Атаман Войска Донского Платов - Андрей Венков

Иван Грозный и Петр Великий в борьбе за власть столицу в другое место переносили. И Платов — туда же!

Начал он, по обычаю, с наводнениями бороться. Наводнения раньше спасениями были. Как весна, выступает, бывало, из Крыма или из-за Кубани орда, а донские городки — уже все на островах, как в осаде сидят. Теперь же, когда границу передвинули, Крым и ногайцев утихомирили, на разливы по-другому стали глядеть, как на бедствие, на сплошное неудобство. Надо Черкасск от разливов укреплять, насыпь делать.

Набрали особо для этой цели два полка на казенном содержании. Велено им было являться на службу на двухколесных качках об один конь, и загромыхали они по низовым дорогам, поднимая тучи пыли, аки воители древности на колесницах. Отец-настоятель Войскового собора, увидев их и недоброе предчувствуя, так и сказал: «Фараоново войско!..»

Стали они насыпь насыпать, улицы мостить. И так год, да другой… Но оказалось, что нужны они для совсем иных целей.

Объявлено вскоре было о перенесении столицы из-за частых наводнений. Строить-де будут новый город. И главное, что не в первый раз такое объявлялось. Жители, по предрассудкам, по привычке и по другим «неосновательным» причинам, всегда тому противились. И на сей раз шуму много было. Атаманы многие говорили — оставить. А штаб-офицеры — дружно за перенос. Заспорили было, а Платов грозно: «На то есть царская воля!»

Ладно… Раз уж переносить — куда? Те, кто с торговли жил, предлагали Аксайский стан — удобное место на крутом донском берегу. Бывали случаи, что переносили сюда в наводнение Войсковую Канцелярию. Платов, упреждая их происки, заявил: «Я вам торговать не дам. Служить будете».

Собрал он четырех генералов, четырех полковников, подполковника и двух майоров и отправил место осматривать. Нашли они место меж речками Тузловом и Аксаем. Глухомань страшная. Одно название — «Бирючий Кут» (Волчий Угол).

Опять черкасня уперлась. Поползли нелепые слухи, что француз-инженер пустит Дон в Аксай, канал пророет, подговорен-де на то в Нахичевани… Новый городишко Нахичевань и впрямь с замиранием сердца ждал решения о переносе донской столицы. Шутка ли, от такого торгового конкурента избавиться!

Заявились казаки к Платову:

— Давай переносить на Усть-Аксай.

Он в ответ:

— Я вас — в Грузию на три перемены…

Грузия только-только в Россию вошла. Знали о ней, что далеко она, аж за Кавказом, и место гиблое. Смирились.

Платов, угождая молодому Императору, даже название новое городу придумал — «Александр-Черкасск». Царь, по скромности своей (а может, с донцами связываться не хотел), велел, чтоб назвали проще — Новый Черкасск.

Загромыхали рабочие полки, «кучуры» (кучеры) на своих колесницах поехали строить. Платов повез француза-инженера, объяснял ему:

— Ежели селить станицами, выйдет та же куча безобразия, какая теперь есть. Промышляющий купечеством смешается с ремесленником, рыбак — с «достаточным» (богатым), что все расстроит и совершенно испортит городовой план. Давай так: бедных — у речки, а богатых — на горе.

…Ждал Андрей Иванович, как Мартынов на все это ответит, но не дождался. В феврале 1806-го пришло в Аксайское начальство напоминание, что Андрея Кислякова от службы в полку Аханова никто не освобождал, а подручные мартыновские заглазно обещали, что заставят Кислякова служить с пикою (рядовым) и что прикажут водить его с веревкой на шее по лагерям. Кисляков же новый рапорт настрочил, где извечный победитель словесных баталий, не жалея красок, расписал опять историю с дровами и как на предыдущей службе распродали за бесценок его имущество, да пять лошадей пало, да дома на 300 рублей имения расхитили… Черевков и Карпов, все зная и понимая, невольно острого и язвительного ума и языка кисляковского остерегаясь, наложили ему резолюцию, что поскольку дело о дровах пошло на апелляцию в Сенат, то «никакого его (Кислякова) хождения» оно не требует, и напомнили о «непременном и самоскорейшем» отправлении в полк.

Дело это было в марте. В июне упирающемуся Кислякову выписали пашпорт на Кавказскую линию. В конце августа пошел указ аксайскому начальству, «чтоб оно хорунжего Кислякова в полк Аханова приказало выпроводить из ведомства войскового». Кисляков — ни в какую. На линии как раз чума свирепствовала. Казаки как мухи мерли. Рассказывали очевидцы, что шел на Дербент казачий полк и у дороги один казачонок шкурку подметил, не то овечью, не то собачью, взял да и ткнул пикой, по древку в тот же миг огонек пробежал и — хлоп! — казаку в руку. Что б вы думали? Пошли по казачонку черные пятна в пятак, а может, и больше, и к вечеру помер казак. Вспыхнул мор, стали отмаливаться… Куда ж теперь на линию? На худой конец согласен был Кисляков с наряженными полками в Европу идти.

Так, может, и «прохоронился» бы за братцем еще с годик, но скоропостижно мать скончалась. Думали люди, что старый Иван Кисляков первым Богу душу отдаст. Совсем «плохой» был. Нет, прибрал Господь ее первую.

Собралась родня на похороны. Андрей и Алешка с семьями приехали. Не успели мать схоронить, стали они с братцем Алешкой в мечтах своих делить родительское наследство. Отец, обиженный, вокруг еле ноги таскал, и в расчет его не брали. Заспорили вполголоса, расплевались. Торчали по разным углам, «чертом» друг на друга поглядывали.

На поминках вышел старший из братьев на баз, стоял без шапки среди молодежи (молодым горячий обед нельзя, за столом только одни старики сидели), глаза красные, нос красный, сгорбился, плечи дыбил. Из стряпки[102] женщины казан горячей лапши вытянули:

— Андрей Иванович… помоги ради Бога…

Подскочил Кисляков, охнул, подхватил казан на грудь, засеменив, понес в хату. Тут на него в темном коридоре из комнатки брат Алешка кинулся — бить. Понадеялся, что у старшего руки заняты… Плеснул ему Андрей Иванович в мерзкую харю лапшой, кинул казан, сцепил руки в замок (плотного, коренастого Алешку иначе не завалишь) и со всего разворота дал братцу по зубам.

Всхомянулись люди: что это за грохот в сенцах? Отворили дверь. Ввалились сцепившиеся два брата, покатились по полу… Младший, Иван, навалился сверху — отбивать облитого лапшой Алешку из рук старшего. «Старый» (отец), овдовевший, хрипел, костыль возносил:

— Прок-ля-ну-у!..

Вскочил старший, скинул чужую руку с плеча, саданул младшему, Ивану, локтем «под дыхало» и быстрым шагом, чуть не вприпрыжку, пошел через баз к своему тарантасу.

— Иде это он?..

Супруга, Марфа Петровна, в исходе драки уверенная изначально, вздохнула скучающе:

— Да у него там ружье…

Народ повалил из хаты к Дону, рассыпаясь, как в боевой порядок. Последним, по-бугаиному мотая головой, обирая с оборванного чекменя остывшую, клейкую лапшу, шел Алексей.