Испытание - Жоэль Шарбонно

Лоб у Томаса горячий и мокрый, но могло бы быть хуже, поэтому мне не страшно его будить. Я нарезаю кусочками несколько груш и остатки мяса и заставляю его подкрепиться, заодно объясняя, что смастерила.

– Тебе надо только обхватить меня руками и держаться. Остальное зависит от меня.

Не позволяя ему возражать, я выбрасываю из рюкзаков все, что уже не пригодится: котелок, сковородку, лук и стрелы, несколько пустых бутылок из-под воды, географический атлас, пустые мешочки из-под еды, полученные от Седого, опустевшую аптечку. Как ни жаль, приходится избавиться и от набора инструментов Томаса: у меня остается складной нож, к тому же, если велосипед развалится, собрать его все равно уже не удастся. Все, что теперь остается, – это надежда. Я нащупываю в кармане пузырек с неизвестным снадобьем и заматываю его в сменную пару носков. Не знаю, что нас ждет в конце пути, но лучше быть во всеоружии.

Когда все готово, я помогаю Томасу взгромоздиться на велосипед. Тушить костер нет ни времени, ни желания. Если кто-то набредет на нашу стоянку и скарб – ничего страшного. Два лишних колеса помогают велосипеду устоять, когда я затаскиваю Томаса на седло. Потом я сажусь впереди него, и он обхватывает меня руками. На всякий случай я разорвала свою сменную рубашку на полосы и сплела из них веревку, которой связываю меня и его. Если мы упадем, то вместе.

Я давлю на педали под истошный скрежет шестеренок. Тяжелая конструкция с трудом трогается с места. Томас прижимается головой к моей спине, я продавливаю вниз правую педаль, потом левую. Мы с грехом пополам преодолеваем дюйм за дюймом. Я не разочарована. Хоть какое-то движение – уже победа. Правая нога, левая… Я прикладываю все силы, и мы понемногу ускоряемся. Еще немного – и мои усилия вознаграждены: дорога уходит под уклон, мы набираем скорость. Не ту, что раньше, но все равно это быстрее, чем я смела надеяться, пока возилась ночью.

Прибор Зина прикручен проволокой к рулю.

Остается семь миль.

Шесть.

Пять.

Солнце в зените, мой лоб в поту, я кручу и кручу педали. Руки Томаса сползают с моей талии, и я останавливаюсь, чтобы проверить, как он. Он дрожит и весь горит. Я вливаю в него половину воды из нашей последней бутылки и еду дальше. Откуда-то сзади доносятся выстрелы. Мне страшно, от этого я еще больше спешу.

Остается четыре мили.

Два забора сошлись так, что между ними остается дорога и по десять ярдов обочины с каждой стороны. Ни Уилла, ни его глиссера не видно. Я знаю, что ранила его, но этого, похоже, оказалось недостаточно, чтобы его остановить. А вдруг?.. Что, если у него хватило сил, чтобы засесть вблизи финишной линии с целью завершить начатое?

Три мили.

Я прошу Томаса попробовать сохранять равновесие, не налегая на меня. Он соглашается, я развязываю нашу связку и кручу педали с удвоенной силой.

Две мили.

Томас опасно кренится набок, я снова привязываю его к себе – и еду.

Одна миля.

Впереди красные пятна. Нас поджидают Испытатели. Это конец. Где им стоять, если не в самом конце? За их спинами поблескивают тянущиеся в небо дома Тозу-Сити. Голова Томаса долбит меня в спину, я чувствую, как натягивается от его тяжести горе-веревка, но уже не могу остановиться, иначе больше не смогу его усадить, а если тащить его к финишу, то он вряд ли выживет.

Одной рукой я поддерживаю потерявшего сознание Томаса, другой держу руль. От напряжения нестерпимо жжет руку, мышцы, все тело. Но ни боль, ни усталость не заставят меня сдаться. Ноги продолжают вращать педали. Я уже могу разглядеть людей, вижу их улыбки. У некоторых встревоженный вид. Все стоят за белой чертой. Это и есть финиш.

Я забываю о людях и сосредоточиваюсь на черте. Давя на педали, я приближаю ее усилием мысли. Мы уже совсем близко, когда я чувствую, как Томас сползает влево. Моей раненой руке не хватает силы, чтобы удержать его и выпрямить. Мы связаны вместе, и он увлекает меня за собой. Мы падаем с седла на землю. Я слышу возгласы, в том числе испуганные, вижу д-ра Барнса: он стоит впереди остальных с выражением некоторого интереса на лице. Никто не бросается нам на помощь. До белой полосы меньше пятидесяти футов. Испытатели, сгрудившиеся за ней, стоят неподвижно и смотрят, что будет дальше.

Как я ни устала, как ни напугана, как ни измучена болью, сейчас я чувствую только злость. Безудержную, не знающую преград злость. Глядя на эти лица, я даю себе слово, что отомщу им за Райм, за Малахию, за всех остальных. За безымянную девушку, которую похоронила. За наблюдателей, расстрелянных без всякой вины. За Томаса и за эти несчастные полсотни футов, столь важные для Испытателей, что они готовы безучастно наблюдать, как он, столько пережив, умирает у них на глазах.

Я отвязываю веревку и с трудом встаю. Осторожно снимаю с велосипеда рюкзаки, закидываю оба за спину и на подгибающихся ногах подхожу к Томасу. Игнорируя зрителей, переворачиваю его на спину. Когда я подсовываю под него руку, он стонет, чем оповещает меня, что жив. Я беру его за руку и тяну, отклоняясь назад для лучшего упора. Так, дюйм за дюймом, я двигаю его, уперев взгляд в черный асфальт. Подняв голову, я вижу на горизонте другого кандидата, и это заставляет меня торопиться.

Вот и она, белоснежная полоса поперек черной асфальтовой ленты. Финишная черта. Последнее усилие. Увидев, как ноги Томаса переползают через черту, я оседаю на дорогу рядом с ним и слышу негромкий голос Барнса:

– Поздравляю, Маленсия Вейл и Томас Эндресс. Вы сдали четвертый экзамен.

Глава 20

В надежде поступить в Университет порог Испытательного центра пересекли 108 кандидатов. Сегодня в столовой сидят оставшиеся 29, хотя, судя по доносящимся из холла голосам, это число еще может вырасти.

По словам Испытателей, с тех пор как я пересекла белую линию, то есть сдала экзамен, минуло девять дней. Почти все это время я провела без сознания. Инфекция, проникшая в организм через рану на руке, оказалась опаснее, чем я предполагала. Если бы я не выдавила большую часть яда, то не выжила бы. Врачам понадобилось несколько часов, чтобы понять, изгонят ли его из организма медикаменты, которыми они меня накачали. Благодаря особому снадобью сама рана затянулась, но шрамы остались. Испытание оставило на мне пожизненные отметины – что ж, я и не сомневалась, что так произойдет.

Томас выздоравливал стремительнее, чем я. Его лечили успешнее, чем меня, и избавили от шрамов. Но те взгляды, которые бросают друг на друга они с Уиллом, заставляют меня опасаться, что шрамы еще появятся. Хорошо, что, по правилам Испытания, сразу после сдачи четвертого экзамена у кандидатов отбирают все оружие. Если бы не это, я бы не смыкала ночью глаз.