Полукровка - Тимур Туров

Папа не перезванивал. Вообще никто не звонил. Володя вынул телефон из кармана джинсов и посмотрел на дисплей, опасаясь, что пропустил вызов. Но экран был девственно чист.

Сунув телефон в карман куртки и придерживая его рукой, чтобы, если не услышит, почувствовать виброзвонок, Володя зашагал по мостовой.

Арбат жил своей жизнью. Работали торгаши, художники, музыканты и мимы. Гуляли студенты, забившие на пары, и гости столицы. Мимо проплыл сутулый бронзовый Окуджава в изгибах арки. С другой стороны остался странный памятник на пушкинскую тему, более напоминавший плохую статуэтку, сделанную дрянным литейщиком. Мелькнул «Макдоналдс».

Володя, не соображая толком, куда идет, свернул на Садовое и пошел вдоль летящих в несколько полос машин.

Он ждал только, что во вспотевших пальцах зазвонит телефон и он скажет то, что от него хотят услышать. И все будет хорошо. Хотя и понимал, что хорошо уже не будет. Хорошо было раньше. А что бы он сейчас ни сделал, так, как раньше, никогда уже больше не будет.

Володя шел по темнеющим улицам. Шло время. А телефон молчал. Наконец он спустился в метро. В подземке все время боялся, что пропустит важный звонок. Что мать позвонит, решит, что он ее игнорирует, и сотворит еще что-нибудь столь же страшное и омерзительное.

Она обещала, что он будет жалеть всю жизнь. И он будет. Потому что несчастный Часовщик, изгнанный своими за любовь к человеческой женщине, тихо живший в одиночестве и никому никогда не мешавший, теперь мертв. И мертв он только потому, что Володя пошел на принцип.

Теперь принципов больше не осталось. Только ноющая боль в сердце, тоска и усталость. Апатия. Пусть делают с ним, что хотят, только не трогают никого.

Выбравшись из метро, первым делом полез проверять пропущенные вызовы, но никто не звонил. Володя поискал глазами знакомый джип или хоть дворнягу с похожими на лопухи ушами, но никого не было.

Что, придется ехать к Тинеку в клуб? Но ведь она сама обещала перезвонить!

Чертова джинна, то появлялась по два раза на дню, а то пропала, будто не было. Или она решила довести сына до сумасшествия? Если так, то осталось немного. Как сказал бы папа: «Верной дорогой идете, товарищи».

Дома встретила мама.

– Ну, хоть ты наконец, – сказала с порога. – Дверь закрой, у меня руки жирные, я готовлю.

И убежала на кухню.

Володя закрыл дверь, снял куртку, ботинки. Помыл руки и прошел в кухню.

– А папы еще нет?

– Как видишь. Я уже волноваться начала. Тебя нет, папы нет. Оля звонила. Я думала, ты к ней поехал, а она говорит, что нет. Суп себе сам нальешь?

– Конечно.

Володя положил телефон на стол, еще раз глянув на дисплей, не пропустил ли что, и полез доставать тарелку. Стоило поднять крышку, как из кастрюли ударила волна ароматного пара. Мама никогда не варила большими кастрюлями на неделю, считая это неправильным. Папа, сколько помнил себя Володя, всегда работал, а мама всегда вела хозяйство. И она его действительно вела, а не просто сидела дома.

Наполнив до краев тарелку, Володя вернулся к столу. От горячего супа и домашнего уюта даже на душе стало немного теплее.

И тут же затрещал телефон. Володя вздрогнул. Дернулся было к мобильнику, но сообразил, что звонок противный, и это вовсе не тема убийцы крупного рогатого скота из оперы «Кармен».

– О, вот и он, – обрадовалась мама и побежала в комнату, к телефону.

Володя прислушался. Мама, ответив что-то, слушала теперь того, кто был на другом конце провода. Затем сказала что-то тихо и коротко и положила трубку.

Володя ждал. Она появилась в дверях помертвевшая, с бледным лицом.

– Папа? – спросил он.

Мама молча покачала головой.

– Кто звонил? – напряженно спросил Володя.

– Нет, – голос мамы прозвучал глухо, словно изнутри у нее вынули все, оставив гулкую пустоту. – Собирайся, поехали.

Следующие несколько часов жизни смазались и всплывали потом из памяти какими-то холодными мутноватыми обрывками.

Володя потом не мог вспомнить, как они выходили из дома. И как доехали до места, тоже не помнил. Из памяти являлись коридоры, двери, люди... Где-то надо было подождать, где-то что-то подписать.

Он навсегда запомнил блестящую, с грязными трещинами плитку и запах. Резкий, отвратительный, которым забивали другой. Володя вдыхал эту вонь, и кровь стыла от мысли: как же пахнет то, что пытались изгнать с ее помощью?

А еще было холодно. Пробирало до костей, трясло. Или это только казалось?

Выкатили каталку, отдернули край простыни. Второй раз в жизни и второй раз за сегодняшний день Володя наблюдал эту картину. Только лицо теперь было другое. Самое родное в этот момент.

Спросили.

Они подтвердили.

Под простыней лежал папа. Лицо у него было спокойным, и Володя подумал о том, что папа умер без мучений. Его не душили и шею ему не сворачивали. Он вообще выглядел так, будто просто заснул.

Володя потянулся к простыне, собираясь отдернуть ее дальше. Кто-то властно перехватил запястье, не грубо, но сильно отвел руку.

– Не надо этого, – отрубил голос.

И Володя принял это «не надо» как должное.

Над ухом зажужжали что-то про колото-резаные раны. Нудно и муторно, словно включили бормашину. Он не слушал. А вернее, не слышал. Только думал и смотрел на маму.

Мама не плакала. Она словно застыла. Как покойники в этом морге, как плитка на полу, блестящая, похожая на лед, с грязными трещинами и сколами. И Володя не плакал. Слез отчего-то не было. Даже тех скупых, что пролил по Петровичу.

Но почему она не позвонила? Почему не остановилась? Не дала возможности согласиться? Почему?

– Вам придется задержаться и ответить на несколько вопросов, – сообщил дядька в штатском тоном киношного мента из дурного сериала.

Володя не отреагировал.

– Конечно, – за двоих кивнула мама.

– Пройдемте.

Они пошли куда-то... плитка, двери, коридоры, мерцающий свет трескучих лампочек. Джинна не дала ему шанса. Какого дьявола?

Володя почувствовал, как пустоту внутри заполняет черная клубящаяся злоба. Словно в пустую бутылку сунули дымящуюся сигарету.

Он резко остановился и повернулся к маме:

– Мам, увидимся дома. Жди меня, никуда не уходи.

– Ты куда?

– На свежий воздух. Я приеду немного позже.

Следователь в штатском преградил дорогу:

– Молодой человек, вас это тоже касается.

– Мне нужно побыть одному.

– Я все понимаю, – дежурно заговорил тот, маскируя пониманием раздражение, – но нам необходимо...

Чернота внутри загустела до смолянистого состояния. Володя мог сейчас заморочить несчастного следователя или кем там был этот тип, мог вырубить его заклинанием, мог сделать все, что угодно.

– Прочь с дороги, – тихо, но отчетливо произнес он.