Жена тигра - Теа Обрехт

Так, в первый же год, следуя то за одним траппером, то за другим, Дариша и стал охотником. Говорят, ему всегда сопутствовала удача, он словно был рожден для этого занятия, но дело, возможно, совсем не в этом. Просто у Дариши снова появилась цель в жизни, и это давало ему силы, позволяло с яростной энергией и полной отрешенностью приспособиться к условиям новой жизни. Он научился разбивать лагерь, готовить себе еду на костре, чинить оружие и строить схроны, а потом часами сидеть в них без движения, читать следы зверей даже в темноте или под дождем. Дариша знал наизусть маршруты передвижения оленьих стад по горам и легко мог представить себе, в каком именно месте появятся медведи, чтобы спокойно прирезать тех животных, которые отбились от стада. Теперь он понимал, как надо охотиться поздней осенью, когда медведи, ставшие тучными и медлительными, особенно свирепы перед тем, как через пару недель залечь в спячку на всю зиму. Парень жадно впитывал те знания, которыми могли поделиться с ним другие трапперы, а то, чему они не могли или не хотели его научить, постигал собственным умом. Дариша охотился в основном с помощью капканов и огнестрельного оружия, не пренебрегая, впрочем, силками и отравленной приманкой. Он привык к тому, как со страшным ревом, испуская жуткую вонь, умирают медведи. Ему нравилось, как легко отстает от тела их шкура, если, конечно, правильно освежевать тушу. Медвежья шуба, тяжелая, промокшая от крови, казалась такой же податливой, как материя с наложенной на нее выкройкой. Он полюбил одиночество, не нарушаемое никем и ничем, не считая случайных встреч с другими трапперами. Среди этого одиночества неожиданно приятным казалось ему гостеприимство, оказываемое хозяйкой какой-нибудь Богом забытой фермы, где мужчины отчего-то всегда отсутствовали, зато женщины постоянно были очень ему рады. Теперь он отлично знал, что семь месяцев охоты способны обеспечить ему три месяца спокойной работы в подвале господина Богдана, когда можно затвориться от мира и неспешно воссоздать тех животных, шкуры которых он привез с собой.

Теперь Дариша понимал, как важно научиться терпеть, стараться завоевать популярность у богатых идиотов — у той, значительно поредевшей теперь, группы молодых людей, которые изо всех сил пытаются прилепиться к аристократам по рождению, цепляясь за якобы благородное происхождение своих отцов и дедов. На третий год охотничьей жизни эти юноши-мажоры уже преследовали его даже в лесной чаще, бегая так же уверенно, как олени, и поднимая невероятно много шума в самый неподходящий момент. Это были люди, которые начинали свою взрослую жизнь излишне обеспеченными, но крайне мало к этой самой жизни подготовленными, так что в решающие мгновения зубы у них стучали от страха, а руки тряслись, деревенели, не могли совладать с оружием. Однако время от времени кое-кто из них неведомым образом ухитрялся вовремя выстрелить и даже попасть точно в цель. Такие случаи, впрочем, были крайне редки. После удачной охоты эти юнцы, всегда встречавшиеся Дарише лишь в весьма далеких друг от друга местах, никак не могли полностью оправиться от шока, испытанного в результате своего первого убийства. Поэтому на фотографиях, где они были запечатлены со своими охотничьими трофеями, их лица — как, впрочем, и недели спустя — почти ничего не выражали, а сами они казались совершенно ошалелыми, чему весьма способствовала глупейшая улыбка во весь рот.

Но жизнь становилась только тяжелее, и Дариша все чаще замечал, что предпочитает охотиться именно на медведей, причем особых, проблемных. Слух о его храбрости уже распространился по всей стране и за ее пределами. Посланцы не только богатых идиотов, но и отдельных деревень вовсю прочесывали лес, чтобы его отыскать и сообщить: в Златице черный медведь задрал ребенка. В Дрвено появился медведь-невидимка, настоящий дьявол, который незаметно спускается с гор на пастбища и режет коней. В Есенице рыжая кабаниха размером с дом лишилась поросят — их задрал медведь. Теперь она ревностно охраняет кукурузное поле, на котором погибли ее детеныши, и нападает на крестьян, пытающихся собрать урожай. В Преливе старый серый кабан устроил себе логово прямо в амбаре и, похоже, намерен там зимовать.

Одного за другим Дариша перебил всех этих опасных зверей. Их шкуры он забирал с собой и показывал в следующей деревне, где его, разумеется, встречали с превеликой радостью, устраивали на ночлег, поили, кормили и одевали. Жители деревни покупали у него те шкуры, которые он не собирался оставлять себе, а потом, когда наступал его черед действовать, выстраивались вдоль главной улицы и со страхом и восторгом смотрели, как охотник уходит в лес. Не совсем ясно, прятал ли Дариша из предосторожности свое оружие и капканы, закапывал ли их где-нибудь в лесу. Но и без оружия впечатление он производил весьма внушительное со своими полными пятью футами семью дюймами роста. В общем, в лес этот мужчина уходил всегда без оружия, лишь накинув на плечи шкуру огромного медведя.

Дариша стал Медведем. За спиной у него оставалась память о том золотистом лабиринте, впереди — надежда достигнуть его. Но в настоящем — пока что ничего, кроме медведей.

Теперь еще возникла проблема с этим тигром. Все, конечно, считали, что Дариша решил заняться таким вот делом по просьбе жителей Галины, прослышав о постигших их несчастьях, на самом же деле ему вовсе не хотелось охотиться на тигра да еще в самый разгар зимних холодов. Дарише было уже за сорок. Он старался не иметь дела с незнакомыми зверями, кроме того, понимал, что война совсем рядом. Это отчетливо чувствовалось в рассказах очевидцев, с которыми охотник встречался в пути. Так что у Дариши не было ни малейшего желания оставаться по эту сторону гор, когда войско противника на приличной скорости уже преодолевает предгорья и готово идти дальше при первых же признаках весны. Он довольно решительно отказал священнику, но в итоге его все-таки уговорили остаться в Галине. Это сумел сделать не кто иной, как аптекарь, воззвав к его чувству сострадания и вовсе не требуя восстановления справедливости, не напирая на отчаяние, охватившее деревню, и не пытаясь соблазнить знаменитого охотника необычностью трофея.

Всем было хорошо известно, что Дариша, останавливаясь в той или иной деревне, с удовольствием проводит время, сидя на площади, остря свои ножи и прислушиваясь к тихим разговорам женщин, останавливающихся поодаль. Порой он бродил по рыночной площади, поддразнивая торговок и заигрывая с ними, а они стояли, скрестив руки на груди, за своими прилавками и тоже весьма бойко на него посматривали, глаз не отводили. Женщин Дариша вообще очень любил и в связи с этим совершенно не терпел, если их обижали, унижали или наносили им какой-то иной ущерб громогласные и грубоватые деревенские мужики, частенько доводившие жен до слез своим хамством. Не могу сказать с уверенностью, было ли подобное отношение к слабому полу связано у Дариши с теми временами, когда он чувствовал себя полностью ответственным за здоровье и благополучие Магдалены. Зато хорошо известно, что во многих посещаемых им местах он не раз вывихивал плечи особо драчливым пьяницам и надирал уши наглым юнцам, которые осмеливались освистывать девушек и молодых женщин, возвращавшихся с пастбища после дойки.

Итак, на рассвете аптекарь повел его на опушку леса под тем предлогом, что хочет показать ему следы тигра.

— Хотя бы посмотри, кто у нас тут завелся, и скажи, что ты об этом думаешь, — предложил он.

Оба склонились над отпечатками мощных лап, оставшимися с ночи, и Даришу просто потрясла их величина. Отчетливые, уверенные следы по спирали поднимались в гору и исчезали в лесу. Дариша тоже полез выше, надеясь отыскать в папоротниках следы тигриной мочи и, возможно, клочки шерсти, зацепившиеся за траву и нижние ветки кустов. Потом они вместе с аптекарем прошли по следу тигра до самого деревенского пастбища и дальше, за ограду, к дому мясника. Дариша увидел жену тигра, вышедшую на порог. Она смотрела на мужчин, проходивших мимо. Беременность ее теперь была совершенно очевидна, но что-то — ожидание ребенка, отсутствие Луки или нечто совсем иное — вдруг сделало эту женщину чрезвычайно привлекательной.

Увидев молодую особу, Дариша снял шляпу да так и держал ее, свернутую, в руках, пока жена тигра не сводила с него довольно равнодушных глаз.

Аптекарь взял Даришу за руку, попытался его отвлечь и сказал:

— Этот тигр, похоже, очень ее полюбил, и это меня тревожит. Она ведь одна живет. — Он не стал называть эту молодую женщину женой тигра и даже намекать на то, что и сама она, похоже, очень небезразлично относится к зверю.

— Так это и есть жена вашего мясника? — спросил Дариша.

— Его вдова, — уточнил аптекарь. — Она недавно овдовела.

Ничто в этой истории не указывает на то, что Дариша сразу был очарован этой девушкой, но люди считают, что он все же был немного влюблен в нее, ибо в тот же день согласился остаться в деревне и подумать, как можно от этого тигра избавиться. Он все больше увлекался ею, бродя по лесу у подножия горы и читая следы на снегу, оставленные тигром, или расставляя медвежьи капканы со страшно разинутыми челюстями вдоль ограды в том месте, где хищник обычно ходил к ней. Дариша чувствовал, что все сильней в нее влюбляется, когда наутро пошел проверять свои капканы и обнаружил, что все они защелкнулись, но совершенно пусты. Западни сработали, хотя и поймали только воздух. Дарише пришлось объявить всей деревне, что он сможет добиться успеха только в том случае, если жители Галины станут ему помогать и запретят детям даже близко подходить к его капканам, потому что в следующий раз им может не повезти и железные челюсти отгрызут им руку или ногу. По деревне поползли слухи. Мол, это, конечно же, колдовство — как иначе могли эти капканы защелкнуться, если их никто не трогал? Но ни один человек не решался сказать Дарише то, что было у всех на уме: это дело ее рук, жены тигра. Дариша все еще находился в деревне, поэтому теперешние страхи казались людям не такими уж жуткими. Им было стыдно жаловаться охотнику на происки глухонемой ведьмы. Ее колдовство беспрепятственно властвовало над пастбищем, деревней, а то и над всей горой, и ничто не могло помешать распространению чар.