Час двуликого - Евгений Чебалин

...Шамиль, ссутулившись, сидел рядом с Абу, озабоченно посапывал. Хамзат сбежал, веселого мало. Мать молча присматривалась к сыновьям, накрывала на стол. Чуяла сердцем — что-то стряслось. Но спросить не решалась — если нужно, сами расскажут.

Поужинали в тишине. Дождавшись, когда выйдет мать, Шамиль поднял глаза, угрюмо сказал:

— Ночуй у нас сегодня, — настойчиво повторил: — Послушай меня, ночуй сегодня здесь.

— Мадина, Руслан там. Они ничего не знают.

— Мало ли где задержался мужчина.

— Я не о том, о Хамзате они не знают. Эта бешеная собака теперь вместо меня может любого укусить, кто на зуб попадет.

Шамиль зло засопел, стукнул кулаком по коленке:

— Тогда пойдем вместе!

— А мать на кого оставишь?

— Соседку попрошу, она присмотрит.

— Нет. Я сказал — нет. Утром с Гелани поднимем людей, ловить будем.

Шамиль вышел проводить Абу. Багровело небо над окраиной города, готовилась к восходу луна. Абу уехал.

Шамиль пошел в сарай, проверил капканы. Завтра идти с Аврамовым на барса. Тревога глодала сердце — как идти?

32

Абу привязал коня к плетню, долго, настороженно прислушивался. Сакля светилась под луной побеленными стенами. Смутно чернел квадрат окна. Дома никого не было. Что случилось? Где жена, дети? Зябко передернул плечами, зло ощерился: дожил, к своему дому ночью тайком, как вор, пробирается.

Распахнул дверь, пригнувшись, шагнул через порог в комнату. Прислонил ружье к стене. Густой полумрак, четко очерченный лунный квадрат на полу. Абу нашарил на подоконнике спички, ощупью поднял с комода лампу. Снял стекло, тряхнул бачок — слабо плеснуло. Керосина на донышке. Вот уже две недели в аул не завозили соли и керосина.

Абу чиркнул спичкой и вздрогнул от чужого голоса:

— Не зажигай.

В углу сидел Хамзат. Тускло блеснул ствол нагана в руке. Абу сделал шаг к ружью.

— Не успеешь. Стань к окну,

Спичка обожгла пальцы. Абу выронил обгоревший пенек, потряс рукой, сел на подоконник. Спросил:

— Где жена, дети?

— Тебе лучше знать, где шляется твоя жена.

Отлегло от сердца у Абу: тогда — легче. Руки-ноги целые.

— Хочешь поговорить напоследок? — спросил Хамзат.

— Поговорим, — согласился Абу. — Как ты ушел с поезда?

— А я не уходил. Я лежал на крыше, пока чекист нюхал пиджак и шляпу хазара. Я их сбросил с крыши в сторону леса.

— У тебя голова работает как у волка, — заметил Абу.

— Не жалуюсь. Это у меня выходит получше твоего.

— Ты не понял. У тебя голова устроена как у волка: умеет мало — как убить, а потом удрать. А чтобы жить с людьми, надо уметь другое. Выходит, не повезло тебе с головой.

— Говори-говори. Когда ты станешь подыхать, я успею насмотреться на тебя. Луна на улице.

— Скажи: ты не думал, что время утекло из-под тебя, а ты остался, как сом на мели? Когда я дал клятву быть с вами, мы стреляли в царских слуг на нашей земле и добывали кусок хлеба семье. Сейчас царя нет, слуги разбежались. Власть у нас — Гелани такой же горец, как ты. Поэтому у твоих детей больше не пухнут с голода животы. Зачем теперь льешь кровь?

— Ты мне надоел, — сказал Хамзат, — вставай.

— Куда денешь свою семью? У тебя двое сыновей, у меня три брата и взрослый сын. Хочешь резни? — больше от растерянности спросил Абу, потому что уходили последние минуты.

— Три брата? Что твои братья рядом с сотнями Митцинского?

— А при чем тут ты и Митцинский? — удивился Абу. — Его сотни сторожат дорогу, охраняют Советскую власть. Митцинский большой человек в ревкоме, он первый сдаст тебя в ЧК...

Хамзат ощерил в твердой улыбке губы:

— Он большой человек. Только не в ревкоме. Ты глупец, Абу. У Митцинского перстень от самого халифа, и его сотни скоро станут рубить Советам головы, Советам и их лакеям вроде тебя и председателя Гелани.

— Ты любил приврать и раньше, Хамзат.

— А зачем мне врать тебе? Это не моя тайна, но ты не успеешь уже продать ее Советам. Мне сказал обо всем мулла Магомед, а ему — Митцинский.

— Я не верю тебе.

— Идем. — Встал Хамзат. — Поднимись. Встань к стене, упрись руками. Теперь отойди на шаг.

Абу подчинился — не хотел крови в доме.

Хамзат обошел Абу, взял его ружье, стоящее у стены, разрядил:

— Выходи.

Они вышли на улицу. По-прежнему ярко светила луна. Конь, привязанный у плетня, потянулся к Абу, коротко заржал. «Непоеный», — коротко мелькнула и пропала у него мысль. Пришла пора думать о другом.

Хамзат повел Ушахова по знакомой тропе. Она тянулась к огороду, политому родниковой водой и его потом. В полном безветрии плавилась бликами на широких листьях орешника луна, заходились в немолчных трелях сверчки. Абу слушал их крик. Все было сейчас последним для него: и блеск луны, и сухой шорох листьев, цеплявшихся за одежду.

Хамзат выстрелил в Абу на краю огорода. Пуля прошла навылет пониже сердца и скатилась, обессиленная, по спине на землю. Абу упал, подмяв три кукурузных стебля. Из раздавленных початков просочилось молочко. Голова Ушахова лежала теперь рядом с медным кумганом, которым сын его носил воду из родника и забыл на поле. Хамзат хотел выстрелить еще раз, но тревожно загомонили на окраине аула, и он быстрыми шагами пошел в гору.

Когда все успокоилось, из кумгана вылезла любопытная лягушка и попала лапками во что-то липкое, незнакомо пахнувшее. Прыгнула изо всех сил, на лету наткнулась на стебель кукурузы, утробно квакнула, шлепнулась на землю и поползла прочь, в осоку — в привычный устоявшийся бочажок, подпитываемый родниковой водой.

...Два неторопливых силуэта, облитых лунным светом, случайно увидела соседка из-за плетня. Узнала Абу, подивилась — куда это он на ночь глядя? С кем? Зевнула. Возвратившись в саклю, легла. Одолевало любопытство. Она толкнула мужа, муж перевернулся на другой бок и захрапел. Вдалеке, в той стороне, куда ушел Абу, грянул выстрел, и соседку, успевшую уже задремать, подбросило на постели предчувствие. Муж так и не проснулся: отмахивался, мычал. Тогда она оделась и побежала к пастуху Ца — Мадина сказала ей, что пойдет туда ночевать с детьми, потому что без мужа страшно.

33

Мадина и нашла мужа. Мутно занимался рассвет, и она угадала обостренным чувством, что темный бугорок на краю поля и есть ее муж. Тяжело побежала туда, прижимая сверток с дочерью к груди. Руслан вместе с Ца уехали к Шамилю в город, велев ей как следует запереть двери. По аулу ходил тревожный хабар о разгроме банды Хамзата, приехавшая из города торговка чесноком рассказала о том, как несли через весь город убитого Асхаба.