Волк среди волков - Ханс Фаллада

Редер шествует прочь из столовой, хотя и не без сожаления. Барышня засыпалась, теперь ей, как бог свят, зададут головомойку. Через край хватила, уж слишком в себе уверена, барыня тоже ведь не круглая дура.

Губерт охотно послушал бы, что сейчас говорит барыня и что отвечает барышня. Но Губерт не имеет обыкновения подслушивать у дверей, он шествует прямо в кухню. Если ты парень не промах, — найдется много способов разузнать то, что тебя интересует. Подслушивание только роняет образцового лакея в глазах господ.

В кухне у кухонного стола сидит старик лесничий Книбуш, он ждет.

— Добрый вечер, господин Редер, — здоровается он очень вежливо. Ибо замкнутого, молчаливого лакея Редера почитают в имении как начальство. Отужинали?

— Сыр, Армгард! — бросает Редер и начинает устанавливать посуду на поднос. — Добрый вечер, господин Книбуш. С кем же вы хотите говорить? Господин ротмистр вернется только завтра.

— Я хотел бы повидать барыню, — осторожно поясняет лесничий Книбуш. По зрелом размышлении он решил, что выгоднее довериться старшему поколению, барышня еще слишком молода, какой от нее прок старику.

— Я доложу о вас, господин Книбуш, — ответствует Редер.

— Господин Редер! — осторожно попросил Книбуш. — Как бы устроить так, чтобы барышни Вайо при этом не было?..

Морщинистое лицо Редера стало еще морщинистей. Желая выиграть время, он накидывается на кухарку:

— Поскорее, Армгард. Сотни раз я вам говорил, чтобы вы поднос с сыром готовили до моего прихода!

— При этакой жаре? — насмехается кухарка, она ненавидит лакея. — Да все шарики масла слипнутся!

— Масло доставайте в последнюю минуту со льда. Но вы только сейчас начинаете резать сыр!.. — И, обратившись к лесничему, спрашивает вполголоса: — А почему же барышне не следует быть при этом?

Лесничий явно смущен.

— Да… знаете ли… мне казалось… ведь не все, что говоришь, полагается слышать молодым девушкам…

С неподвижным, как у идола, лицом Редер взирает на смущенного старика.

— Чего же, по-вашему, не полагается слышать молодым девушкам, господин Книбуш? — спрашивает он, не обнаруживая, однако, и тени любопытства.

Книбуш багровеет, он старается придумать какой-нибудь ответ.

— Ну, господин Редер, вы же понимаете, раз девушка так молода, и притом… ну… течка…

Редер наслаждается его растерянностью.

— Но теперь совсем не время для течки!.. — замечает он презрительно. Я уже понял. Спасибо. Мундир, мун-дир, вот в чем дело!

Он смотрит на подавленного, смущенного лесничего своими, лишенными выражения, рыбьими глазами. Затем обращается к кухарке:

— Ну скоро, Армгард? Если барыня будет сердиться, я скажу, кто тут виноват.

— Прошу ко мне не обращаться. Я с вами не разговариваю!

Взяв поднос с сыром, Редер выходит из кухни, строгий, старообразный, немного загадочный.

— Мы еще поговорим, господин Книбуш. — Он кивает и уходит, оставляя лесничего в полной неизвестности относительно его просьбы об аудиенции.

— И чего эта обезьяна так задается! — бросает ему вслед кухарка Армгард. — Не связывайтесь вы с ним, господин Книбуш! Он только выспросит вас, а потом все пересплетничает ротмистру.

— А что, он всегда такой? — осведомляется лесничий.

— Всегда! — восклицает она возмущенно. — Никогда слова ласкового не скажет ни мне, ни Лотте. А уж как важен — самого господина ротмистра за пояс заткнет. Вы думаете, он ест с нами? — И она негодующе посмотрела на лесничего, который в смущении бормотал что-то нечленораздельное. — Нет, он берет тарелку и уходит к себе… Думается, господин Книбуш, — таинственно шепчет она, — он вообще не такой, как все. У него на уме не женщины. Он…

— Ну?.. — спрашивает с любопытством лесничий.

— Нет, с этакой мразью я и дела иметь не хочу, — решительно заявляет Армгард. — Думаете, он хоть сигареты таскает у ротмистра?

— А что? Небось таскает? — допытывается старик с надеждой. — Все лакеи таскают. Элиас тоже курит сигары старого барина. Я знаю по запаху, ведь меня тайный советник нет-нет да и угостит сигарой.

— Что? Элиас таскает сигары? Ну, подожди, я ткну этим в нос старому хрычу. Сигары ворует, а меня позорит, зачем плохо вытерла ноги перед дверью замка!

— Ради бога, Армгард! Ничего не говорите ему! Нет, нет. Я ведь, может, и ошибся! — Старик даже заикается от страха. — Это, наверно, была совсем другая сигара, и потом вы сказали, что Губерт тоже курит сигареты ротмистра…

— Не говорила я этого! Я сказала как раз наоборот! Что не курит он, не пьет, у дверей не подслушивает, он себя выше всего этого считает, болван паршивый…

— Покорнейше благодарю! — раздается скрипучий голос, и оба перепуганные собеседника видят перед собой лицо лакея Редера. («Противная жабья морда!» — мысленно восклицает Армгард в ярости.)

— Значит, я, по-вашему, болван паршивый? Хорошо, когда знаешь, как к тебе относятся люди. А теперь ступайте к барыне, Армгард, она хочет с вами поговорить. Не беспокойтесь, я не наябедничал относительно вашего подноса с сыром, я вас для этого слишком презираю! Но можете сообщить ей, что вы считаете меня паршивым болваном… Идемте, господин Книбуш.

Послушно, но угнетенный всеми сложностями повседневной жизни, плетется за ним лесничий, смущенно косясь на кухарку Армгард, которая, вся побагровев, едва сдерживает слезы.

Каморка лакея Редера в подвальном этаже виллы — это узенький закуток между прачечной и чуланом для угля. Еще одна причина, почему лакей Редер возмущается лакеем Элиасом, ибо Элиас живет в верхнем этаже замка, у него настоящая большая комната с двумя окнами, уютно обставленная старой мебелью. В каморке же лакея Редера стоит только узкая железная койка, железный рукомойник, старый железный садовый стул и старый расшатанный шкаф из сосновых досок. Ничто не говорит о том, что здесь живет человек; ни одежды, ни каких-нибудь предметов домашнего обихода; полотенца с мылом — и того не видно возле умывальника: Губерт Редер моется в ванной.

— Так, — говорит лакей Редер, не закрывая, а лишь притворяя дверь. Так… можете посидеть на этом стуле, пока она придет. Тогда вы встанете и уступите ей место.

— Кто придет? — спрашивает Книбуш оторопев.

— Вы бы поменьше судачили, господин Книбуш, — замечает лакей строго и неодобрительно. — Мужчине не следует судачить, особенно с бабами.

— Я же ничего особенного не говорил, — оправдывается лесничий.

— Ей, конечно, нужно сперва умыться, ведь она ревела, — заявляет этот морщинистый идол. — А потом побывает у барыни и придет…

— Да кто придет-то? Кто побывает у барыни? — недоумевает лесничий уже в полном смятении.

— Мундир есть мундир, — поучает его лакей. — Моя ливрея, разумеется, не в счет и ваша зеленая тоже, оттого что вы всего-навсего лесничий частного лица. Будь вы государственным лесничим, опять-таки другое дело.

Книбуш растерянно соглашается.

— Да, да. Конечно… — Он все еще надеется что-нибудь понять из загадочных сентенций Редера.

— Штатский не должен вмешиваться в дела мундиров, — строго поучает лакей. Он долго раздумывает, собрав на лбу глубокие морщины.

Затем слегка приоткрывает дверь.

Он прислушивается. Кивает, подходит к лесничему и говорит вполголоса, с глубокой укоризной:

— Вы штатский, господин лесничий, а хотели вмешаться в дела мундиров.

— Да нет же! — в ужасе восклицает лесничий.

— Вы не подумали о том, господин Книбуш, — продолжает лакей, возвращаясь к своему месту у притворенной двери, — что господин тайный советник любит больше всего?

— Нет. Как так? — недоумевает лесничий. — Я вообще не понимаю, куда вы клоните, господин Редер.

— Уж будто не понимаете?

— Нет. Свой лес, вероятно?

Лакей кивает.

— Да, при жизни он лес отдавать не хочет. А кому он завещает его после смерти?

Редер с ожиданием смотрит на лесничего.

— Есть старая барыня, есть сын в Бирнбауме, — задумчиво перечисляет лесничий. — А здесь имеется господин ротмистр…

Он задумался.

— Ну, так кому же он все-таки завещает лес? — снисходительно вопрошает лакей: так задают отстающему школьнику уж совсем легкий вопрос. — Или его лес можно поделить на две части? На три?

— Поделить его лес? — Лицо Книбуша выражает глубокое презрение. — Нет, уж это вы оставьте, господин Редер! Да он из гроба встанет и межевые столбы повалит, если после его смерти лес поделят. Только, наверное, он уже все написал, как быть с лесом.

— Так кому же он его, по-вашему, оставит, господин Книбуш? — упорно выпытывает лакей. — Может быть, старой барыне?

— Ну уж нет! Она же всегда уверяет, что боится гулять в лесу из-за змей. Нет, господин Редер, об ней и говорить не приходится.