Останкино. Зона проклятых - Артемий Ульянов

Исполняя последнюю волю своей покойной супруги, Николай Петрович выстроил в Москве Странноприимный дом, вложив в это благотворительное начинание огромные средства. Многие страждущие, больные и обездоленные нашли в нем спасение, бесплатно получая помощь и приют в течение многих лет после смерти Шереметьева.

Покаяние и молитвы графа были так истовы, что и по сей день в том месте, где выстроил он Странноприимный дом, люди обретают исцеление. Их молитвы и молитвы их близких сплетаются с эхом молитв покойного графа, что впитала эта земля, отчего они становятся громче и весомее. Проникая в стены современного здания, что находится рядом со Странноприимным домом, молитвы питают их живительной силой, которой они щедро делятся с теми, кто жаждет спасения, и с теми, кто жаждет спасти. Со всеми врачами и пациентами московского Института скорой помощи имени Склифосовского.

ПОВЕСТВОВАНИЕ ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТОЕ

Все утро Кирилл улаживал свои имущественные дела с семейным нотариусом, пожилым евреем Самуилом Натановичем Мюльбергом, коротко рассказав ему о пропаже жены и сына. Тот, будучи человеком не только надежным, но и деликатным, не стал задавать лишних вопросов Васютину, который попросил его составить детальное завещание.

— Хоть мы и исповедуем разную веру, я и моя семья будем молиться за тебя и твою семью. Да поможет тебе Всевышний! — опустив глаза, тихо сказал Мюльберг, когда завещание было готово и заверено. — Я верю, что ты спасешь их, — добавил он, прощаясь с Васютиным.

— Только и остается — верить. Без веры я бы и пяти минут не прожил, — мрачно ответил Кирилл, пожимая теплую морщинистую руку старика.

Покинув нотариуса, он выпил нешуточную дозу успокоительного, надеясь, что оно подействует. Васютин физически ощущал, как с каждым днем иссякает ресурс его психики. Нервы заметно сдавали. Отрывистые минуты тревожного сна, которые он выхватывал из ночных часов, наполненных страхом, сомнениями и неосознанной тревогой, не давали ему восстановиться. Нервный тик, дергающий глаза и уголок рта, пугал его. Собственного бессилия он боялся куда больше, чем любых внешних факторов, над которыми он был не властен. Кирилл не мог себе позволить быть слабым в решающий момент, который был еще впереди. Такая слабость могла ослепить его, не дав увидеть и молниеносно принять единственно верное решение, которое спасет Олю с Женькой.

«Буду пить таблетки и стараться спать, — решил он накануне, но, приняв пилюли, так и не смог нормально уснуть, лишь изредка проваливаясь в короткое забытье. — Ничего, лекарство должно помочь. Эффект у него накопительный, так что скоро начнет действовать», — успокаивал себя Васютин, направляясь на встречу с Федором.

Скептически глянув на упаковку таблеток, лежащую на торпеде, он достал еще парочку. Закинув их в рот, разжевал, сморщился и запил минералкой. Кинув взгляд на часы, понял, что опаздывает, и прибавил газу.

К Федору он все-таки слегка опоздал. Подъехав к зданию ТАСС, Кирилл увидел приятеля, суетливо прохаживающегося по узкому тротуару. Заметив «Рэнглер», Федя быстро пошел к машине, по пути вскинув руку и посмотрев на часы.

— Привет! Сколько я тебя знаю, впервые опоздал, — сказал он, садясь в машину и протягивая Кириллу руку.

— Да, пожалуй, ты прав, — обмениваясь рукопожатием, согласился Кирилл.

— Ну что, есть чего интересного?

— Да нет, Федя. Конкретных новостей никаких, — ответил Васютин и неожиданно для себя прерывисто и тяжело вздохнул.

— Совсем ничего? — уточнил Малаев, безнадежно глядя в окно.

— Час назад всех обзвонил, кроме твоих экстрасенсов. Никто ничего не сказал. Продолжают искать.

— Прости, Васютин, что я тебе это говорю, — осторожно начал Федор. — Но ты ведь и сам знаешь, что за пределами Останкина их не найдут.

Кирилл согласно кивнул.

— А у вас там чего? — спросил он без всякой надежды.

— Восьмые сутки без исчезновений. А что толку, если объяснений никаких. И прогнозов тоже. Как слепые котята в коробке, тычемся в свои догадки, как в углы, да и все.

— Ты-то, Федя, что думаешь? Закончилась мистика?

— Вряд ли… Я от природы пессимист. Для меня это все на затишье перед бурей похоже. Как там твой стрингер?

— Убрал его с глаз долой. Спасибо, что предупредил.

— И зачем он тебе сдался? Ей-богу, не понимаю.

— Я уверен, что у парня сверхмощная интуиция. Он в такие ситуации влезал и живым выбирался, что мне и не снилось. Даст Бог, и в этот раз прочует.

— Думаешь, найдет фантом?

— Я, Федя, верю, а не думаю.

— Ну и чего он собирается делать? Он что-нибудь конкретное сказал?

— Смотря что считать конкретным. Но кое-что сказал.

— И что же? — заинтересованно чуть подался к нему Малаев, будто хотел его лучше слышать.

— Канадец не дурак. И что главное в нашей ситуации — не зашоренный, думает широко.

— Интересно, и что же он широкого надумал? — с еле заметной ухмылкой поинтересовался Малаев.

— Ты, Федя, про останкинскую кликушу чего-нибудь слышал?

— А как же! Есть такая легенда, знаю. Она беду предвещает, со Средних веков еще. Говорят, что перед путчем видели ее у телецентра. Вроде как предупреждала, что кровь прольется.

— Значит, легенда? Вымысел? — переспросил Кирилл.

— Каждая легенда основана на каких-то фактах, — уклончиво ответил Федор.

— Ну, Федя, тогда я тебе этих фактов сейчас подкину. А ты послушаешь и после скажешь, что ты о легенде думаешь.

— Ты стал допускать сверхъестественное, Васютин? — удивленно протянул эксперт по паранормальным явлениям.

— Только если оно с фактами рядом. Старуха… замечу, из плоти и крови… то есть обычная живая бабка, одетая в средневековый балахон с капюшоном, появлялась не только в 1993-м, перед путчем, — задумчиво проговорил Кирилл.

И подробно поведал Малаеву о всех свидетельствах последних лет, от гибели Листьева и до того самого момента, когда ее видели за два дня до военных действий, развернувшихся в Останкине в октябре 1993-го.

— Ты знаешь, я склонен верить в самые невероятные явления. Но это, прости меня, народная молва, — сказал ему Малаев.

— Это, прости меня, только начало, — передразнил его Васютин. — Самого важного ты еще не слышал. Так вот… К менту из отделения на ВВЦ, который дежурил у Южного входа восьмого апреля, то есть когда стали пропадать первые жертвы, подошла бабулька — в обычном демисезонном плаще, но с капюшоном. Подошла и сказала, что грядет беда и что людей надо спасать.

— Ты серьезно? — переменившись в лице, спросил Малаев.

— Это, Федя, факт, а не народная молва. Тот отвлекся на машину, говорит, что буквально на секунду, а когда к бабке повернулся, ее уже не было. Как сквозь землю провалилась.