Закодированный - Алексей Слаповский

Может, напугать, закричать истерично, схватить за горло:

– Что ты со мной сделал? Отвечай! Признавайся! Что ты мне приказал? Отвечай! (И брызгать слюной в лицо.)

И Маргиш поймет, что это слишком серьезно, – и не станет отвиливать.

Постой-ка, погоди! А может, именно это и закодировано Маргишем? Почему не предположить о нем: устал жить, «достиг высшей власти» – да и мало ли от чего? Философски заскучал. И от скуки решил покончить с собой таким вот оригинальным способом: выбрал из своих пациентов Прядвина (но почему именно его?) и приказал ему, спящему, внушил, закодировал: «Ты, Прядвин, через год неудержимо захочешь выпить. Ты испугаешься. Ты бросишься ко мне, чтобы я тебя раскодировал. На самом же деле ты, не осознавая этого, захочешь меня убить. Вернее, я так хочу».

Нет, навряд ли так многословно, команды всегда коротки.

«Через год ты меня убьешь». И всё. Остальное Прядвин сделает сам – и даже не Прядвин, а тело Прядвина, организм Прядвина с насадкой головы наверху, где, оказывается, так просто что-то переключить, выключить, подключить, и, возможно… Что возможно?

Он приходит к Маргишу, Маргиш усмехнется:

– Кого я вижу! – И эта усмешка будет противна Прядвину, но Маргиш именно этого и добивается!

– Просто так заглянули или сдаваться? – скажет, подогревая в Прядвине ненависть.

Но Прядвин сдержится, он спокойно пройдет в комнату, сядет в кресло, закурит и, стряхивая пепел на ковер, скажет:

– Маргиш, не валяй дурака! Я тебя раскусил! Ты рассчитывал на слабые мозги – и сделал неправильный выбор. Я не буду тебя убивать. Но ты сейчас же, в присутствии свидетеля…

Именно! – нужен свидетель! Но где его взять, в Москве, кроме шапочных знакомых, – никого. А что, если попросить вот этого самого Мухайло, который вчера вечером, кстати, рассказал ему, что он два года назад закодировался и чувствует себя прекрасно, иначе не избежать бы ему печальной участи покойного друга, товарища и, что греха таить, собутыльника Володи Высоцкого, именно его печальная участь и образумила Мухайло.

– Жизнь, конечно, – штука поганая, но все же не поганей смерти, – сказал Мухайло. – По крайней мере, что такое жизнь, мне известно, а смерть, не к ночи будь сказано, это – неизвестно что. А я неизвестного боюсь.

Итак, попросить Мухайло быть свидетелем. В конце концов, хоть и непьющий, но актер он или нет? – ему ли не любить приключения и авантюры? На Маргиша тем более подействует, что Прядвин не кого-то там привел, а государственно известного человека!

– …Я тебя раскусил, Маргиш! И ты сейчас же, в присутствии свидетеля… Знакомьтесь, кстати…

– Нет, нет, я, конечно, узнал, очень рад! – заулыбается Маргиш.

– Вы сейчас же в присутствии Николая Валентиновича Мухайло раскодируете меня. Вы уничтожите эти ваши неизвестно какие приказы!

– Какие еще приказы? – взволнуется Маргиш. – Что вы имеете в виду, Иван Алексеевич?

– Вам лучше знать. А если уж хочется умереть, выберите способ попроще. Что за юношеское оригинальничанье, а?

– О чем вы, о чем вы, Иван Алексеевич, не понимаю! – закричит Маргиш, засмеется, засуетится.

– Ша! – скажет ему Мухайло, играя некую роль. – Приступай к делу! Или, Ваня, – обратится к Прядвину, – милицию вызовем? Чтобы уж все официально?

Что сделает Маргиш?

Он – бросится на Мухайло. Да, он бросится на Мухайло, чтобы вынудить Прядвина действовать по долгу дружбы, и Прядвин кинется на Маргиша… Маргиш схватит нож… – а зачем в комнате окажется нож? – или он проведет их на кухню под предлогом выпить там кофе? – значит, ни в коем случае не соглашаться идти в кухню, – но и в комнате может оказаться что-то, например, на стене, на ковре, висит какой-нибудь антикварный тесак, и Маргиш схватит этот тесак, а Прядвин, вынужденный защищаться (и защищать Мухайло, которого он втянул в эту историю), выхватит у него тесак – именно это Маргиш и запланировал! – и, не помня себя, вот именно, буквально – не помня себя ударит Маргиша по голове, по черепу, точно посередке и рассечет до самой переносицы, – почему, господи, почему он так ясно видит это? Значит, закодировано, предрешено?

Прядвин сердито глянул на Мухайло, заранее обидевшись на отказ участвовать в деле. (Он предвидел этот отказ.)

– Чайку? – спросил Мухайло.

– Спасибо, – сухо сказал Прядвин и вышел.

В туалете он разглядывал свое лицо и представлял, каким оно будет на газетной полосе в отделе криминальной хроники. «Разыскивается Прядвин Иван Алексеевич, на вид сорок – сорок пять лет, рост выше среднего, волосы русые, вьющиеся, глаза синие, одет в куртку синего цвета, серые брюки, коричневые ботинки. Особых примет нет. Подозревается в убийстве двух человек, один из которых известный актер Н.В. Мухайло, убийство произведено с неизвестной целью и при невыясненных обстоятельствах».

А почему – разыскивается?

А почему – двух? Почему – и Мухайло?

А почему он стал испытывать такую неприязнь к нему сразу же, как только вошел в купе? Человек добродушный, не кичился, не куражился, будучи кумиром, лущил яйцо, как и сегодня, пил чай, спокойно представился: «Николай Валентинович Мухайло. Узнали? Только не будем о кино, о театре, об искусстве, ладно? Ну их к бесу. В Челдоярске вон радиацию нашли, – ударил он пальцами о газету. – Вот что грустно».

То есть милейший человек, но – ненатуральной кажется его простота и то, что не хочет говорить о кино, и то, как он житейски-толково кушает яйца и хлебает чай, – все противно, все гадко. Наверное, он пресытился уже славой и самой жизнью, устал, чувствует, что все основное уже сделал, пик признания позади, умри он сейчас – и едва ли сотня-другая зевак соберется на похороны, тогда как лет пять-шесть назад к гробу выстроилась бы десятитысячная очередь. Да и не до похорон сейчас, не до поминок. Помирать, мол, жалко, больно жизнь тяжела. Дождаться бы просветления – и тогда уж…

Легко, право же, исчезнуть человеку.

Показалось душно, открыл на минутку окно, чтобы проветрить купе, высунулся сам, освежая голову, а попутчик хватает тебя за ноги, и…

Но это слишком примитивно. Слишком ясно, кто убил.

А если так? – многие еще спят, в проходе никого, вызвать Мухайло в тамбур, открыть дверь наружу… Но чем ее откроешь? Нет, придется оставить тело в тамбуре. Запастись чем-нибудь таким… А вон, за унитазом, как раз лежит железяка какая-то, взять ее осторожно, спрятать в рукав, вывести Мухайло в коридор, в тамбур – но под каким предлогом? Придумаю после. И в тамбуре… Никто не увидит, никто ничего не поймет, Прядвин тут же вернется в купе. Потом кто-нибудь обнаружит лежащего Мухайло. Крики, суета, каждому хочется посмотреть, оно ведь и на живого артиста поглазеть интересно, а на мертвого тем более! И – затопчут следы, железяку же Прядвин выбросит в окно, и с ума сойдет следователь: кто? чем? за что? Прядвина, конечно, будут допрашивать в числе первых. Он скажет: не было ничего особенного, Мухайло пошел в тамбур покурить.

– Разве он курил?

– А разве я сказал что-то про курение? Он пошел выкинуть мусор, объедки после завтрака в ящик возле тамбура. И, наверное, зачем-то вышел в тамбур. Или его выволокли…

– Ваши предположения?

– Не знаю, право… Вряд ли ограбление, Мухайло был в спортивном костюме, ничего при себе не имел. Возможно, он нарвался на пьяного хулигана. К примеру – это я фантазирую, но вполне могло совершиться нелепое беспричинное российское убийство…

– Почему российское?

– Не знаю. Сказалось так. Мы ведь привыкли все российское называть абсурдным. Тешимся. Но продолжим. Шел пьяный, увидел живого артиста, загоготал, радуясь чуду, хлопнул по плечу, выражая восторг и уважение, – и тут же потребовал что-нибудь изобразить. Мухайло, естественно, возмутился. Тут пьяный и сделал шаг от любви к ненависти.

– А железка у него как оказалась?

– Господи, да это же всего лишь продолжение нелепицы! Вы следователь в России или из романа Агаты Кристи? Например, это опять же фантазия, но почему не допустить следующее: пьяница выволок Мухайло в тамбур, ударил раз, другой. Мухайло упал, пьяница удовлетворился этим и пошел в сортир, поскольку эмоциональное возбуждение примитивных организмов обладает побочным мочегонным эффектом. Пошел в сортир, увидел железку, тут и возникла мысль докончить дело.

– Зачем?

– Ах, не по-нашему рассуждаете, гражданин следователь! Да ни за чем! Просто так! Для ощущения, вот зачем! Для того, чтобы друзьям рассказывать, что убил знаменитого Мухайло!

– Однако…

– Вы скудны фантазией и, боюсь, умом тоже, гражданин следователь! Хорошо, помогу вам, подброшу еще один вариант. Некий гипнотизер желает испытать свою силу. Он внушает некоему человеку: через какое-то время, допустим, через год, ты убьешь кого-нибудь, все равно кого, главное – через год. И именно через год в этом загипнотизированном субъекте, закодированном или зомбированном, как сейчас любят выражаться, вспыхивает непреодолимая тяга к убийству. Она вспыхивает, она неожиданна, хотя, впрочем, достаточно подготовлена определенным отношением к человеку вообще. К человеку как таковому. Понимаете? Итак, в субъекте вспыхивает желание убийства, страшное, как желание выпить у алкоголика, как потребность в новой дозе у наркомана, вам-то наверняка известно, на что идут эти люди в момент алкогольного или наркотического голода. Так вот, что-то вроде этого голода просыпается в нашем предполагаемом убийце, ему даже не важен объект, первым делом он ищет орудие убийства. Он находится в это время в туалете, он видит какую-то железку, берет ее, открывает дверь – и сталкивается с Мухайло. Он даже не узнает его, ему ведь все равно, кто перед ним, он выволакивает Мухайло в тамбур и бьет его по голове, пока не забивает до смерти.