Миры Роджера Желязны. Том 1 - Роджер Желязны

Она кивнула.

— Обязательно.

— Впрочем, у нашего друга был весьма тяжелый день, — продолжил Эллисон. — Полагаю, новые сильные впечатления могут только повредить ему. А потому отложим знакомство с вашим подопечным до завтра. Господин Перри уже в курсе того, что месье Вальдемар способен узнавать нужное, проникая сознанием в миры, отличные от той версии реальности, в которой мы обитаем.

— Я поняла.

— А я мало что понял, — сказал я и добавил, чтобы не показаться грубияном: — Но целиком доверяюсь вашему знанию.

Тут Эллисон обратился ко мне:

— Я получу необходимые сведения о маршруте путешествия и не покину корабль, пока не сообщу их капитану Ги.

— Замечательно, — сказал я. — В таком случае…

— Да, вы свободны. Засим прощайте. Желаю вам удачи, а на ближайшее время — спокойной ночи.

Он крепко пожал мою руку. Я сердечно попрощался с ним, потом церемонно кивнул Лигейе:

— Свидимся с вами завтра.

— Знаю, знаю, — лукаво улыбнулась она.

Как только я очутился в каюте Эллисона, я рухнул лицом вниз на кровать — раздеваться не было сил. Заснул я сразу же — и потом очутился в королевстве у края земли. А теперь…

Через иллюминатор внутрь каюты проникало достаточно света — я побрился, черпая воду из большой лохани в той части каюты, где располагалась алхимическая лаборатория. Затем через ближайшее окно выплеснул грязную воду за борт. Приведя себя в порядок, я вышел с намерением позавтракать. В сумбуре вчерашних инструкций мне было рассказано среди прочего, как вызвать слугу, чтобы еду принесли прямо в каюту. Но сейчас я быстро нашел кают-компанию и решил позавтракать там — предложили яичницу с луком и поджаренный хлеб с палтусом. Несколько чашек крепкого душистого кофе помогли мне на время позабыть о мрачных ночных переживаниях; клубок ужасов, загадок и страхов откатился в глубину сознания. С последней чашкой кофе в руках я вышел на палубу.

Погода была ясной, тумана и в помине не было. Попивая обжигающий напиток, я любовался игрой солнечных лучей на холодных волнах. В безмятежно голубом небе плыли приветливые белые облака. Солнце стояло еще очень низко в положенной части небосвода. Тут я перевел взгляд туда, где, по моим расчетам, находился берег, однако суши не увидел. Со всех сторон было бескрайнее море. Стая чаек качалась на струях ветра за нами — то поднимаясь, то опускаясь над нашим кильватером. Корабельный повар, одноглазый испанец по имени Доминго, выбросил за борт утренние остатки пищи и что-то певуче прокричал птицам на своем языке (уж не знаю, обругал он их или позвал на пиршество). Чайки в ответ громко загалдели, снизились и стали нырять в кипящие волны. Я прошелся вдоль палубы, обшаривая глазами горизонт в поисках «Вечерней звезды». Но мы были одни на бескрайней глади моря.

Я поежился от холода и поспешил сделать большой глоток дымящегося кофе. Про себя я решил одеваться потеплее, когда в следующий раз вздумаю выходить на палубу в столь ранний час.

Я начал спускаться вниз с намерением занести чашку в кают-компанию по пути в каюту Лигейи и на ступеньках повстречал Дирка Петерса. Тот широко улыбнулся, насмешливо коснулся козырька своей морской кепи и приветствовал меня:

— С добрым утречком, юноша.

Я тоже улыбнулся и вежливо кивнул.

— Доброе утро, мистер Петерс.

— Зовите меня попросту Дирк, — сказал он. — Славный денек, вы не находите?

— Денек отличный.

— И как оно вам — быть начальником?

— Пока не знаю, — ответил я. — Еще не отдал ни одного приказа.

Он пожал плечами.

— Я так понимаю — пока в приказах нужды нет. Если ничего экстренного не произойдет, команда будет сама, без понуканий, выполнять инструкции мистера Эллисона.

— Ну и я так понимаю.

— Вы как переносите море?

— Плыл на корабле только раз — совсем мальчишкой. Но вроде бы не страдал морской болезнью — если вы именно это хотели узнать.

— Вот и хорошо.

В это время со снастей стремительно спустилось что-то большое, темное и запрыгало по палубе — прямо к Петерсу. Тот ласково положил руку на косматое плечо своего друга Эмерсона. Зверь ответил тем же. Так они и стояли — обнявшись как два закадычных приятеля.

Я невольно отметил про себя — до чего же эти двое похожи друг на друга. Говорю это не с целью насмешки над человеком, который спас мне жизнь. Сам я согласен с тем, что лучше погрешить против правды, чем подчеркивать чье-либо уродство. Но с Петерсом было иначе, потому что сама некрасивость его лица была так выразительна и интересна, что делала его по-своему привлекательнее смазливого актера на ролях первых любовников. Губы у него были тонкие, никогда не закрывали зубов — длинных и торчащих немного вперед. Казалось, с его лица не сходило добродушно-насмешливое выражение. Таким было первое впечатление от его лица. Второе — что это чисто бесовская веселость. На самом же деле его лицо было просто перекошено, словно он вечно смеялся. Я не мог вглядываться слишком пристально, но все же заметил, что кожа на его лице неровного цвета — местами светлее, местами темнее. Возможно, это были следы многочисленных шрамов. Что и говорить, физиономия пугающая — тем более что со временем насмешливая улыбка начинала казаться злобным оскалом бешеной ярости. В зависимости от настроения можно было принимать его за доброго веселого малого или за головореза с вечно злобной рожей — при этом сам он мог не менять выражения лица, просто в вашем сознании произвольно менялась оценка этого выражения. Так, потянувшись за бриллиантом в сумрачном тайнике, вы вдруг обнаруживаете, что бриллиант вделан в голову ядовитой змеи.

— Вот и хорошо, — повторил Петерс.

— Не могли бы вы рассказать мне о месье Вальдемаре?

Мой собеседник поднял руку, словно собирался почесать затылок, но вдруг запустил пальцы под свою странного вида черную густую шевелюру. Только тут я по-настоящему пристально вгляделся в его волосы. Это был парик. На самом деле Петерс был совершенно плешивым. Заметив мой удивленный взгляд, он осклабился больше обычного и пояснил:

— Сделал себе из шкуры медведя, который имел наглость слегка помять меня, за что и поплатился… А насчет этого Вальдемара так я его и краем глаза не видел. Месье носу не кажет из своей берлоги — кстати, его каюта рядом с вашей.

У Петерса были повадки и речь морского волка, но в манерах и разговоре проглядывало и другое. Было в нем что-то от жителя фронтира.

— Вы часом не с Запада? — осведомился я. Он кивнул.

— Мой папаша был «вояжером» — то бишь торговал пушниной на фронтире. А мать звали Упсарока Инжун, она из индейского племени упшароков, что живет в Черных Горах. Сам я был охотником, исходил весь Запад вдоль и поперек. Видал много чудесного, хаживал по каньонам такой величины, что в них можно обронить целый Чарлстон и потом не сыскать. — Он сплюнул через борт — да с такой точностью, что угодил в зазевавшуюся чайку. — Забредал я и на юг — в Мексику, поднимался и на самый север, где в небе вечером сияние — все равно как большущая парчовая занавеска. — Он опять почесал кожу под париком. — И все это — до того, как мне стукнуло двенадцать.