Последняя гавань Белого флота. От Севастополя до Бизерты - Николай Черкашин

— Вот сюда они молиться ходили, — шепотом поясняет Блинов. И больше ничего пояснять не надо... Все остальное доскажут эти намоленные за двести с лишним лет иконы и эти восковые свечи, воткнутые в песок. Стоим перед ликами, перед которыми стояли наши герои, и именно тут-то и возникает эффект духовного зеркала: они и мы отражаемся через эту икону Спасителя, отражаемся друг в друге...

Ну, интересно в Стамбуле день-другой-третий. А как же потом, как жить здесь, зная, что это надолго, что это безвозвратно домой, на родину? Как же осточертеет эта крикливая восточная пестрота через неделю-месяц-год? Уж если сейчас так в Севастополь хочется, как же тогда им хотелось?!

Листаю книгу Любови Евгеньевны Белозерской:

«Многие назвали Константинополь Клопополь. Я от себя добавлю — Крысополь... И все-таки красивейший город с неповторимой архитектурой. А закаты? Какие закаты! И это необыкновенное розово-лавандово-опаловое небо, пронзенное свечами минаретов... Все же по Босфору на каике мы проехались... Вода здесь фосфоресцирует. Мне нравилось опускать руки за борт каика и следить за таинственной мерцающей дорожкой, убегающей из-под моих пальцев... Затем я повезла Василевского в Эюб.

На “Золотом Роге”, там, где европейские “Сладкие воды” (извилистая тенистая речушка, каких в России тысячи тысяч), расположено священное место Эюб. По преданию, здесь, в часовне из голубых изразцов, хранится особо чтимая святыня — меч Магомета. И короноваться сюда ездили султаны.

Недалеко от ворот, под пологом необыкновенной красавицы-чинары, своей кроной закрывающей почти весь двор, сидят бородатые продавцы четок.

Полный, полный провал...

Черная дыра. Ни денег, ни перспектив. Муж курил папиросу за папиросой, переживая свою неудачу: своими руками отдал жулику последние свои гроши... Ему, Василевскому, и в голову не могло прийти, что его как мальчишку обманет его приятель. Акционерное общество, издательство! Кому нужны в Константинополе книги? В этой “передней Европы” жить могут только жулики. Все продают и за все получают процент. Спросите, где аптека, скажут адрес и тут же добавят: “Скажите провизору, что я (следует имя) вас прислал. Он знает”. Эту фразу вы слышите десятки раз на дню: “Не забудьте сказать, что от меня. Там знают...”»

...Мы пошли по Галатской пристани и свернули наугад в первую улочку и попали в галатские притоны, которые тянутся по обе стороны улицы. Это целый квартал проституток самого низшего разбора — для портовых грузчиков и матросов. Каменная ступенька ведет к дверному проему, закрытому занавеской. Завешенное окно — без рамы и стекол. Внутри берлоги с тюфяком — «ложе любви». На ступеньке сидит «товар». «Товар» в большинстве своем страшный: старые и грубо намалеванные женщины. Они что-то нам кричали, слава Богу, непонятное...

Зловещее впечатление осталось не только от галатских притонов. В описаниях Востока часто рассказывается об оживленных крытых базарах. Но «Большой базар» — «Гран-базар» — «Капалы Чарши» в Константинополе, наоборот, поражал своей какой-то затаенной тишиной и пустынностью. Из темных нор на свет вытащены и разложены предлагаемые товары: куски шелка, медные кофейники, четки, безделушки из бронзы. Не могу отделаться от мысли, что все это декорация для отвода глаз, а настоящие дела творятся в черных норах. Ощущение такое, что если туда попадешь, то уж и не вырвешься...

Аркадий Аверченко сказал: «Жестокий это боксер — Константинополь. Каменеет лицо от его ударов». Лучше не скажешь...

В это же самое время на финских берегах другой русский эмигрант, Игорь Северянин, писал кровью сердца исповедное:

Ты потерял свою Россию.Противоставил ли стихиюДобра стихии мрачной зла?Нет? Так умолкни: увелаТебя судьба не без причиныВ края неласковой чужбины.Что толку охать и тужить —Россию нужно заслужить!

В 16 часов едем автобусами в Буюк-Дере — на загородную дачу некогда российского посольства, поставленную здесь еще в XIX веке. Нас принимают сотрудники генконсульства, да еще наш посол Владимир Евгеньевич Ивановский из Анкары приехал. Событие все-таки неординарное в культурной жизни не только посольства!

Прием в Буюк-Дере начался с молебна в домовом храме. Жарко. Наши пастыри едва держатся на ногах, но стоически переносят тяготы походной жизни.

Понимаешь, что и генконсульство сейчас иное, и сотрудники, разумеется, другие. Но есть память места. И в ней живет благодарность к этим стенам, за то что они приютили в лихолетье России сотни ее граждан, дали временный кров, помогли, чем могли, устроить дальнейшую жизнь. Наследники той благодарной памяти — нынешние сотрудники российского посольства в Анкаре и генконсульства в Стамбуле. Вольно или невольно испытываешь к ним самые теплые чувства. Как бы они ни были загружены чиновничьими делами своего ведомства, они все же помнят, стараются помнить о вратах русского исхода, о тех, кто прошел в них, о том, чем был для них этот островок русской земли на Туретчине.

У меня эти чувства подогреты вдвойне. Летом 1996 года я приехал сюда со своими друзьями-соратниками: военным историком Владимиром Лобыцыным и моряком-подводником капитаном 1-го ранга Сергеем Кубыниным. Дело, которое привело нас тогда, было совершенно особенным.

Сначала эта сенсация выглядела так: в Босфоре нашли русскую подводную лодку. Потом, ограненная фактами, она приняла вполне достоверный вид, что ничуть не умалило трагедии, разыгравшейся в мае 1917 года почти без свидетелей: русская подводная лодка «Морж» подорвалась и затонула в босфорском заливе Буюк-Лиман со всем экипажем. Береговой пост турецкого флота заметил взрыв, и к месту гибели субмарины вышел буксир с немецкими офицерами на борту. Капитан Кох обнаружил на плаву куски нескольких тел. Их подняли, по уцелевшим документам определили, что это командир подлодки старший лейтенант Альфред Гадон (немец на русской службе), инженер-механик и матросы. Капитан Кох взял на себя труд предания земле останков русских моряков. Подводники «Моржа» были опущены в братскую могилу с воинскими почестями, под духовой оркестр. Как ни странно, но в Стамбуле их похоронили на русской земле: лесной участок на берегу Босфора был куплен для дачи российского посольства еще в екатерининские времена.

После Первой мировой войны с восстановлением дипотношений Турции с Советским государством сюда вновь вернулись дипломаты. Но кому из них было дело до могил «царских моряков» в глухоманном углу дачною парка?

Лишь два россиянина услышали эхо того глухого взрыва на Босфоре — спустя семь десятилетий. Капитан 2-го ранга Игорь Столяров и исследователь флотской старины Владимир Лобыцын — именно они начали труднейший архивный поиск со множеством неизвестных. Впрочем, множество неизвестных определялось довольно точно — 42, сорок два человека погибли на «Морже» в том роковом походе. Сорок два имени установили энтузиасты, а мастера московской фирмы «Бланд» бескорыстно выбили их на бронзовой доске. Десятки писем и сотни лобыцынских звонков, факсов различные инстанции — МИДовские, флотские, церковные — привели к тому, что генеральное консульство РФ в Стамбуле положило на забытые могилы мраморные плиты и установило обелиск с бронзовой доской. Открывать памятник прилетела из Москвы небольшая делегация во главе с В. Лобыцыным, в нее входили также три священника, благословленные Патриархом Московским и всея Руси Алексием II, моряк-подводник капитан 1-го ранга Сергей Кубынин и автор этих строк.

В торжественной церемонии приняли участие тогдашний Чрезвычайный и Полномочный Посол России в Турции Вадим Кузнецов, тогдашний Генеральный консул России в Стамбуле Леонид Манжосин, многие сотрудники посольства и генконсульства вместе с женами, детьми. Недоумение вызвало лишь то, что из Анкары не приехал российский военно-морской атташе, который по долгу службы обязан был присутствовать на подобном мероприятии.

Капитан 1-го ранга Сергей Кубынин сам пережил трагедию гибели подводного корабля: в 1981 году, будучи старпомом на подлодке С-178, затонувшей в Японском море на глубине 36 метров, он на вторые сутки пребывания на грунте сумел выпустить через торпедный аппарат 26 уцелевших моряков, покинув корабль, как подобает командиру, последним. В назначенный час под звуки российского гимна Кубынин снял полотнище Андреевского флага с белой мраморной плиты, поставленной в память экипажа «Моржа». И в тот момент, когда священники начали панихиду «по воинам, положившим жизни на морях за веру и Отечество», над Босфором заревел густой бас какого-то судна, шедшего через пролив. Не хотелось думать, что это всего лишь случайность, — так удачно он вплелся в поминальный ритуал.

— Сие знамение Господне, — сказал потом седобородый отец Герасим, настоятель храма при Академии Генерального штаба — Богоугодное дело сделали, вот небеса и откликнулись.