Повелитель теней: Повести, рассказы - Наль Подольский

Он словно рядом слышал каркающий голос профессора… да, по всем углам на соборе сидели химеры.

Поэт не стал их разглядывать. Он внезапно обрел хладнокровие и скорым шагом, будто шел по делам, отправился к дому. По пути он спокойно рассуждал о своем положении, так, для порядка в мыслях, хотя, собственно, все и так было ясно.

Город мстит ему… и ее не отдаст. И это справедливо, пожалуй… почему он рассчитывал на нее?.. Со своими кошмарами он должен справиться сам… только здесь это вряд ли удастся… значит, нужно уехать… насовсем?.. Нет, зачем же… два раза этой болезнью он не будет болеть… и чем скорее, тем лучше… хоть завтра…

Звука собственных шагов он не слышал, их, наверное, приглушал холод. А может, и не в холоде дело… он уже не принадлежал городу и стал для него тенью… а разве тень может шуметь?

Остановился он только раз по дороге — на узком висячем мостике через канал. Он оперся на перила и смотрел вниз, на мерзлую воду, неподвижную, тихую, готовую к долгому зимнему сну.

— Город мой, больная жемчужина, я прощаюсь с тобой! — Он говорил негромко и медленно. — Я не пленник твой больше и уже никогда им не буду… Я вернусь, но буду лишь гостем, и никогда — рабом… Но сейчас мне грустно, как грустно, о город, уходить из этого рабства! Город мой, прекрасный и страшный, я прощаюсь с тобой, добрых слов тебе, город!

У ворот его дома кто-то стоял, и поэт попытался его обойти, заподозрив, что город посылает ему еще один призрак, — неужели мало химер? — но фигура шагнула к нему, и в походке ее поэт уловил что-то знакомое — это был черный скрипач. С глухим мычанием он протянул поэту белый конверт и растворился в темноте подворотни.

Поднимаясь по холодным ступенькам, поэт думал, как поступить с конвертом, — он был уверен, что это город хочет ему помешать уехать и расставляет очередную ловушку.

Он положил конверт на стол и не стал распечатывать.

Дом-часы напротив был темен, и дежурное окошко в мансарде — ночная стрелка города — тоже было темно. Часы в эту ночь уснули, и время в городе остановилось.

Не включая света, поэт лег спать и сразу заснул, спокойно и крепко. Ему снилось теплое море, и соленые брызги волн, и шершавые белые камни, нагретые солнцем, — он отчетливо ощущал их тепло.

Проснулся он очень поздно, в настроении веселом и легком, он давно уж не просыпался с таким удовольствием.

Улыбаясь своим ночным страхам, он разорвал конверт.

«Милый поэт, я о вас не забыла. Кстати, поэт, вы уверены, что я существую?

Постарайтесь простить мне, что я вас тогда столь бесцеремонно выпроводила, но вы же помните, как все было: гипноз, увы, кончился, и нам нечего было сказать друг другу.

Мне кажется, в вашем отношении к городу слишком много болезненного — да, да, поэт, вы больны этим городом, и вам нужно лечиться. Лучше всего вам уехать, хотя бы на год, и, когда вы вернетесь, все будет уже по-иному, этот город станет вам другом, и я, наверное, тоже.

Я дарю вам, поэт, мою давнюю мечту, для меня несбыточную: поезжайте поближе к Москве, в какой-нибудь тихий город, в Ярославль, во Владимир, и прямо с вокзала идите в театр. Проситесь туда кем угодно — расставлять декорации, подметать сцену, все равно кем. Не выйдет в одном городе — переезжайте в другой, где-нибудь вас возьмут.

Я тоже исчезаю из города, может быть, вам от этого будет приятней и легче уехать.

И еще, поэт, не слушайте Вольфа. Если у вас хватит сил свидетельствовать о гармонии или хотя бы о тоске по гармонии — я ваша верная поклонница.

До свидания, милый поэт, до свидания через год, если вы захотите меня видеть, а пока я желаю вам счастья».

В конверте было что-то еще — он встряхнул его, и оттуда выпала маленькая картонка: железнодорожный билет. Он взял его со стола — это был билет до Москвы на вечерний поезд.

Он взглянул на дом через улицу — третий этаж там погас, а в мансарде еще было темно, значит, поезд его через три часа. Он собрал свои вещи, все они легко уместились в старый его чемодан, и комната сразу стала чужой, ему делать здесь было уже нечего.

Захлопнув наружную дверь, он не испытал сожаления и сам этому удивился, а выходя из парадной, ощутил даже веселье и особую легкость, оттого что больше нигде не живет и все, что имеет, — с ним, в нетяжелом маленьком чемодане.

Ему не пришлось размышлять, где убить лишнее время, — рассеянно и привычно, как ходят со службы домой, он направился к пустому дому.

На лестнице по краям ступенек кое-где сохранились огарки свечей, и он грустно им улыбнулся, как старым знакомым.

По третьему этажу разносился частый и звонкий стук, он дробился и множился в пустых анфиладах, словно сонмы детей-невидимок, играя невидимками-мячиками, хлопали в гулкие стены.

В поисках источника звука он проходил по комнатам, увешанным сплошь пустыми картинными рамами, золотыми, черными, желтыми, то почти совсем новыми, то совершенно ободранными, и пятна на старых обоях, паутина и трещины рисовали в пустых квадратах фантастические портреты, равнодушно глядящие на пришельца.

Стучали в последнем зале этой диковинной галереи — создатель ее и хранитель, черный скрипач, вешал очередную раму, высокую, в рост человека, при этом не выпуская из рук своей скрипки, хотя она ему сильно мешала. Глухой и немой, он тем не менее почувствовал приближение постороннего; обернувшись, он уронил молоток на пол, поднес два пальца к губам и нетерпеливо подул между ними. Поэт протянул ему пачку, но он взял только две папиросы и одну из них закурил, а другую спрятал в рукав.

Словно выбравшись из футляра сама, в руках его очутилась скрипка; он начал играть, и музыка казалась поэту очень красивой и очень грустной. В густеющем сумраке слабо мерцало золото рамы, и черный скрипач в ней казался собственным ожившим портретом.

Музыка лилась и лилась, завораживая поэта, и он уже не мог уловить, где кончалась одна вещь и где начиналась новая.

В рамах на стенах, одно за другим, начали возникать лица, они все внимательно слушали, и поэту вдруг стало страшно, что скрипач чарами музыки заключит и его в одну из пустых рам и оставит навсегда в этом мертвом доме.

Но он внезапно понял — здесь скрипач ни при чем, это город не хочет его отпускать… Он повернулся и быстро пошел прочь.

Только выйдя на набережную, он замедлил шаги. Опускались холодные осенние сумерки, в воздухе плыли снежинки, они тихо покачивались, словно танцуя под звуки скрипки, и садились на неподвижную воду, пропадая в ее черноте.

Поэт шел не спеша, и темные окна пустого дома пели знакомую мелодию:

И не звезды южных морей,И не южного неба синь —В золотых когтях якорейСинева ледяных трясин.

ПЯТОЕ СОСТОЯНИЕ

повесть

Александр Петрович Самойлов обнаружил в своем почтовом ящике престранное письмо, которое, собственно, и назвать-то письмом можно было чисто условно. На плотном жестком конверте не было ни марок, ни штемпелей, а только надпись: «Господину адвокату». Внутри же оказалась визитная карточка, при полном отсутствии каких-либо пояснений. Текст карточки гласил: Иосиф Хейфец, председатель правления фирмы «Хейфец», электронные музыкальные инструменты, адрес — Санкт-Петербург, гостиница «Прибалтийская», и номер телефона. На оборотной стороне то же самое повторялось по-английски, но с адресом нью-йоркским.

«Значит, — отметил мысленно Александр Петрович, — для визита в Россию был заказан специальный тираж визитных карточек». Это заслуживало внимания, и адвокат решил посмотреть сквозь пальцы на несколько неуважительный способ приглашения.

Набрав указанный номер, он услышал веселый девичий голос, говорящий по-русски в основном правильно, но с заметным акцентом. Мистер Хейфец сейчас очень занят, но приглашает к себе господина адвоката ровно в четыре часа.

«Это уж слишком, — подумал Александр Петрович, — мистер Денежный Мешок многовато о себе воображает».

— Поймите меня правильно, барышня, — Александр Петрович заговорил жалобным тоном, как всегда когда собирался кого-нибудь поставить на место, — у меня много дел, и чтобы решить вопрос о возможности встречи с мистером Хейфецом, я должен хоть что-то знать о ее цели.

Трубка в ответ разразилась трелью беззаботного смеха:

— О, господин Самойлов, умоляю, не обижайтесь. Мистер Хейфец не может поговорить с вами, у него сейчас лечебные процедуры, а меня он не ввел в курс дела. Я — Джейми, секретарь по русским связям. Мистер Хейфец поручил мне передать вам приглашение, но ваш автоответчик не работает. Поэтому вы получили визитную карточку без пояснений, это мой личный промах, простите, пожалуйста. Уверяю вас, я еще не видела человека, который счел бы беседу с мистером Хейфец бесполезной. Вы потратите совсем мало времени, я пришлю за вами машину, о’кей?