Доброе дело - Михаил Иванович Казьмин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что скажете, Алексей Филиппович? — перед следующей очной ставкой Шаболдину, как я понял, захотелось обсудить впечатления от прошедшей.
— Скажу, Борис Григорьевич, что меня сейчас занимает вопрос не о том даже, кто отравил Захара Модестовича, а о том, почему вообще это было сделано, — о своих соображениях относительно истории с подаренными облигациями и её значения для дела я пока решил не говорить, отложив это на потом.
— Хм, — призадумался Шаболдин. Пока он предавался размышлениям, писарь закончил свою работу, и пристав переключился на текущие дела — снова вызвал Ангелину Павловну и Фёдора Захаровича, дождался, пока они прочитают и подпишут допросный лист, Фёдора Гурова снова отправил ждать и велел позвать Василия Гурова.
Очную ставку между вдовой и младшим сыном отставного палатного советника Шаболдин начал с подчёркнуто любезно выраженной просьбы к Ангелине Павловне повторить её показания о разговорах с Василием Захаровичем. Та добросовестно повторила.
— И как, Василий Захарович, прикажете понимать эти ваши, с позволения сказать, шутки? — строго вопросил пристав, когда вдова закончила.
— Но это же и правда только шутка была! — испугался младший Гуров. — Признаю, шутка глупая, но только шутка же! Вот же Ангелина Павловна и сама так говорит!
— Шутка ваша, Василий Захарович, не только глупою, она ещё и опасною была, — назидательно поднял палец Шаболдин. — Для вас же и опасною, — пригрозил он. — В следующий раз хорошенько подумать советую, прежде чем так шутить. Но хватит о том, — взмахом руки он пресёк сбивчивые оправдания, в каковые пустился было Василий Гуров. — Вы мне, Василий Захарович, лучше вот что скажите: кто, как вы полагаете, отца вашего мог отравить?
— Я… я… не знаю… — кое-как промямлил Гуров-младший.
— А я и не спрашиваю, знаете вы или нет, — надавил на него пристав. — Я спрашиваю, кого вы подозреваете?
— Н-ну… — замялся Василий, и, бросив взгляд на Ангелину Павловну, всё-таки выдал: — Ольгу если только…
Ого! И этот туда же! Мы с Шаболдиным быстро переглянулись, пристав едва заметно улыбнулся и велел вдове подождать в коридоре.
— А теперь, Василий Захарович, не в присутствии Ангелины Павловны скажите-ка мне ещё раз: кого вы подозреваете в убийстве вашего отца? — насел Шаболдин на младшего Гурова.
— Да Ольгу, черти бы её взяли! — в сердцах выпалил поручик. — Она сама хуже гадюки! Я думаю, она и Фёдора против меня накрутила!
— Вот даже как? — заинтересовался пристав. — И почему же, Василий Захарович, вы так думаете?
— Мне Ангелина говорила, — признался он. — Сама она тоже та ещё… — подходящего слова Гуров-младший не подобрал, но паузу сделал очень уж выразительную, — я-то думал, уж не она ли отца и отравила, но вроде нет. Денег у него Ангелина, конечно, утянула немало, но потому ей и незачем его травить было. Я так думаю, — осторожно оговорился он.
— А интересно выходит, Алексей Филиппович, — хищно усмехнулся пристав, едва отправил младшего Гурова в коридор. — Вот как хотите, а я так полагаю, милейшая Ангелина Павловна младшего брата против Ольги Кирилловны и настроила!
— Кто бы спорил, Борис Григорьевич, — согласился я. — Вот знать бы ещё, зачем оно ей?
— Так сей же час и узнаем! — обрадованно отозвался Шаболдин.
Сказано — сделано. Когда Василий Гуров подписал допросные листы, пристав вернул в кабинет Ангелину Павловну и взялся за неё. Вдова не упиралась, сразу признавшись в том, что и сама пребывает в полной уверенности относительно виновности Ольги Гуровой в отравлении Захара Модестовича, что всегда так думала, потому и Василию Гурову о том сказала. На вопрос Шаболдина, для чего ей такое понадобилось, не задумываясь, ответила, что ничего такого, исключительно ради торжества справедливости говорила. Уж не знаю, как она говорила это младшему Гурову, а приставу отвечала с такими честными глазами, что даже мне чуть не стало совестно. Впрочем, ни Борису Григорьевичу, ни мне не оставалось ничего иного, кроме как показать наше удовлетворение ответом. Ну да, актриса, она актриса и есть, но ничего, кроме этого, у нас с приставом на Ангелину Павловну больше не было, а обвинять её в актёрском мастерстве как таковом — ну, знаете, есть среди бессмысленных занятий и более приятные. В итоге вдова наконец отбыла восвояси, а Шаболдин взялся за братьев Гуровых.
Очная ставка между ними мне не понравилась. Не то, чтобы нам она ничего не дала, но видеть, как родные братья, нимало не стесняясь чужих людей, обвиняют друг друга в бесчестности и жадности, было, прямо скажу, неприятно, причём не только мне, но и Шаболдину — у пристава на лице читалось отвращение, которое он особо и не скрывал. Однако, как я уже сказал, нашлось и нечто такое, на что стоило обратить внимание. Уж очень слабо, я бы даже сказал, вяло, отстаивал Фёдор Захарович доброе имя супруги, когда Василий Захарович повторил свои подозрения в её адрес. Складывалось впечатление, что старший из братьев и сам уже готов заподозрить собственную жену.
Избавившись от надоевших нам братьев Гуровых, мы с приставом немедленно принялись обсуждать как раз поведение старшего из них. В том, что Фёдор Захарович тоже подставляет под наши подозрения Ольгу Кирилловну, мы сошлись почти что сразу, настолько это смотрелось очевидным. Не возникло у нас разногласий и по вопросу, для чего оно старшему Гурову нужно — чтобы уйти из-под положения закона о невозможности наследования убийцей за своею жертвою, никакой иной причины тут, как мы оба были уверены, не могло и быть. Тут я и поделился с Шаболдиным своим соображением относительно того, что только доказав знание Фёдором Гуровым истинного положения дел с подаренными отцом Ангелине Павловне облигациями, мы сможем доказать и его соучастие в отравлении отца, а то и не соучастие даже, а главенствующее положение в преступном сговоре с супругой. Шаболдин очень внимательно меня выслушал и призадумался.
— Тут, Алексей Филиппович, вот что получается, —
