За годом год - Владимир Карпов

Но стоять без дела и мозолить глаза было неловко. Валя вышла в коридор, заглянула в отдел информации, в библиотеку. Неприкаянная, перелистала подшивку совсем не нужной ей теперь "Красной звезды". И хотя есть не хотелось, чтобы чем-нибудь заняться, заставила себя взять в буфете бутерброд и стакан чаю.

Оттого, что она не могла найти себе места, оттого, что ей надо было мотаться, показывать, будто она что-то делает, к неудовлетворенности и сомнениям присоединилось еще чувство нехорошей усталости.

— Что с вами? — удивился Лочмель, когда Валя вернулась в отдел. — Случилось что-нибудь?

— Конечно, Исаак Яковлевич, — призналась в меньшем она. — Я, кажется, начинаю понимать: трудно претендовать на что-то, если обо всем знаешь понаслышке.

— Вы о своей статье?

— И о статье.

— Напрасно. Сигналов никаких не поступало, и отдел заносит ее в свой актив. Вам письмо, Валя…

Лочмель был занят — читал гранки очередного номера, и потому сразу замолчал.

Со смутной тревогой Валя разорвала конверт и, не веря глазам, стала читать. Кто-то — подписи не было, — нещадно ругая Валю, предлагал ей, если осталась совесть, зайти к кому-нибудь в землянку или в подвал и посмотреть, как живут люди. "Может, тогда не потянет на живописные вывески и скульптуру, окаменей ты вместе с нею", — брызгал неизвестный слюною и ругался на чем свет стоит.

Валя до того растерялась, что перестала дышать. Ее напряженное молчание заставило Лочмеля оторваться от гранок. Увидев Валино лицо, он быстро взял трость, поднялся и подошел к девушке.

— Что?! — вытаращил он глаза, прочитав письмо. — Какая гадость!

Чтоб успокоиться, вынул из бокового кармана папиросу, постучал мундштуком по ногтю большого пальца и стал прикуривать. Но папироса не разгоралась, и Лочмель зажигал спичку за спичкой.

— Вы не принимайте это к сердцу, — наконец сказал он. — Честный человек не будет кропать анонимок. А к подобным гадостям не мешает быть подготовленной. Иначе — где же справедливость? Делать неприятности другим, а самой их не иметь?

Валя уже замечала — Лочмель всегда старается сгладить острые углы, примирить спорщиков. Стремится быть утешителем, берет сторону более слабых. Скорее всего, таким его сделали личная драма, ощущение собственной неполноценности. Мучился он, наверное, и оттого, что не мог возненавидеть жену, а она жила в его сознании такой, какой он ее знал… Открыто Лочмеля, конечно, никто не попрекал. Не позволяли кровью добытые награды, увечье, его прошлое и настоящее. Но за глаза между собою часто промывали косточки и не подпускали близко к себе: на крутом повороте он все-таки мог бросить тень. И стоило ему, скажем, внести деньги на строительство памятника жертвам в гетто, как сразу пошли различные кривотолки и сплетни. Валя, понятно; была далека от этого, но стремление Лочмеля примирить непримиримое не нравилось и ей.

— Нет, Исаак Яковлевич, — возразила она, уже жаждя испытаний. — Пока человек не может ничего дельного подсказать другим, ему нечего лезть к ним с наставлениями…

На столе Лочмеля зазвонил телефон, и когда Лочмель взял трубку, Валя узнала голос редактора — тот вызывал ее к себе. Засунув анонимку в конверт, она положила его около Лочмеля.

— Я уже слышала, Исаак Яковлевич, — почему-то обиженно произнесла она. — А вы, если можно, отошлите это в отдел писем. Пусть зарегистрируют.

— Отдел писем тут ни при чем, — поглядывая на дверь, отодвинул он от себя конверт и заковылял на свое место. — Письмо адресовано лично вам. И не надо, Валя, бросать вызов самой себе… В жизни хватает и без этого…

Однако то, что Валя услышала в кабинете редактора, снова поставило ее в тупик. Ничего конкретного не скачав о статье, редактор, улыбаясь, сообщил, что сейчас звонил начальник Архитектурного управления. Он благодарил за сигнал и обещал через день-два прислать ответ. Ибо факты подтверждаются: главный архитектор действительно недооценивает скульптурное оформление и архитектуру малых форм. А если журналист начинает с того, что статьи его могут воскресать под рубрикой "По следам наших выступлений", это, говорят, лестно и хорошо.

— Нет, это не совсем хорошо, — почти испуганно запротестовала Валя.

Редактор обмакнул перо в чернильницу, давая этим понять, что сказал все. Но, увидев — Валя не уходит, положил ручку.

— Почему, скажите на милость? — спросил он, делая вид, что принимает ее слова за чудачество.

— Статье придают смысл, которого я не придавала! Понимаете?

Выхватив из-под манжеты носовой платок, Валя скомкала его в кулаке и вытерла рот.

— Не знаю, чем руководствуется начальник управления, — уже выкрикнула она, — но я считаю статью наивной! И прошу вас, прочитайте письмо, которое пришло в редакцию на мое имя… Я прошу вас!.. Хоть Лочмель и говорит, соль в рану не сыплют…

Глава пятая

Он не рассказывал Зосе о своем разговоре с Кухтой, пока не уехали сталинградцы и пока не побеседовал со своими в бригаде.

С Прибытковым пошел Алексей прямо с работы. Проводил его до самого дома, даже в подвал. До этого они друг к другу не ходили. Алексей если и встречался с ним в нерабочее время, то обычно после получки, за кружкой пива в "забегаловке" или в темной пристройке у ларька при входе в парк имени Горького, откуда дороги их расходились. И еще разве по субботам в бане, на полке, в клубах сухого, горячего пара. Прибытков парился отчаянно, и мало кто выдерживал его "высшую точку". Алексей тоже был не прочь "пострадать", и они иногда уславливались идти в баню вместе. На этом их связи и кончались. Поэтому Алексей чувствовал себя у Прибытковых неважно и заговорил о деле, лишь когда они остались одни.

Оглядывая подвал, Алексей невольно сравнил его со своим домом и едва удержался, чтобы не улыбнуться. Быть может, это и придало ему нужной веры в себя. И когда Прибытчиха притворила за собой дверь, он сказал:

— Надо, Змитрок, спасать бригаду! Насмарку пускают.

Прибытков, взявшийся было за спинку стула, собираясь сесть напротив, долгим, внимательным взглядом посмотрел в лицо бригадиру. Но промолчал. И оттого Алексею стало опять неловко. Ему показалось, будто взгляд неказистого каменщика искал в нем то, что могло скрываться за его словами, выискивал какую-то вину — есть она или нет.

— У меня заботы не только о себе, — заторопился Алексей. — Разбросать нас — нехитрое дело. А ты попробуй поднимись, как мы поднялись.

Пристальный взгляд вообще мало приятен. У Прибыткова же он был, кроме того, неподвижный, тяжелый. Стоя перед Алексеем, неуклюжий Прибытков не сводил с него округлых глаз и упорно ждал еще чего-то.

— Перед нами вон что раскрылось, — уже не по своей воле продолжал Алексей. — Теперь только и работать бы. А от них нам ничего не нужно. Нехай только не трогают. Наверное, кому-то завидно стало. Нашли на кого намахиваться!

— Я подумаю, это самое, — пообещал наконец Прибытков…

Разговор с Сурначом был еще короче. Тот просто рассмеялся:

— Чего тут лясы точить! Все течет, бригадир, все меняется! И коль не хочешь в какую-нибудь историю влипнуть, брось мутить. А то будет тебе "справедливость"…

Домой Алексей пришел мрачный, как туча. Пнул ногой Пальму, которая, лебезя, кинулась ласкаться, и, услышав в доме детские голоса — к Зосе пришли ученицы, — садом направился к речке.

Свислочь текла тихо, мирно, шурша аиром у самого берега. Неподалеку плавали утки. Проворно работая лапками, они часто ныряли, и на поверхности воды смешно, как поплавки, покачивались их кургузые зады. Алексей прошел на лаву — мостки, сделанные, чтобы Зося могла полоскать белье, — и тупым взглядом стал следить за утками. "Как так?.. Какое кто имеет право лишать его, заслуженного, потом добытого? Кто он?" В правоте своей Алексей не сомневался. "Что он козел отпущения?" Но надо было в этом убедить других. Чтобы не подозревали ни в чем и поняли. Все, даже Кухта. Чтобы поставили себя на его место и по-человечески поняли. Он же человек. И хочет, в сущности, только одного — пусть тот, от кого зависит его судьба, не забывает об этом. А утки все ныряли и ныряли, поднимая потом головы и что-то глотая, и это мешало думать.

Он не заметил, как подошла Зося. Она стала у него за спиной и, когда он вздрогнул, почувствовав чье-то присутствие, дотронулась до плеча.

— Опять неприятности, Леша? Что с тобой? Не таись.

Алексей нервно сбросил с себя ее руку и отстранился.

— Кухта бригаду решил расформировать, вот что!

— Это почему? — строго спросила она, готовая заступиться.

— Откуда я знаю. Не угодил, вишь! Да не на того напал!

— А что он говорит?

— Его только слушай! У него всегда причины найдутся.

Предчувствуя неладное, Зося взяла мужа за плечи и повернула к себе лицом.