Кодекс звезды - Александр Антонов

Полковник пожал плечами.

— Могу предположить, что в своих скитания по городу девочка попала в руки к этому отморозку, который всю ночь её насиловал, а когда началась облава, силой пытался увести с собой. В рапортах сотрудников уголовного розыска, что участвовали в облаве, упоминается о том, что бандит буквально волок девушку за собой, когда уходил по крышам.

Ольга зябко передёрнула плечами.

— Ужасная смерть! И, главное, такая нелепая. Но это точно она?

Милиционер опять пожал плечами.

— Тело при падении, кроме как о землю, обо что-то там ещё ударилось, потому сильно пострадало, особенно лицо, но мать её опознала. Плюс беременность.

В протоколе опознания, разумеется, не было указано, что Руфь с уверенностью опознала только пальто, сапожки и кольцо дочери. Само обезображенное тело она толком не рассмотрела, сразу потеряла сознание. Моисей Абрамович на опознании и вовсе не присутствовал. Слёг с сердечным приступом. Что касается беременности, то тут имело место трагическое совпадение. Хотя сроки у Юлии и Нюрки были разные, но кто это проверял?

Абрамов посмотрел на жену.

— Только не вини во всём себя!

— Не беспокойся, — слабо улыбнулась Ольга. — Я справлюсь. По крайней мере, кровавые девочки мне точно сниться не будут.

Поскольку о разговоре, который произошёл между его матерью и Руфь накануне гибели Юлии, Глебу-младшему рассказывать не стали, то случившееся его только сильно расстроило, не больше.

Руфь настояла на том, чтобы на похоронах Юлии никого из Абрамовых не было. Поэтому цветы на свежий могильный холмик они возложили уже после того, как траурная процессия покинула кладбище.

Таких посмертных почестей не удостаивалась, верно, ещё ни одна российская маруха.

День похорон марухи Нюрки стал вторым Днём рождения для Юлии Гольдберг…

В свои пятьдесят с хвостиком Панас Григорьевич Яковенко слыл в Киеве самым модным хирургом.

Коренной киевлянин Панас Яковенко волею родителя обучаться медицине был отправлен в Европу. Случилось это в канун Первой Русской революции. Став врачом, молодой хирург получил приглашение в одну из европейских клиник. Потом разразилась мировая война. А потом в России произошла ещё одна революция. Панас всё это время продолжал практиковать на одном из модных европейских курортов, где его мало коснулись происходящие в мире перемены. Постепенно он превратился в отличного специалиста, притом в набиравшей тогда моду новой области хирургии – пластической. Изрядно в этом деле преуспел, сделал себе имя и капитал. Что его потянуло на Родину? Однако вернулся. Открыл в Киеве частную клинику, и не прогадал. Поскольку он был единственный на весь Киев практикующий пластический хирург, то и отбоя в клиентах у него не было. Вот только народная власть смотрела на «буржуйские штучки» довольно косо. Нет, клинику не пытались закрыть, но замучили проверками. Всё изменилось после того, как среди клиентов Яковенко оказался видный государственный чиновник. Ещё во время Польской войны в одной из жарких схваток враги основательно подпортили товарищу фейс. Многие годы он с этим мирился: вроде как шрамы мужчину украшают. Но недавно, похоронив жену, решил жениться на молоденькой, и тут лишние «украшения» на лице стали вроде как ни к чему. Кто-то надоумил его обратиться за помощью к Яковенко. Со своей задачей пластический хирург справился отменно. И благодарный пациент дал ему на прощание дельный совет. «Я, Панас Григорьевич, жизнь тебе, как смогу, облегчу. Ты, главное, нашим товарищам в помощи не отказывай. Они, я думаю, теперь к тебе потянутся. Но этого мало. Чтобы совсем отвести от себя все наветы, устройся-ка ты в обычную больницу, для виду, хотя бы на четверть ставки, тебе ведь те деньги ни к чему, верно? А вот то, что ты не чураешься простых людей пользовать – это тебе пойдёт в зачёт. Я тебя тогда от всех проверок отмажу!»

Послушался совета Панас Григорьевич. Устроился в железнодорожную больницу, дважды в неделю в приёмном покое дежурить. Приём пациентов по основному месту работы пришлось, правда, подсократить, но так и проверки прекратились.

В этот день доставили в приёмный покой странную пациентку. Тело её нашли в вагоне, где перевозили лошадей. Как она туда попала, с этим долго не разбирались. Документов при ней не оказалось, среди разыскиваемых она не числилась, и следователь, ничтоже сумняшеся, сделал самое простое умозаключение. Неизвестная решила незаконным способом проехать по железной дороге. Для чего она на одной из станций забралась в неопломбированный вагон, в котором оказались лошади. Видимо, одна из лошадей ударила неизвестную в лицо копытом, а та потом отползла в угол, где её и завалило сеном. Так, пребывая почти всё время в беспамятстве, она доехала незамеченной до конечной станции, где и была обнаружена лишь при разгрузке вагона.

Панас осматривал тело, и дивился: как она сумела выжить? Видно, организм у девушки оказался удивительно крепким. Впрочем, девушкой пострадавшая не была. «И ранена, и беременна, и сама жива, и плод жив. Вот это да! — присвистнул от удивления Панас. — Везёт так везёт!»

Обрабатывая рану на лице, Панас решил, что если барышня выживет, он предложит ей свои услуги пластического хирурга. С таким лицом это всё одно не жизнь.

Девушка выжила, а когда смогла говорить, то выяснилось, что у неё практически полностью утеряна память. Это обстоятельство заставило Панаса скорректировать свои планы относительно молодой особы. Для начала он показал Евгению – такое имя ей дали в больнице, а она и не возражала – своему приятелю, известному в Киеве психиатру.

— Ты хочешь знать, вернётся к ней память или нет? — спросил психиатр после того, как провёл некоторое время у постели Евгении.

— Очень хочу, — заверил приятеля Панас. — С одной лишь поправкой. Давай продолжим разговор в более подходящем для обстоятельной беседы месте. Столик в «Олимпе» я уже заказал.

— Очень предусмотрительно с твоей стороны, — рассмеялся психиатр. — Едем!

В роскошных интерьерах одного из лучших киевских ресторанов было накурено и шумно. Бродивший меж столиков скрипач и не пытался «зажечь» весь зал одновременно, довольствуясь вниманием трёх-четырёх ближних столиков. Собрав в одном месте причитающуюся его таланту толику успеха, он переходил в другую часть зала, постепенно приближаясь к тому месту, где сидел Панас с приятелем.

— …Точно на этот вопрос тебе не ответит никто, — внушал Панасу слегка охмелевший психиатр. — Может, восстановится память, а может, и нет, или восстановится лишь частично. Видишь ли, насколько я разобрался, амнезия у твоей пациентки развилась не только в результате полученной травмы. Сразу перед этим было что-то ещё, какое-то глубокое потрясение крайне негативного характера, которое мозг девушки теперь рад забыть вместе с её настоящим именем и данными о друзьях и родственниках. Даже если применить самые радикальные методы лечения, на восстановление памяти уйдут месяцы, а то и годы. Это если лечить. А если нет? Смекаешь?..

— Честно говоря, не очень, — признался Панас.

— Брось, — усмехнулся психиатр. — Тут ведь до нас дошли кое-какие слухи о твоей жизни там, в Европе… И не стоит понапрасну хмурить брови. Я вовсе не собираюсь рыться в твоём грязном белье. По какой ты там причине не сумел, хотя и пытался, обзавестись семьёй – пусть останется твоей личной тайной. Поговорим лучше о том шансе, что выпал тебе теперь. Молодая женщина, без лица и без памяти, с дитём в утробе. Что скажешь, «Пигмалион»? Беременная Галатея. Какой прекрасный шанс вылепить разом целое семейство! Ты делаешь ей новое лицо, я делаю ей новую память, такую, какую ты сочтёшь нужным. А через несколько месяцев у вас рождается ребёнок. Живи и радуйся! Кстати, я её немного протестировал. Девушка явно из порядочной семьи и хорошо образована. Говорю тебе, как друг: будешь совершеннейшим дураком, когда такой шанс упустишь!

В подмосковной Кубинке принимали пополнение лётчиков. Командир гвардейского отдельного авиационного полка дальней авиации принимал новичков в своём служебном кабинете. Последним вошёл статный лейтенант в новенькой офицерской форме.

— Товарищ генерал-майор! Лейтенант Абрамов, представляюсь по случаю прибытия к новому месту службы!

— Вольно, лейтенант!

Чкалов вышел из-за стола, протянул руку.

— С прибытием, Глеб Глебович! Поздравляю с вливанием в ряды тех, кто летает выше и дальше всех!

— Спасибо, товарищ генерал-майор!

— Представление окончено. Теперь будет просто беседа, поэтому можете обращаться ко мне Валерий Павлович.

— Слушаюсь!

— Расслабься, лейтенант, — улыбнулся легендарный лётчик, на кителе которого поверх орденских планок блестела звезда Героя Союза, — я же сказал: официоз закончен. Присаживайся, поговорим.