История Мальтийского Ордена - А. Андреев

При выходе из кареты у подножья дворцовой лестницы гг. депутаты увидели почетный караул, поставленный шпалерами до залы, где происходила аудиенция. Зала была великолепно декорирована. Император с короной на голове, в одеянии Великого Магистра со всеми знаками ордена, восседал на троне, горевшем золотым и драгоценными камнями; справа от него находились великий князь Александр, Священный Совет и рыцари большого креста, слева командоры в парадных костюмах; у стен залы стояли рыцари.

Великий рыцарь Пфюрдский — первый депутат, которого вел церемониймейстер и сопровождал Баденский командор, приблизившись к трону, сделал три глубоких поклона. Его речь, содержание которой было заранее известно и одобрено, длилась от четырех до пяти минут; он сказал ее громко и явственно; речь эта имела успех; затем он подал верительные грамоты в золотом ларце, которые нес барон Баденский командор. Павел I дал ему поцеловать свою руку и передал грамоты великому канцлеру ордена, графу Ростопчину, который ответил на речь от имени Великого Магистра.

По окончании церемонии депутация с такой же пышностью была доставлена обратно в гостиницу. Согласно обычаю придворным ливрейным лакеям дали двести рублей на чай, а берейтору подарили золотые часы.

После этой аудиенции гг. депутаты сделали визиты министрам, придворным, посланникам и послам.

В это время граф Кобенцль, — рыцарь Золотого Руна, большого креста ордена св. Этиена Венгерского и рыцарь большого креста ордена св. Иоанна Иерусалимского, — был чрезвычайным германским послом.

Барон Штединг, рыцарь шведского ордена, был шведским посланником.

Рыцарь Витворт был чрезвычайным английским послом.

Барон Блом был полномочным послом Дании.

Я не помню фамилию португальского посла.

Герцог де Серра Каприола был полномочным послом короля неаполитанского.

Остальные европейские дворы имели в С.-Петербурге только консулов; мадридский двор воевал с Россией.

Все эти посланники и послы часто приглашали депутацию к обеду и гостеприимно открыли перед нею двери своих домов. Все были неизменно любезны и предупредительны, а в особенности граф Кобенцль, барон Штединг и герцог де Серра Каприола.

Дом последнего был местом ежедневных свиданий всех послов и находившихся в С.-Петербурге иностранцев: он принимал гостей всякий вечер, и кто желал, оставался ужинать.

Герцогиня была русская; вокруг нее собиралось приятное общество, очарованное ее умом и приветливостью; игра чередовалась с разговорами. В доме герцога, со вкусом украшенном и богато обставленном, было все необходимое для многолюдных раутов. Сам герцог делал свой дом необыкновенно привлекательным, благодаря своей живости, любезности и прямодушию.

Барон Штединг, один из тех людей, на которых можно положиться, как на каменную стену, и вполне достойный благоволения и доверия своего короля, вел широкий образ жизни; столь у него был прекрасный. Он отличался прямотой, вежливостью и сердечностью. Обладая гибким умом, он умел беседовать со всяким; меня он удостаивал особой дружбы, и воспоминание о нем будет всегда дорого моему сердцу.

Во всей Европе, пожалуй, одни только министры русского Императора не приглашают к своему столу послов или знатных иностранцев, приехавших в С.-Петербург. Экономия ли это, беспечность или презрение? Или, быть может, они думают, что показываясь реже, они внушают этим более высокое мнение о себе?

Граф Ростопчин — министр иностранных дел, можно сказать, неприступен: с ним сносятся по делам только письменно или через вице-канцлера империи. Депутация несколько раз тщетно пыталась добиться приема у него. Считается за милость, когда он соблаговолит ответить на адресованные к нему письма. За его столом бывают только несколько лиц, к которым он дружески относится, или же те, у которых он хочет выведать их образ мыслей, так как в этом его главный талант.

Один только фельдмаршал Салтыков угостил депутацию обедом два раза за шестимесячное пребывание в С.-Петербурге. Эти парадные обеды отличаются невероятной роскошью и пышностью. После четырех блюд встают из-за стола и переходят в другую залу, где подается восхитительный десерт, самые тонкие вина, чудные ликеры, редкостные фрукты; столь богат и красиво накрыт и переполнен тем, что может удовлетворить вкус и порадовать глаз.

Вечерние визиты в С.-Петербурге начинаются лишь с восьми часов после спектакля; продолжаются они до одиннадцати — двенадцати часов ночи, ужинают только в это время. Имеются французские, немецкие и русские театры.

Депутация великой Баварской приории, опередившая нас на месяц, находилась еще в С.-Петербурге. Состояла она из рыцаря Флашланда, графа д'Арко и графа Прейсинг — командора. Рыцарь де Брей, делегат от Баварии, не принятый императором, был секретарем депутации. Рыцарь де Брей был француз; за его заслуги перед орденом Мальтийский гросмейстер пожаловал его крестом. Он вкрался в доверие графа Монтжеласа, который устроил его назначение в С.-Петербурге. Чтобы вознаградить его за полученный отказ, его назначили послом в Лондоне. Рыцарь де Брей образован, трудоспособен и обладает характером, за который его уважают и любят во всех странах мира.

Рыцарь большого креста Флашланд принадлежал к одной из первых Эльзасских фамилий; умный и очень любезный придворный, он командовал Мальтийской флотилией. Удостоенный доверия Великого Магистра, выказал в нескольких случаях дипломатические таланты; он был членом двух великих приорий — германской и баварской и имел командорства. Он восстановил Мальтийский орден, уничтоженный в Баварии, и умело подготовил сближение и даже завязалась дружеские сношения между С.-Петербургом и Мюнхенским двором. По прибытии ко двору Павла I он удостоился самых высоких милостей и дружбы императора. Павел I отличил его и, по-видимому, любил вести с ним интимные разговоры; он имел честь ежедневно обедать и ужинать в Гатчине с императором и императрицей. Павел I осыпал его почестями и милостями; подарил ему великолепную шубу в две тысячи рублей, пожаловал орден Александра Невского и дал два командорства: одно — в баварской приории, другое — в Германии. Когда мы приехали, от этого благоволения не осталось и следа; его сменила самая суровая опала. Причина этой немилости делает честь прямодушию рыцаря Флашланда. Он присутствовал в качестве заместителя на одном заседании Священного Совета, происходившем под председательством императора. Последний спросил его мнение. Рыцарь, не высказывая неодобрения, позволил себе сделать несколько незначительных замечаний. Император приказал ему изложить их письменно. Я читал этот доклад, он написан в почтительном правдивом тоне; он не порицает принятых форм делопроизводства, но дает понять, что впоследствии возможно будет лучше приспособить их к уставу ордена. Эти откровенные замечания были истолкованы в дурную сторону врагами рыцаря большого креста. Командор де Гуссэ, заставивший принять настоящие формы после того, как рыцарь де Литта получил отставку, решил, что замечания рыцаря Флашланда бросают на него тень; ему было легко убедить фельдмаршала Салтыкова и графа Ростопчина в том, что Флашланд зарится на место наместника и хочет втереться в доверие императора во всем, что касается дел ордена.

Этот триумвират так хорошо построил свои батареи, что подорвал доверие Павла I к рыцарю и с этого времени император не желал ни видеть его, ни говорить с ним. Немилость была так велика, что он не мог получить от императора даже прощальной аудиенции, а когда был занесен Людовиком XVIII в список лиц, которых тот предполагал в рыцари св. Лазаря, Павел I собственноручно вычеркнул его. Эта немилость отразилась на его товарищах по депутации: им предписано было уехать, не представляясь Великому Магистру императору. Граф д'Арко был прежде послом императора — Великого Магистра и главным сборщиком в великой баварской приории.

Мы сказали выше, что рыцарь де Литта, а после того, как он впал в немилость, командор де Гуссэ положили в С.-Петербурге прочные основы Иерусалимскому ордену св. Иоанна, и что Павел I, объявив себя покровителем ордена, принял сан Великого Магистра. Титул покровителя, конечно, более подходил к его императорскому достоинству, но великая душа Павла I несомненно видела в этом новом сане только более верный и скорый путь к восстановлению любимого ордена, основания которого рушились со всех сторон. Русский император, отделенный от римской церкви расколом Фотия, став Великим Магистром религиозного и военного ордена и подчинившись главенству папы, казался удивленной Европе необычайным явлением. Возможно, что политические соображения оказали влияние на решение Павла I.

Если бы оправдалась надежда на обратное завоевание Мальты, то этот остров, находящийся на Средиземном море, дал бы Великому Магистру русскому императору могучие средства для того, чтобы оказывать давление на оттоманский двор. Положение главы всей европейской знати значительно склонило в пользу русских императоров чашу политических весов континента, чего они всегда добивались.