Рассказы о потерянном друге - Рябинин Борис Степанович

Он оказался в западне. Конец. Все. Не уйти.

Тогда он лег и стал ждать. Чужие собаки где-то терлись боками о стенки своих вольеров. По соседству, очевидно, была сука, потому что она не рычала на него, а словно кузнечный мех, принялась громко дуть в крохотную щель между бревнами. Подует — послушает. Но Яранг не принял предложенного знакомства.

Время ползло невыразимо медленно. Но все равно, все равно. Вы еще не знаете, как могут ждать собаки. Неистощимо, упорно. Пока последнее дыхание и последнее тепло не отлетит от тела. Пока не затихнет последний удар преданного сердца. И ничем не подвинешь их в этой решимости.

Так прошел еще день.

Крызин не показывался. Но Яранг знал, что враг его придет. Иначе — зачем бы он привел его сюда?

Он издали зачуял его приближение и принял оборонительную позу. Но Крызин не спешил входить к нему. Сперва Меченый хотел насладиться своим положением победителя и унижением пленника: прошелся перед решеткой туда и обратно, потом, уперев картинно руки в бока, остановился напротив и сказал:

— Ну как, милок, настроение? Как здоровье? Будешь кусать меня еще или тебе сделать второй массаж на морде?

Яранг зарычал и вдруг всем телом обрушился на решетку. Крызин вздрогнул и попятился, потом захохотал.

— Не угомонился? Тэк-с, тзк-с. Ну, ничего. Ни-че-го, дорогой. Надолго тебя не хватит. Ручаюсь!

Он разговаривал с псом как с человеком. И Яранг почти как человек вбирал его слова. Смысл их доходил до него.

Яранг понимал, что от этого человека ему не будет пощады, а потому все, что бы тот ни сказал, все говорило об одном: о мести, об унижении, об их старых счетах и лютой вражде.

А для Крызина в их поединке даже было нечто большее, чем подведение баланса их отношений. Хоть Крызин говорил себе, что отныне он господин и повелевает другими, попавшими в зависимость от него, однако он шагу ступить не мог без фашистов; каждое его движение, даже желание, было запрограммировано заранее его хозяевами; когда пошел в дом Таланце-вых, он вынужден был согласовать это; и не он, а молчаливые часовые-фрицы, эти чурки с глазами, да, они, а не он, не Крызин, по сути распоряжались всем — он только изображал, что командует, теша сам себя. Они, фашисты, были хозяевами; он только услуживал, наводил на след, как гончая собака, пресмыкался, получая право на жизнь, пока был нужен. С появлением Яранга жизнь его качественно изменилась: вот когда он сможет отвести душу, дать выход своим чувствам! Но он не торопился, как истый садист оттягивая и тем самым стараясь продлить ожидающее его удовольствие.

В этот день Крызин так и не зашел к нему. Но наутро он явился с короткой увесистой дубинкой в руке, сразу отодвинул задвижку, шагнул в клетку и встретил прыжок Яранга таким ударом, что у того помутилось в глазах, а голова загудела, как колокол. И всякий раз, как только Яранг пытался повторить нападение, дубинка отбрасывала его назад. Она была резиновая и словно прилипала к телу, а боль проникала куда-то внутрь и долго держалась там. Он был избит на следующий день… и на следующий. И так стало повторяться каждодневно. Аккуратно он получал свою порцию. Днем его били, а ночь он отлеживался. Снова и снова приходил Крызин, и снова на собаку сыпался град тяжеловесных ударов. А Яранг все старался достать врага клыками.

За всю жизнь до этого его ни разу по-настоящему не ударили. Надя даже не держала плетки в доме; только на дрессировочной площадке надевала иногда строгий ошейник — парфорс, который колол, но не ранил. И разве могли слабые руки девушки сравниться с изощренной жестокостью рук Меченого! На теле Яранга не осталось местечка, которое не отзывалось бы острой болью. Но Яранг не покорялся.

Его выколачивали, как старую перину, а он не сдавался и глупо лез под удары, доставляя этим несказанное удовольствие Меченому. С того лился пот, когда он выходил из клетки, оставив собаку лежащей замертво. А наутро все начиналось сызнова.

«Упрямая скотина! — восторгался Крызин. — Живуч, подлец!» Право, он даже начал уставать от ежедневной «разминки», как называл жестокую экзекуцию, ставшую отныне привычной частью бытия Яранга. Сказать, однако, что Крызин ничего не добился, было бы неверно. Пес изменился неузнаваемо. Дикий огонь теперь, не переставая, горел в его желто-карих глазах, шерсть стояла дыбом, глухой рык постоянно клокотал в горле. Дичая, Яранг все больше походил на волка. Сейчас он совершал обратный для собаки путь — от приручения и одомашнивания к дикости.

Постепенно его начали подкармливать (а то, наверное, он давно бы сдох); но Яранг съедал так мало, что удивительно, как держался.

Однако худшее было впереди.

Однажды после очередного избиения Крызин приказал перетащить собаку в другую клетку. Здесь не было решетки, кругом стены, на полу слой воды. Нельзя ни сесть, ни лечь. Яранг долго стоял. Затем ноги его вдруг задрожали, и он рухнул.

Вот когда ужас начал закрадываться в его мозг. Он лежал в воде, и ледяной холод проникал ему в сердце, тело тряслось в мелком ознобе, клацали зубы. За последние дни заметно похолодало, и под утро он с трудом вырвался из ледяного плена: за ночь вода застыла. Оторвался ото льда лишь после нескольких отчаянных попыток, оставив на полу большие клочья шерсти.

Но забить собаку до смерти вовсе не входило в планы Меченого. Он хотел сделать из нее раба, подчинить своей злой воле. Настал день — Крызин сам открыл клетку и вывел Яранга во двор. Было тихо. В воздухе беззвучно порхали белые мухи. Одна, кружась, медленно опустилась на нос Ярангу. Пес замер. После долгого сидения в темноте он почти ослеп на ярком свету, запахи воли ударили все разом, голова затуманилась, закружилась. Он стоял, покачиваясь, широко расставив лапы, чтоб не упасть.

Какой он стал — не узнать! У него кровоточили десны, бока ободраны, проступили ребра, шерсть стала тусклой и висела клочьями.

Один… один среди врагов… И он — сдался. Крызин мог торжествовать. Сдался все-таки!

И не стало Яранга, друга. Появился свирепый, угрюмый зверь с диким блеском в мрачных глазах — помощник изверга Крызина… Вместе с предателем он теперь работал на оккупантов. Он уже участвовал в облавах на мирное население, конвоировал задержанных. Однажды в него угодил кирпич. Предназначался, вероятно, Крызину, а попал в собаку; а может, и ему, Ярангу, они теперь стоили друг друга… А ночью он подолгу лежал в своей клетке без сна и думал свою горькую собачью думу. Чем он был полон в эти тяжкие безмолвные часы? Переживал ли вновь то радостное светлое время, которое пришлось на первую половину его жизни? Или одна лютая злоба кипела в еще недавно преданном сердце? Если тогда, в начале жизни, его учили служить людям, то теперь принуждали быть их врагом…

…Было утро, когда Крызин, как обычно, вывел Яранга из клетки. И вдруг знакомый и такой бесконечно дорогой и волнующий запах ударил в ноздри овчарки… Да, здесь недавно прошел один из близких Ярангу людей, он не мог ошибиться… Значит, они существуют, они где-то недалеко! Яранг задрожал. На минуту он даже потерял способность ориентироваться. Откуда ему было знать, что совсем недавно отсюда увезли на расстрел его бывшую старшую хозяйку, что в этот момент, может быть, она уже мертва и покоится в общей могиле… Он понимал лишь, что она была тут и ушла. Этого достаточно для него.

Яранг поднял голову. Он был снова прежний Яранг — смелый, неукротимый пес. Мощно и сильно заработал инстинкт, снискавший собаке славу вернейшего существа на свете. Один быстрый взгляд, чтобы оценить обстановку. Ворота комендатуры открыты, а солдат-часовой зашел за угол и притулился у стены, потягивая папироску. И сам Крызин, кажется, ослабил внимание…

Резиновой дубинкой палач выколотил волю не у одного человека. Он полагал, что достиг того же и с этой собакой…

Откуда взялись силы! Прыжок Яранга был также могуч и молниеносен, как в самые лучшие времена, когда пес был сыт, выхолен и налит мускулами. Толчок отбросил Меченого назад, прижал обеими лопатками к земле, а костлявое тело Яранга в мгновение ока оказалось в нескольких метрах от него. Поводок лопнул. Яранг саженными прыжками понесся к выходу со двора. Сзади неслись крики, брань. Мелькнуло растерянное лицо солдата-часового; он поспешно стягивал винтовку с плеча. Хлопнул выстрел — это стрелял из пистолета Крызин. Сердито, как оса, провизжала пуля. Один дом, другой, конец квартала, поворот… и вот уже стены зданий встали защитой между беглецом и преследователями. Затем начался длинный пустырь с кучами битого кирпича и остатками стоявших здесь до войны построек. Яранг продолжал рвать упругий свежий воздух громадными плавными прыжками; потом, уже вне досягаемости для ружейного выстрела, перешел на рысь, стелясь над заснеженной землей, постепенно успокаиваясь и налаживая ритм движения, как хорошо отрегулированная машина…