1982, Жанин - Аласдер Грей

– Глупые фокусы! – выкрикнул сценарист. – Хороший театр показывает мужчин и женщин, которые играют так, словно действительно любят, страдают, обманывают друг друга и умирают – да! умирают. Аристофану, Шекспиру и Ибсену не нужны были эти пиротехнические эффекты, и нам они не нужны.

Успех постановки никак не повлиял на сценариста. Он оставался таким же угрюмым и недовольным, как и раньше, и мы, как и раньше, его игнорировали. Только Бинки, как мне показалось, кивнул ему с симпатией.

– Такие эффекты могли бы быть особенно полезны для тебя, – сказал я английскому режиссеру. – Только подумай, какую свободу ты обретешь! В течение пары часов ты сможешь и любом пустом помещении, где, кроме сцены, ничего нет, устроить декорации не хуже, чем в «Ла Скала». И всего-то тебе понадобится для этого один электрик с проектором. И не нужен будет никакой лондонский Уэст-энд, чтобы поставить пьесу с дорогими декорациями.

Английский режиссер сосредоточенно смотрел на кончик своей сигареты. Шотландский режиссер вдруг противно заржал. А Бинки сказал довольно громко:

– Ваше изобретение, несомненно, позволит нам избавиться от множества громоздких приспособлений для обустройства сцены. Но вы забыли о креслах. Зрителям нравятся комфортные кресла. Энтузиасты экспериментальных театров всегда забывают о зрителях.

Я важно кивнул.

– Верно, я забыл о сиденьях. Моей команде, которая на самом деле пока не существует, понадобится лет шестьдесят, чтобы спроектировать изображения, пригодные для сидения. До конца этого столетия ваши доходы в полной безопасности.

Странно было бы предположить, что я произнес все это или что-то вроде этого на трезвую голову. И я только отчасти шутил. Я смеялся над Бинки, требуя тем самым, чтобы он воспринимал меня всерьез. В его годы люди обычно уже имеют опыт общения в подобных ситуациях, но все же мне показалось, что я его задел. Он пробормотал неопределенно:

– Все это звучит очень занимательно.

Джуди поднялась и сказала:

– Джок, мне следует потанцевать с тобой, потому что у тебя явно большое будущее. Могу я пригласить тебя?

Пока мы пробрались между столиками к танцевальной площадке, я сказал ей:

– Ваша оксбриджская компания умеет улаживать недоразумения.

– Просто мне показалось, что беседа стала несколько напряженной.

– Я разозлил вашего друга?

– Ну, Бинки слишком велик, чтобы быть моим другом. Мне кажется даже, что он слишком велик, чтобы вообще быть чьим-нибудь другом. Вообще таких людей сложно чем-либо рассердить, они считают эмоции пустой тратой времени. В любом случае лучше быть с ним по одну сторону баррикады.

Танцевали мы под какой-то дерганый джаз, и я нее пытался вытолкать ее с площадки, и мне это почти удалось. Но она сказала:

– Лучше не будем. Думаю, Бинки уже ушел, так что мы можем вернуться за стол и спокойно напиться.

За столом теперь царило оживление, словно и классе, из которого вышел учитель. Все болтали, а английский режиссер обратился ко мне: – Эй, Джок, а все эти твои проекции миражей и теней осуществимы или ты все выдумал?

– С тех пор как я их выдумал, они осуществимы, – холодно заявил я.

Для меня это все китайская грамота. Может мне здесь кто-нибудь растолковать, что Джок имел в виду? Джеффри, ты у нас имеешь отношение к науке и всяким таким вещам, объясни, о чем говорил Джок.

Он обращался к своему приятелю-архитектору. Тот ответил:

– Джок хотел сказать, что наука может решить любую чисто техническую проблему. Например, к концу столетия человек, скорее всего, долетит до Луны. Если у команды специалистов достаточно денег на исследования, то спроецировать голографические изображения на сцену с помощью переносного проектора – задача вполне выполнимая. Но только не в течение двух лет. На это понадобится лет десять, а то и двадцать. Признайся, Джок, ты ведь преувеличивал по поводу двух лет.

– Не собираюсь ни в чем признаваться. Моя команда сделала бы это за два года. Потому что в ней будет работать гений.

Все засмеялись. Я закричал:

– Да не я! Не я! У меня есть друг, который поразит воображение любого скептика!

– Действительно, гений может ускорить процесс, – сказал архитектор. – Но гению всегда не хватает командного духа. Поэтому обойдемся лучше без гениальности.

– Вы оба несете какую-то чушь, мне до нее нет дела. Я просто в ужасе от всего этого! – воскликнул режиссер, хотя он совсем не выглядел как человек, которого что-то привело в ужас. Он налил мне вина, и я быстро выпил больше половины стакана. Мы все искренне улыбались друг другу, как всегда улыбаются люди, разгоряченные алкоголем. В нашей компании побывал сам Бинки, поэтому каждый чувствовал себя стоящим у порога волнующего и полного опасностей будущего.

С этого порога волнующего и полного опасностей будущего я смотрел на себя самого, стоящего на вышке посреди гигантской, размером с Лондон, площади, которая была одновременно и сценой, и телестудией. Мои способности позволили моему другу Бинки вернуть себе обратно весь Уэст-энд, и мы продолжали работать, прибирая к своим рукам Северную, Южную и Восточную окраины, потом центр и пригороды. (Ты что, опять напился?)

К счастью, мои проекторы могли действовать не только в театре. Наш голографический флот был самым страшным на планете, основой для его создания послужил фильм «Британский военно-морской парад» 1910 года. Я мог перемещать весь флот со скоростью света в любую точку пространства на любой высоте, но мы решили медленно двигать его на уровне земли. Вторжение этих гигантских дредноутов на улицы Праги, а может, это был Будапешт, вынудило русских вывести свои танки из Венгрии, а может, это была Чехословакия. А может, и оттуда, и оттуда. В том же году армады чудесном образом появились на юге Тихого океана, обогнув с севера чилийское побережье, пересекли Анды и вывезли наемных рабочих Американской фруктовой компании из Южной Америки. Эти корабли были неуязвимы для бомб и торпед. Правда, и сами они не могли причинять вреда, но если какая-нибудь вражеская армия игнорировала их появление, то ее изолировали в огромные поля негативного освещения и ослепляли, так что местные патриоты с легкостью одерживали над ними бескровные победы.

(А что случилось на следующий день, когда Бинки увидел выступление?)

Ты бы лучше подумал о мире во всем мире, поскольку я его в конце концов установил. Люди согрелись, сбросили одежды и танцевали в теплых потоках света и музыки, которые я изливал на них; голливудские звезды пересекали Атлантику на своих ракетопланах по радужным туннелям из моих проекторов и парковались на набережной Темзы, со мной мечтали познакомиться Джейн Рассел, Джейн Мэнсфилд, Мэрилин Монро. Все, кто попадал на лужайки моего света, становились знаменитыми, но я освещал не только удачливых людей. Мои прожектора и камеры показывали, как плохо живут люди, на труде которых стоит все общество, и как надменны чиновники, которые ведут себя словно лорды, а по сути являются пустыми функционерами. После этих моих открытий всегда начинались социальные реформы, но сами мы с Бинки предпочитали оставаться в стороне от света проекторов. Но я все равно стал легендой. Когда ярко светило солнце, лондонцы говорили своим детям: «Это шотландский электрик опять улыбается».

(А что случилось следующей ночью, когда Хелен пришла к тебе в чулан?)

Это очень важно, ведь меня любили не только актрисы. Чтобы не казаться бесчеловечным, я позволял каждой из них соблазнить себя только один раз, а на выходные всегда летал на север к жене и детям. Да, я в конце концов женился на Дэнни. У нас была шестикомнатная квартира (на вершине холма) с кухней и овальными окнами. В ней повсюду, даже в прихожей, были камины с полками в причудливом стиле ар нуво и кованными медными решетками. Стены покрыты дорогими изразцами, перила украшены изящной резьбой, на полу – цветная геометрия мозаики. Весь мир восхищался моей преданностью маленькой женщине из Глазго, и только шотландцы меня понимали. Они знали, что я по-прежнему их соотечественник, даже несмотря на то, что я высветил своим лучом телесные наказания, после чего в школах отменили ремень в качестве воспитательной меры (подумай над этим, Хизлоп!), и несмотря на то, что я отказался превратить Глазго в столицу Великобритании. «У правильно освещенной страны центр должен быть повсюду, – провозгласил я. – Не обязательно, чтобы наши чиновники совещались в световом пятне».

Дело в том, что я совершенно не хотел лезть и политику. Активно работая в области энергетики и коммуникаций, я просто помогал своему другу Алану определить точное место человека во Вселенной и направление его движения.

(А что ты предпринял, когда Брайана арестовала полиция?)

Господи, будь снисходителен ко мне, потерпи еще немного. Не секрет ведь, что, когда я все это выдумываю, я оказываюсь вне себя и потому продолжаю делать это снова и снова. Да, глядя на мир из своего воображаемого будущего, я опять ощущаю себя почти равным Тебе, и, разумеется, это опять приведет к падению, но в этом возвышенном состоянии у меня бывают озарения, которые, если их облечь в правильные слова, навсегда очистят Твое имя от всяких сталинских злодеяний, вменяемых Тебе Твоими же ревностными последователями, и которые ни один порядочный человек НИКОГДА не смог бы вынести. Дай мне еще несколько минут побыть самонадеянным фантазером, а потом даруй мне мягкое падение. С парашютом, если можно.