Сто тысяч раз прощай - Дэвид Николс

«Спрей для тела „Грасс“, бренд „Гэп“», – услышал я в ответ и даже немного огорчился, что такой естественный аромат – это на самом деле парфюм и что от Фран, значит, исходил не природный аромат, а некое подобие моего «Ацтека». Но тогда, на этой танцевальной площадке, я считал, что это самый изумительный, самый утонченный запах, и едва удержался от соблазна шумно втягивать его в себя носом, а вместо этого прижимался лбом к ее лбу, а она обнимала меня за шею, сомкнув руки, как показывают в кино.

Но музыка играла слишком быстро, мы ощутимо стукались лбами и наконец разъединились и стали протискиваться сквозь толпу в обратном направлении, от края к центру. Теперь Алекс и Фран упали друг другу в объятия и стали танцевать впритирку, переплетая ноги в похотливых латиноамериканских ритмах, а меня кольнула зависть оттого, что мы с ней так не танцевали. Хелен постукала меня по плечу, закатила глаза, и мы с ней посмеялись, затем еще немного потанцевали, покривлялись, пока это еще было смешно, и тоже обнялись, как они. Бух-бух-бух – стучала мне в грудь мягкая колотушка, и вскоре я даже решился поднять руки выше плеч и оторвать ноги от пола.

Хелен что-то сказала мне в ухо.

– Что-что?

– Я спросила: ты что-нибудь чувствуешь?

– Вообще ничего, – ответил я.

Таблетка не возымела действия, зато время приобрело какое-то странное свойство, и я уже не смог бы сказать, сколько длился наш танец: двадцать минут или два часа, а потом я решил ненадолго отойти и взять себе еще выпить. Танец повысил мне настроение, в голове и на сердце ощущалась необыкновенная легкость, и возле стойки бара я обнаружил в себе способность непринужденно общаться с посторонними – такого со мной еще не бывало. Я разговорился с милой женщиной за двадцать, которая училась на медсестру, сообщил, что моя мама тоже в свое время работала медсестрой, и беседа завертелась вокруг сестринского ухода и вокруг матерей, а потом я потрепался с ее бойфрендом, тоже вполне свойским, чудным парнем, работавшим у Бруно, и разговор у нас зашел о компьютерах, причем я зачем-то признался, что, скорее всего, завалил все экзамены, кроме, вероятно, информатики и изо; ну и что, нормально, если чувствуешь, что это твое, что в этом твое призвание, а талант есть у каждого, надо только его нащупать и пользоваться, двигаться в том направлении, и все это звучало для меня необыкновенно мудро, особенно мысль о занятиях тем, что у тебя вызывает интерес и получается, а не тем, что у тебя вызывает отвращение и не получается, и, хотя для моего папы это не сработало и даже обернулось крахом, у меня наверняка все получится, поскольку компьютеры – это тебе не джаз, и я решил в точности следовать всем его советам и еще подумал: как удивительно – беседовать с незнакомыми людьми так откровенно и непринужденно, как мне никогда еще не удавалось, и когда этот мудрый человек отправился искать свою подругу, милейшую медсестричку, я обнаружил, что способен точно так же общаться с потрясающей женщиной в обтягивающем красном комбинезоне из пластиката, выглядела она ослепительно, я прямо так ей и сказал, а она сказала спасибо низким, грудным итальянском голосом, и разговор у нас завертелся вокруг различий между северной Италией и южной Италией и, что еще более увлекательно, как снимать и надевать такой комбинезончик, а он, оказывается, вовсе даже не из пластиката, а из латекса, потом обсудили разницу между пластикатом и латексом и как быть, если срочно понадобится в туалет, но она сказала, что это вряд ли, потому что, как ни странно, ты как бы превращаешься в эскимоса, то есть если знаешь, что нельзя, так тебе и не хочется, а кроме того, много жидкости выходит через пот, поскольку в таком костюме, конечно, потеешь, вот смотри, и она немного расстегнула молнию и предложила мне провести пальцем по линии декольте, и там внутри кожа была шелковистая от пота и от талька, то есть влажная и вместе с тем сухая, и этот разговор, подумалось мне, оказался самым обалденным за всю мою жизнь, да еще сопровождался поскрипыванием латекса, похожим на тихие повизгивания, а потом принял другой оборот, потому как она спросила: а тебя когда-нибудь связывали? и я сказал, что нет, хотя да, мой лучший друг Харпер как-то раз связал меня шнуром от халата, чтобы пернуть мне в лицо, но в этом ничего сексуального не было, а она такая: нет, дружок, ты просто внушил себе, что это не сексуально, и, пока мы барахтались с этой, за спиной у меня нарисовалась Хелен, схватила меня за горло и спрашивает: этот парень к вам пристает? Чарли, какого хера ты шляешься черт-те где, помни, зачем ты здесь, это же твой шанс, Чарли Льюис, но мы ведь, говорю, просто обсуждали разницу между пластикатом и латексом, а она: нечего мне мозги трахать, потаскун малолетний, пошел отсюда, иначе просрешь все, что только можно, и когда я обернулся попрощаться с той милейшей женщиной, ее уже и след простыл, но, может, оно и к лучшему, потому как Хелен силком потащила меня обратно на танцпол, где все это время меня дожидалась Фран, которая при виде меня стала кричать и смеяться, как будто я сто лет отсутствовал, а потом протянула руки, и мы с ней стали танцевать точь-в-точь как она с Алексом, сцепив руки у меня за головой, а мои руки у нее на талии, на тонкой материи, на скользкой материи пеньюара, и ноги наши сплетались, а ее груди упирались в меня, и мягкая колотушка постукивала под ребрами, а через ее плечо я увидел Алекса, который трепался с каким-то парнем, потом стал его целовать и подталкивать от танцпола к бассейну, и я на шаг отступил, чтобы посмотреть на смеющуюся Фран с закрытыми глазами и влажными, прилипшими ко лбу волосами, а я такой: ты что-нибудь чувствуешь, а она глаза открывает и говорит, ничего, таблетка вообще не подействовала, а я ей: ты о чем? а она, ох Чарли, больше сил нет терпеть, пошли, берет меня за руку и тащит сквозь толпу через лужайку туда, где деревья, пока мы не оказались на границе света и тьмы…

…и там она остановилась, обернулась ко мне, сквозь музон я слышал наше тяжелое дыхание, у меня в голове кровь стучала как молот, а она сжала мне виски двумя руками и говорит, целуй меня, и мы стали целоваться, сперва