Жрецы Марса (ЛП) - Грэм Макнилл

Инфокровоток Блейлока бурлил данными, загрузочные механизмы Котова вздрогнули от жаркого марева информационного света. Воздух дрожал из-за обмена данными между Блейлоком и Галатеей, и архимагос на мгновение восхитился попыткой фабрикатус-локума соответствовать её скорости обработки. Объём информации грозил перегрузить системы Блейлока, и он мог разобрать только десятую часть того, что Галатея передавала навигационным комплексам флота.

— Сдавайтесь, Таркис, — сказал Котов. — Вы сожжёте свой инфоток и данные.

— Ваше предложение разумно, архимагос, — согласился Блейлок, его бинарный код звучал растянуто и отрывисто. — Но ведь столь чистую математическую мощь — поразительно. Я не знал ничего подобного и подозреваю, что никогда не узнаю снова. Поэтому я попытаюсь выучить всё возможное от этого существа, прежде чем нам придётся уничтожить его.

Котов вздрогнул от слов своего заместителя. — Властно: держите подобные чувства при себе.

— Информационно: нейроматрица кибернетического гибридного существа находится под слишком большой нагрузкой астрономических вычислений, чтобы перенаправлять энергию на сенсоры.

— И вы рискуете всем, основываясь на предположении?

— Это — не предположение.

— Мне всё равно, — раздражённо ответил Котов. — В будущем держите такие мысли при себе.

Он посмотрел на Галатею, опасаясь, что Блейлок недооценил её способность распределять мозговые функции и сохранять работу сенсоров, пока большая часть гештальт-машинного сознания занималась навигационными расчётами в реальном времени. Казалось, что Блейлок прав, потому что Галатею обволакивали спиралевидные потоки данных, траектории, штормовые векторы, гравитационные течения и выверенные хроно-показания, которые кружились, наступали и отступали под мощными ударами аномалии.

Как и у кораблей перед ней щиты "Сперанцы" не выдержали, а каналы связи с остальными судами начали отключаться один за другим. Обычные ауспики оказались бесполезны в Шраме Ореола и даже более специализированные системы обнаружения, установленные на широком носу ковчега Механикус, возвращали почти бессмысленные показания. Криптаэстрекс прилагал все усилия для успокоения бесчисленных духов ауспиков и направил хор льстецов к фронтальным секциям, чтобы укрепить гимнарии контрфорсов.

Полёт в Шраме оказался слишком тяжёлым для самых разных частей судна и предупреждения поступали отовсюду. Палубы сгибались и перекручивались под ударами непредсказуемых шквалов гравитации и времени, они разрывались и выбрасывали своё содержимое в космос, где его мгновенно сокрушали огромные силы, окружавшие ковчег.

Несколько кузниц оторвались от нижней секции судна, когда киль погнулся и подвергся нагрузкам, превышавшим все запланированные допуски. Многовековые храмы-мануфактуры отделились от корабля и были мгновенно раздавлены, сотни единиц бронетехники, недавно созданной для кадианцев, моментально разлетелись на части. Два перерабатывающих завода — по одному на каждом борту "Сперанцы" — взорвались, широко рассеяв горючий прометий и очищенную фуцелиновую руду в кильватерном следе судна, где они вспыхнули в резких потоках слепящего света, растянутого силой тяжести на миллионы километров.

Котов чувствовал боль корабля, который рвался из стороны в сторону, сражался с мучительными гравитационными ямами и сопротивлялся водоворотам разорванного времени. В те моменты, когда гравитационные ямы пересекались, он разделял боль "Сперанцы", ощущая, как корпус разрывается и внутренние механизмы оказываются во власти сил, которые ни один нормальный корабельный проектировщик не мог и представить.

"Сперанца" выла по всем доступным ей каналам: бинарному, ноосферному, инфосветовому, манифольду, аугмитам и воксу. Котов чувствовал её страдания даже в тех местах, о существовании которых он и не подозревал. И её боль стала его болью. Её муки стали его муками. И архимагос вознёс покаянную молитву её могучему сердцу, взывая к ране, полученной на службе Адептус Механикус.

Если они выберутся живыми из Шрама Ореола, то за столь сложное путешествие "Сперанца" заслуживает великого успокоения.

Корабль резко ушёл вниз, словно попал в гравитационное поле планеты, и Котов сжал подлокотники командного трона, чувствуя, как глубоко в пределах корпуса судна рвутся сталь и адамантий. Ещё больше взрывов изверглось из вентилируемых отсеков в окружающий адский шторм и крики "Сперанцы" стали ещё безумнее.

И это, подумал Котов, был центр бури.

Кораблетресение, раздиравшее "Сперанцу", не менее остро ощущалось на нижних палубах. Аварийные бригады сервиторов метались между инженерными отсеками и залами плазменных двигателей, успокаивая бинарными песнопениями страдающие машины. Только совсем низкоквалифицированные и бесполезные смертные рабочие продолжали заниматься опасным и не требующим особых умений обслуживанием огромных двигателей ковчега Механикус.

На этот раз уважаемый статус Авреема сыграл в его пользу. Вместе с Хоуком, Крушилой и Койном его выбрали провести бурное путешествие по Шраму Ореола выполняя более спокойную работу. Передышка оказалась весьма кстати, но Авреем и сам хотел снова заниматься тем, что считал важным. После спасения из перерабатывающих залов его обязанности стали легче и явно ближе к операциям технической палубы.

Последние несколько смен он с Койном занимался почти тем же самым, что и на Джоуре, управляя кранами и перемещая топливные контейнеры из глубоких ангаров к плазменным отсекам. Это всё ещё оставалось неблагодарной, требовательной и опасной работой, но свидетельствовало о глубоком почтении, которое даже их надсмотрщики испытывали к избранным Богом Машиной.

Вреша заменил Тота Мю-32, и если Вреш не задумываясь, пускал в ход кинетический жезл и равнодушно относился к религиозным обязанностям, то Тота Мю-32 показал себя более духовным членом Культа Механикус. Похоже, он осознавал очень реальные опасности, с которыми сталкивались бригады технической палубы, и понимал всю важность их нелёгкого труда. Вместе с магосом с верхних палуб по имени Павелька и технопровидцем по имени Силквуд Тота Мю-32 прилагал все усилия, чтобы двигатели работали на полную мощность, используя преданность вверенных ему людей. Павелька оказалась типичным Механикус, но Силквуд не боялась испачкать руки во внутренностях машинного люка.

Условия всё ещё оставались тяжёлыми, но улучшались. Тота Мю-32 был требовательным, но Авреем всегда считал, что работа должна быть трудной. Не невозможной, но достаточно трудной, чтобы чувствовать, что день не прошёл зря. В чём награда и гордость, если работа оказалась лёгкой? Разве такую работу можно считать достойной Бога Машины?

Конечно же, Хоук смеялся над ним, высмеивая идею работы, как религиозного служения.

Для Хоука работа была для других людей, а лучший вид работы — избегать работы.

Как и многие из тех, кого перевели из перерабатывающих залов, Авреем, Койн и Исмаил нашли приют в одном из многочисленных машинных святилищ, разбросанных по всем палубам, пока корабль скрипел и стонал, словно его разрывали на части. Их импровизированное убежище представляло собой длинный узкий закуток между потрескивающей эмфиземной вентиляционной трубой и гудящими магистральными кабелями, каждый из которых был толще, чем грудь взрослого человека. Создавалось впечатление, что стоит хоть где-нибудь в технических помещениях найтись свободному месту между оборудованием, как там сразу появится святыня Богу Машине и Символ Механикус, собранные из всевозможного мусора или обломков, которые удалось незаметно забрать и использовать для новой цели. В теории такие неканоничные инсталляции были запрещены, но ни один надзиратель или техножрец и не подумает о том, чтобы убрать святыню Омниссии на технической палубе, где слуге Машины за отсутствие веры могла грозить смертельная кара.

Разделённый пополам машинный череп в конце их нефа оказался мозаикой из плазменных флектов, подобранных в перерабатывающих залах. Бывший начальник Авреема и Койна стоял перед ним на коленях, сложив руки, как ребёнок в молитве. Странный отсутствующий взгляд Исмаила свидетельствовал о повреждённом разуме и провалах памяти. Гладкий череп блестел в мерцающих лампочках вентиляционной трубы и электро-факела, который слегка покачивался, когда палуба двигалась из стороны в сторону.

— Плохой удар, — сказал Койн, когда вентиляционная труба заскрипела и на сварочном шве, соединявшем две секции, появилась трещина. Раздалось шипение, и во влажном воздухе почувствовалась химическая вонь машинных масел.

— Они все плохие, — ответил Авреем, считывая испуганный шёпот, визг и другие странные звуки бинарного эха с кабелей, которые разносили информацию по всему судну. — Корабль боится.