он не стал спорить с Лешкой. Он как представитель администрации завода не имел, конечно, никакого морального права настаивать, чтобы Ведмедь остался работать сверхурочно.

Черемных не стал спорить. Он только насупился, нервно взъерошил свои черные с проседью кудри и размашисто зашагал к двери.

А Лешка Ведмедь, не поднимая глаз, не взглянув даже на Колю Бабушкина, на Черномора Агеева, на остальных ребят из монтажной бригады, отер паклей руки, нахлобучил шапку, взял задрипанную сумку, в которой он приносил из дому харчи, и пошел вон из цеха.

Это уж не первый был такой случай.

Вечером Коля Бабушкин и Черномор Агеев отправились патрулировать по городу. Им как раз пришел черед нести патруль от комсомольской дружины завода. Они надели на рукава красные повязки и, чинно вышагивая, двинулись вдоль Меридианной улицы.