Глубокая, как река - Ширл Хенке

— Ты где предпочитаешь работать над шкурой? — спросил он. — Возле ручья будет прохладнее, но, может, лучше ближе к хижине? — Микайя развернул и поднял шкуру без видимого усилия, хотя она весила не меньше ста пятидесяти фунтов.

— Думаю, лучше расстелить у ручья. Мне пора проветриться. В последнее время слишком долго сидела взаперти, — ответила Оливия, искоса бросив взгляд на Сэмюэля.

— Доброе утро, сынок. Слава Богу, проснулся. Как бы тебя ни беспокоили раны, желудок, надеюсь, в полном порядке? Вот и отлично, Искорка прекрасно готовит. — Великан сбросил шкуру на спинку стула, взял тарелку, предложенную Оливией, и прошел к постели больного.

— Мне кажется, ему еще рано давать твердую пищу, — забеспокоилась Оливия.

— Мясо, наверное, еще рано, но лепешка не помешает. Да и кофе будет в самый раз. У нас есть свежее молоко?

— Да, есть. Сюки опять взбрыкнула и пыталась достать меня рогами, но все обошлось.

— У вас есть корова? — удивился Сэмюэль, с трудом представляя Оливию в роли доярки.

— Нет, у нас коза, — ответил Микайя. — Я купил ее у испанца, который забрел в наши края пару лет назад. Молоко у нее густое и жирное, но доить ее небольшое удовольствие. Все зависит от подхода. К козе тоже нужно найти подход, — добавил великан, многозначительно посмотрев на Сэмюэля.

— Все женщины одинаковы, — пробормотал полковник, пытаясь сесть на кровати.

— Погодите, давайте помогу, — вызвался Микайя, подошел к больному, легко приподнял его и прислонил к спинке кровати. — Сейчас Искорка принесет еще подушек, и мы подложим под спину. Так будет удобно.

От дикой боли в боку на лбу выступил пот, но Сэмюэль промолчал, крепко сцепив зубы. Оливия поспешно взбила несколько больших подушек, набитых волосом от початков кукурузы, и втиснула за спину больного. Она видела, как от усилий сдержать стон на его шее вздулись жилы.

— Болит шов? — спросила она участливо.

— Да, немного, — процедил он сквозь сжатые губы.

— В таком случае надо много есть, чтобы набраться сил. Сегодня снимаем швы.

«Черт возьми! Ей доставляет удовольствие следить за тем, как я мучаюсь. По глазам вижу», — подумал Сэмюэль и сказал, пронзив девушку убийственным взглядом:

— И, конечно, это будете делать вы?

— А кто еще? — улыбнулась она в ответ. — Ведь я же их и наложила.

— Должен сказать, что у нее рука ни разу не дрогнула, — вставил Микайя, ухмыляясь.

Оливия разломила на мелкие кусочки кукурузную лепешку, обильно полила медом и молоком, присела с тарелкой на краешек кровати и занялась кормлением больного.

— Не торопитесь. Я не хочу, чтобы вы перепачкали чистые простыни.

Несмотря на боль в боку, Сэмюэль чувствовал себя отдохнувшим и поздоровевшим. Он чуть было не выразил желание завтракать самостоятельно, но приметил нервозность девушки и то, как она старается сидеть от него как можно дальше, чтобы ненароком не коснуться, и усмехнулся про себя… Потом, склонив голову набок, с невинным видом уставился на Оливию:

— Я жду. И я очень голоден.

Приказав руке не дрожать, она поднесла ложку ко рту Сэмюэля и проследила, как разжались и сомкнулись красиво очерченные губы. Оливия помнила, как эти губы обжигали ее кожу, нежно касаясь горла, висков и щек, как ласкали ее рот, заставляя раскрыться, впустить жаркий трепещущий язык. Она смотрела, как он медленно жует, смакуя сладость меда на языке, и проглатывает, как сокращаются мускулы под бронзовой кожей шеи… Отчего простой акт принятия пищи вызывает в ней такое сладкое томление?

Оливия почувствовала его взгляд и вышла из гипнотического транса.

— Держите! Сегодня вы уже достаточно окрепли и можете есть сами, — проговорила она, шлепнув на постель перед ним тарелку и ложку. Когда Оливия встала и двинулась к двери, ей показалось, будто за спиной послышалось: «Трусишка».

Солнце уже стояло в зените, когда, сидя на корточках перед шкурой бизона, которую Микайя растянул на деревянной раме, девушка принялась за работу. Вначале нужно было втереть сероватую массу из мозгов и пепла, придававшую мягкость и эластичность, а когда она впитается, шкуру следовало снова вычистить скребком и опять высушить. Затем разводили костер, забрасывали пламя свежими ветками и над густым дымом развешивали шкуру. После этого она не коробилась, даже если попадала под сильный дождь.

Какое-то время Микайя молча наблюдал за тем, как истово трудится Искорка, расставив локти, выгнув спину и без устали работая кулачками. Казалось, она вкладывала всю душу в это занятие или пыталась уйти от своих мыслей.

— Знаешь, — с расстановкой сказал великан, — тебе будто оса в штаны залетела. Не из-за этого ли смазливого парнишки-солдатика? — В глазах великана светилась смешинка.

Оливия выпрямилась и отбросила тыльной стороной руки прядь волос со лба:

— Сэмюэль Шелби давно уже не парнишка.

Джонстон помолчал, словно всерьез обдумывая эту проблему.

— Пожалуй, тут ты права. Он действительно уже не мальчик, вполне взрослый мужчина. — Запустив всю пятерню в бороду, великан, как бы размышляя вслух, добавил: — Во всяком случае, кое-какие органы у него вполне созрели, это точно.

Кровь прилила к щекам Оливии с такой быстротой, что казалось, кожа через мгновение вспыхнет.

— Микайя Джонстон! — почти прокричала она. — Меня не интересует ни полковник Шелби, ни его так называемые органы. По крайней мере, теперь, когда я избавилась от его грязных приставаний. — Оливия почувствовала, что несколько зарапортовалась, и еще больше разрумянилась.

— Конечно, я всего лишь сторонний наблюдатель, — продолжал Микайя, как бы не замечая излишней горячности девушки, — но вы мне напоминаете пару рысей, самца и самку. Знаешь, как они рычат и хвостами хлещут, будто вот-вот в драку ринутся, а потом вместе готовят общее жилье.

— Терпеть не могу этого самонадеянного и самовлюбленного истукана, а ведь придется с ним, видимо, зиму коротать в одной хижине. Он всех женщин ненавидит, и все из-за его покойной жены. По его словам, она… она совершила очень дурной поступок. — Оливия не решилась поделиться с Микайей тайной, которую выболтал в горячечном бреду Сэмюэль. Конечно, его жена — дрянь, но нельзя же из-за какой-то одной мерзавки возненавидеть весь женский род, в том числе и ее, Оливию; просто нечестно и несправедливо.

— В таком случае, — произнес Микайя, задумчиво почесывая бороду, — может, тебе стоило бы все же переубедить его.

— Мне в высшей степени наплевать, что он думает о женщинах вообще и о каждой из них в частности.

Микайя промолчал, присел рядом, запустил ладонь в миску, вынул пригоршню смеси мозгов и пепла и предложил: