Голиаф - Скотт Вестерфельд

В задымленной аппаратной царил бедлам. Летали электрические искры, кто-то вопил «поломка! неисправность!», что лишь усугубляло хаос. Люди Теслы, судя по всему, думали, что само оружие под перегрузкой запалило комнату. Пол содрогался, будто все здание вдруг сделалось частью исполинского двигателя.

Алек под завесой провел Фольгера и остальных к центральной консоли. Тесла стоял над ней спокойно, игнорируя панический гвалт вокруг.

— Сэр, сейчас же выключите вашу машину! — велел Алек.

— Вы? Ну конечно, кто же еще, — не отводя взгляда от приборных шкал, сказал Тесла. — Я как чувствовал: нельзя доверять австрийцу.

— Не вам об этом судить, мистер Тесла. Да вы пошли наперекор всем нашим планам! — Алек поднял саблю, за ним остальные. — Выключайте машину!

Тесла глянул на кончики сабель и рассмеялся:

— Для колебаний, принц, слишком поздно.

Рукой в перчатке он ловко повернул рубильник и нырнул за консоль. Потрескиванье в воздухе сменилось вдруг мощным щелчком, и возникшая откуда-то из дыма паутина молний ударила по кончикам вынутых сабель.

Миг, и сабельная рукоятка в руке Алека накалилась до предела, однако он не мог ее выронить: мышцы руки словно окаменели. Жуткая, непреодолимая сила сковала его, стискивая своей хваткой само сердце. От макушки до самых пяток тело пронизывал жгут невыносимой боли.

Алек упал плашмя, и лишь тогда пляшущий жгут электричества прервался. Легкие стиснуло от дыма, а сжимавшая саблю ладонь была закопчена, в жгучих волдырях. Запах горелых волос и паленой кожи неприятно свербил в ноздрях.

Секунду Алек лежал на спине, но беспамятство было непозволительной роскошью. Пол внизу сотрясался, причем с каждой секундой все сильней. Он кое-как встал на ноги, разыскивая взглядом саблю, но со всех сторон лишь клубился дым да мелькали разрозненные вспышки.

Рядом он наткнулся на распростертое тело — Бауэр лежал и прижимал к груди обгоревшую руку, в которой недавно была сабля.

— Ты как, Ганс?

— Да что я. Вон там, господин!

Почерневшим пальцем Бауэр ткнул на стоящий в дыму силуэт — Тесла, длинными руками колдующий над рычагами. А рядом с ним, прислоненная к консоли, его электрическая трость. Алек, подавшись вперед, незаметно ухватил ее, после чего встал в полный рост. Поместив палец на спусковой крючок, он нацелил ее прямо на Теслу:

— Прекратить, сэр.

Тесла какое-то время таращился на металлический наконечник, вслед за чем с презрительной улыбкой спокойно потянулся к самому большому из рычагов…

— Нет, — выдохнул Алек и нажал на спусковой крючок.

Из трости вылетела молния. Обвив Теслу, она встряхнула его как куклу. Вырвавшиеся на волю языки белого пламени с судорожным трепетом плясали, змеясь, по рычагам управления. С шипеньем разлетались во все стороны искры, наполняя помещение запахом горелого металла и пластмассы.

Через считаные секунды заряд трости иссяк. Тесла, обвиснув, неподвижно лежал на рычагах. По его телу ящерками сновали язычки пламени, а волосы шевелились и подрагивали.

Содрогание пола под ногами сделалось прерывистым, вздымаясь и опадая, отчего все здание сотрясалось от чередования ударных волн, словно бы мимо неверной поступью ступал гигант. Зрение у Алека с каждым биением сердца все сильнее мутилось; слышно было, как вокруг звонко разбиваются окна.

Он окликнул Фольгера, но звук голоса, казалось, рвал в клочья трясущийся воздух. Все вокруг было тошнотным, трясущимся. Дым постепенно рассеивался, а сквозь выбитые окна стал долетать солоноватый запах моря. И Алек нетвердой походкой зашагал к ближайшему оконному проему, мучительно изнывая от жажды вдохнуть всей грудью свежий воздух. Ботинки тормозили по звонко шуршащему битому стеклу, которое сквозь прожженные подошвы норовило порезать ноги. Ну да это ладно, главное — можно дышать.

Взгляд приковывал к себе «Голиаф», могучий силуэт которого нависал над территорией. Пульсациям под ногами эхом вторило сухое потрескивание электрических вспышек, курсирующих по обозримой окружности башни. Исполинскую машину, всю целиком, буквально распирало от мощи — и Алек понял, что он сейчас сделал…

«Голиаф» был подобен паровому котлу под давлением. Он уже готов был сделать выброс, но Тесла так и не успел дать выход колоссальной энергии, скопившейся внутри. При этом трубы силовой станции по-прежнему извергали дым, генераторы все так же нагнетали мощность в уже переполненные конденсаторы. На глазах у Алека по территории продолжали натужно лопаться окна рабочих строений.

А посреди всего этого над обломками пинкертона возвышался корвет-шагоход. У своего более мелкого собрата он оторвал две ноги и теперь как будто исполнял подобие причудливой победной пляски. Ноги у него дрожали, а корпус кренился то вперед, то назад.

Вскоре на его металлическом панцире трепетно обозначились паутинные прожилки молний. Выходит, никакая это не пляска, а просто системы управления шагоходом вышли из повиновения из-за дикой, неукротимой энергии, от которой вибрировал воздух. Алек поднял взгляд к небу.

«Левиафан» в вышине светился подобно облаку в ореоле прощальных закатных лучей. Ходили ходуном реснички воздушного корабля, медленно смещая его в сторону, но двигатели молчали: поперхнулась вся электрика.

А если водород… вспыхнет? Алек ухватился за край окна, не чувствуя ладонями битого стекла.

— Дэрин! — вскричал он навзрыд. Все что угодно, только не это.

Но вот вдалеке нависла еще одна тень; что-то огромное и неповоротливое по-крабьи выбиралось из-за горизонта. Это был тот подбитый шагоход, вчетверо крупнее корвета; рваной тряпкой свисал со спардека германский морской гюйс. Машина медленно подбиралась; бессильно болтались две бесполезных правых ноги. Однако обе лапищи антикракенов исправно молотили по земле, волоча шагоход по дюнам словно раненого бойца. Точнее, издыхающего зверя.

Мелькнула мысль, как у него до сих пор не закоротило электрику, но тут шагоход влез на покореженный металл заграждения, и цепь замкнулась. С ближайшей башенки вылетела вспышка и безошибочно впилась в приподнятую лапу антикракена германской машины.

Без промедления последовали молнии с остальных башен, стремясь максимально выплеснуть избыточную энергию, и вот в мгновенье ока на громаду шагохода уже изливалось целых пять потоков электричества. Машина конвульсивно вздрогнула, взгремев конечностями в снопах искр, слетающих с брони. Оглушительным гулом разверзся, казалось, сам воздух. В секунду вспыхнул кустарник вокруг шагохода; белый от жара огонь неистово поглощал даже песчаную почву.

В эту минуту не выдержали отсеки боеприпасов. Шагоход свирепо тряхнуло, а из люков рванули огненные языки. Изрыгали пламя дымовые трубы: разом вспыхнули топливные баки, отчего воздухозаборники пустили мощные шлейфы ядовитого дыма. Когда грохот взрывов, наконец, утих, в ушах у Алека стоял немыслимый звон, а дрожание под ногами вроде успокоилось. Позади в аппаратном зале было темно и тихо, лишь постепенно стали оживать ошеломленные, слабые людские голоса. «Голиаф» израсходовал себя на германский шагоход. Алек боязливо поднял глаза вверх. Свечение «Левиафана» шло на убыль. Воздушный корабль со своим экипажем оставался цел и невредим.

Алек, упав на одно колено, затрясся в рыданиях. Его поразило внезапное осознание того, что уцелел один корабль, точнее, одна девушка на нем. И это для него сейчас было важнее, чем сама война или судьба огромного города.

Тут ветер изменил направление, и Алек почуял запах горелой плоти, заполняющий помещение у него за спиной.

Казалось, что ценой всему этому стала жизнь убитого им человека.

ГЛАВА 41

В своей бесконечной мудрости Адмиралтейство представило Алека к медали за отвагу в воздухе в тот самый день, когда Соединенные Штаты вступили в войну.

Выбор времени показался Дэрин подозрительным, ну и само собой, медаль была не за что-нибудь действительно стоящее, как, скажем, отключение оружия Теслы ради спасения «Левиафана». Вовсе нет: Алек был награжден за то, что ползал во время шторма по хребтине корабля и шмякнулся со всей дури башкой (вот уж и вправду заслуга выше всех похвал). Словом, Адмиралтейство, как всегда, проявило себя во всей красе. Но это, по крайней мере, означало, что «Левиафан» теперь направляется обратно в Нью-Йорк, и они с Алеком еще раз напоследок свидятся. После боя на Лонг-Айленде с германскими шагоходами-амфибиями воздушный корабль был приглашен не иначе как в Вашингтон. Там капитану и корабельным офицерам предстояло дать показания перед Конгрессом, члены которого дискутировали, как прокомментировать эту вопиющую атаку на американской земле. Не обошлось без дебатов, согласований и компромиссов, но в итоге было решено, что Германия зашла слишком далеко, так что политики и от дарвинистов и от жестянщиков выступили единым фронтом за вступление в войну. Молодые же люди уже штурмовали призывные участки, чтобы идти громить кайзера. Так что, когда «Левиафан» держал курс на север, улицы внизу утопали во флагах и цветах; гремели пламенные речи, а мальчишки-газетчики взахлеб, с птичьим задором кричали: «Война! Война!»