Запретный плод - Лорел Гамильтон

– Давай лей еще, пока я не потеряла присутствия духа.

Тут он улыбнулся, сверкнув глазами.

– Его ты никогда не потеряешь. Жизнь – возможно, присутствия духа – никогда.

Это был комплимент, и так он и был задуман.

– Спасибо.

Он положил руку мне на плечо, и я отвернулась. Сердце колотилось в горле, в голове отдавался пульс. Я хотела бежать, вырваться, завопить, но должна была сидеть и дать ему делать мне больно. Терпеть этого не могу. В детстве мне можно было сделать укол только вдвоем. Один держал шприц, а другой – меня.

Теперь я держала себя сама. Если Николаос укусит меня второй раз, я наверняка сделаю все, что она захочет. Даже убью. Я уже видела такое, а тот вампир был детской игрушкой по сравнению с мастером.

Вода полилась на кожу и попала в укус, как расплавленное золото, пропуская боль от ожога через все тело. Она разъедала кожу и кости. Убивала. Уничтожала.

Я взвизгнула. Не могла удержаться. Слишком сильная боль. Убежать нельзя. Приходится вопить.

Я лежала на полу, прижимаясь щекой к прохладе пола, дыша короткими, голодными вдохами.

– Дыши медленнее, Анита. У тебя гипервентиляция. Дыши легко и медленно или ты потеряешь сознание.

Я открыла рот и сделала глубокий вдох. Воздух обдирал и жег горло. Я закашлялась. В голове было пусто и слегка тошнило, когда я смогла вдохнуть снова, но я не отключилась. Тысяча очков в мою пользу.

Эдуарду пришлось почти лечь на пол, чтобы приблизить свое лицо к моему.

– Ты меня слышишь?

– Да, – смогла выговорить я.

– Отлично. Сейчас я попробую приложить к укусу крест. Ты согласна или считаешь, что это слишком рано?

Если он недостаточно очистил рану святой водой, крест меня обожжет, и останется свежий шрам. Я уже и так проявила храбрости куда больше, чем требовал долг. Больше играть в эту игру мне не хотелось. Я открыла рот, чтобы сказать «нет», и произнесла:

– Давай.

А, черт. Кажется, я опять проявляю храбрость.

Цепочка шелестела и позвякивала в руках Эдуарда.

– Ты готова?

– Нет!

– Да давай же, черт тебя дери!

Он так и сделал. Крест прижался к моей коже, холодный металл, без ожога, без дыма, без шипения плоти, без боли. Я была чиста – по крайней мере как до укуса.

Он держал распятие перед моим лицом. Я схватила его и сжала, пока не задрожала рука. Это не заняло много времени. Из глаз у меня выступили слезы. Я не плакала. Это просто от изнеможения.

– Можешь сесть? – спросил он.

Я кивнула и заставила себя сесть, прислонясь к ванне.

– Встать можешь? – спросил он.

Я подумала и решила, что нет. Тело ломило дрожью, слабостью, тошнотой.

– Только с твоей помощью.

Он присел возле меня, подложил руку мне под плечи, другую под колени и поднял. Одним плавным и легким движением.

– Поставь меня, – сказала я.

– Что?

– Я не ребенок. Не хочу, чтобы меня носили.

Он громко выдохнул и сказал:

– О’кей.

Поставив мои ноги на пол, он меня отпустил. Я привалилась к стене и съехала на пол. Снова слезы, черт бы их побрал. Я сидела на полу и плакала от слабости, не в силах добраться от собственной ванной до кровати. О Господи.

Эдуард стоял тут же с лицом бесстрастным и непроницаемым, как у кота.

Но голос у меня уже был нормален, без примеси слез.

– Терпеть не могу быть беспомощной. Ненавижу!

– Из всех, кого я знаю, ты менее всех беспомощна, – сказал Эдуард, снова опускаясь рядом со мной. Он закинул мою правую руку себе на плечи, держа за запястье. Другой рукой он обнял меня за талию. От разницы в росте это вышло несколько неуклюже, но он сумел создать у меня иллюзию, что до кровати я добралась на своих ногах.

У стены стояли игрушечные пингвины. Эдуард ничего о них не сказал. Раз он про это не говорит, я тоже не буду. Кто знает, может быть, Смерть спит с плюшевым медвежонком? Не, вряд ли.

Тяжелые шторы были закрыты, создавая в комнате полумрак.

– Отдыхай. Я встану на часах и прослежу, чтобы никакие буки тебя не тревожили.

Я поверила.

Эдуард принес из гостиной белое кресло и сел у стены возле двери. Кобуру он снова надел на плечо, пистолет был в руке наготове. Еще раньше он принес из машины спортивную сумку и сейчас вытащил из нее что-то вроде миниатюрного пулемета. Я в них ничего не понимаю; кажется, это был «узи».

– Что это за автомат? – спросила я.

– Мини-«узи».

Ну и как? Я угадала. Он вытащил магазин и показал мне, как его заряжать, где предохранитель, все его преимущества – как будто хвастался новым автомобилем. И сел в кресло с автоматом на коленях.

Глаза у меня закрывались, но я успела сказать:

– Только не перестреляй моих соседей, ладно?

Тут он улыбнулся очаровательной мальчишеской улыбкой.

– Спи, Анита.

Я уже почти заснула, когда снова меня позвал его голос, тихий и далекий:

– Где дневное убежище Николаос?

Я открыла глаза, постаралась навести их на фокус. Он все так же неподвижно сидел в кресле.

– Эдуард, я устала, а не спятила.

Его смех пузырился вокруг меня, когда я проваливалась в сон.

42

Жан-Клод сидел на резном троне. Он улыбнулся мне и протянул руку с длинными пальцами.

– Подойди, – велел он.

Я была одета в длинное белое платье с кружевами. Никогда я еще не снилась себе в таком виде. Я посмотрела на Жан-Клода. Такую одежду выбрал он, а не я. Страх стянул мое горло.

– Этот сон мой, – сказала я.

Он вытянул обе руки и сказал:

– Подойди.

И я пошла к нему. Платье, шепча, шелестело по камням, несмолкаемый шелест. Он мне действовал на нервы. Вдруг я оказалась перед Жан-Клодом и медленно подняла к нему руки. Мне не следовало этого делать. Плохо, но я не могла себя остановить.

Его руки обернулись вокруг моих, и я встала перед ним на колени. Он поднес мои руки к кружевам на своей сорочке, заставив мои пальцы зачерпнуть их в горсть.

Потом он положил свои руки поверх моих, крепко держа, и рванул свою сорочку моими руками.

У него была гладкая бледная грудь с линией черных курчавых волос посередине. Они густели на плоском животе, неимоверно черные на белизне его кожи. Крестообразный ожог сиял на этом совершенстве абсолютно неуместно.

Он одной рукой взял меня за подбородок, подняв мое лицо вверх. Другая рука касалась груди чуть ниже правого соска. Он пустил кровь по бледной коже. Она потекла по груди алой яркой струйкой.

Я пыталась вырваться, но его пальцы стиснули мою челюсть, как тиски.

– Нет! – крикнула я.

И ударила его левой рукой. Он поймал меня за запястье. Я пыталась вырваться, но он держал меня за челюсть и за руку, как бабочку на булавке. Можешь трепыхаться, но не улетишь. Я села, заставляя его либо меня задушить, либо опустить на пол. Он опустил.