Соль (СИ) - Левина Ксюша

Взгляд Майи становится пустым и холодным. Она смотрит на Ксавье с презрением, но не покидает палату.

Глава 43. Паломничество

Ко мне никого не пускают, но я знаю, что там за дверью меня хотят видеть многие. Пока тело не слушается, голова вечно кружится, и силы оставляют после трёх предложений, мне остаётся довольствоваться медсёстрами и врачами.

— Сейчас капельница, медленная, сорок минут. Потом пригласим посетителей, хорошо? Если хочешь, можешь поспать, — медсестра поправляет подушку, проверяет скорость с которой капает лекарство, и выходит. Ещё во время бесконечных тестов я заметила бумажку, лежащую под подушкой. Мне было страшно интересно все это время, что же там лежит, и я выворачиваю свободную руку, чтобы нашарить под подушкой гладкий лист, сложенный вчетверо.

Это было моё письмо, написанное Кайду. Сердце даёт сбой. Он его прочитал, он вернул его, зачем? Приборы начинают пищать, я не успеваю неловко одной рукой развернуть лист. В палате почти сразу оказываются две медсестры, удается спрятать листок под одеяло, а в следующую секунду я вижу его. Растрёпанный, уставший, он стоит в дверном проёме, вцепившись в косяк, как вампир, которого не пригласили в дом. Я не могу оторвать глаз, сердце которое потеряло счёт ударам от страха, тут же забилось от радости. Мы смотрим друг на друга не меньше вечности, и минута за минутой сердце выдаёт слышимую всеми трель. Вот бы и к нему были привязаны приборчики, чтобы и я на расстоянии его слышала. Это могло бы быть интересно и весело, правда?

— Выйдите! Мистер Ли! Выйдите!

— Нет, минуту, ещё минуту!

— Мистер Ли! — умоляет медсестра.

Он отодвигает её, просто переставляет в сторону и пробирается к койке. Я ревниво дергаюсь, потому что он касается какой-то "мадам", а не меня. Из моей вены уже вытащили трубку, потому собираю остатки сил и падаю в его руки, будто уставший путник в тёплую постель. Прячу лицо у него на груди и глубоко дышу, уже и не думая о том, как мы прощались. Мы прощались? Прощались… В моём замке принцессы. Самом любимом моём месте, которое я себе так редко позволяю посещать, и именно там мы… прощались. Гадкое слово.

— Я думала, ты ушёл, — шепчу я и с восторгом понимаю, что он совершенно расслаблен, если не считать покрывших шею мурашек. От меня мурашек. Со мной расслаблен. Это небо и земля с тем, что он делал раньше. Я никогда не чувствовала его таким ко мне открытым.

— Куда я денусь? Ты тут уже столько дней, что я счёт потерял…

— Долго? Я думала всего несколько часов, — пододвигаюсь ближе, и Кайд сильнее прижимает к себе, целуя волосы, лоб и щеки.

— Немного дольше. Как ты себя чувствуешь? Что с сердцем? — он ловит мои пальцы, выпускает их и касается щёк, губ и носа, будто видит меня впервые. Я тихонько посмеиваюсь, припоминая арт-хаусные фильмы, где девчонок под препаратами или в коме используют для всякого, но стараюсь не озвучивать вслух тупые шуточки про то, что он уж, конечно, на меня насмотрелся, пока была в отключке. В голове столько всего, точно пара дней молчания готова прорваться наружу словесным потоком и минимум парой песен.

— Я увидела письмо и испугалась. Решила, что ты мне его вернул и ушёл, — шепчу ему, наконец.

— Я вернул. Но с ответом.

— Я прочитаю.

— Меня сейчас отсюда выставят.

— Не уходи.

— Не могу. Нельзя. Я вернусь, когда разрешат, ладно?

— Ладно, — утыкаюсь в последний раз носом в его шею, улыбаюсь, когда он целует мою макушку и возвращаюсь на место, побарывая такое головокружение и тошноту, что впору застрелиться.

Мистер Ли выходит, и я остаюсь один на один с медперсоналом, который суетится, вздыхает. Сделайте то, сделайте это, а мне никак не терпится хоть немного продлить этот момент почти-наедине-с-Кайдом и прочитать его письмо. По теплоте в его голосе, по его выражению лица я понимаю, что письма бояться не нужно, и мне теперь просто необходимо его прочесть, пока сердце совсем не остановилось от перегрузки.

— И теперь не тревожьтесь и потерпите без тахикардии хоть полчаса! — строго приказывает медсестра и оставляет меня одну. И чем бы, спрашивается, мистер Ли помешал?

Идиотка.

Я очень сильно боялся ерунды, пока не столкнулся с чем-то похуже. С тобой. Ты официально худшее, что может случиться с потерянным мужчиной. Сильная женщина.

А уж когда эта сильная не просто уходит, оставив тебя на грязной кухне, а ещё и ложится в больничку, потому что её, видите ли, сбила машина… это страшнее всего. Тогда-то ты всё и понимаешь. А ещё, когда с тобой все хотят поговорить об этом и сообщить, что у тебя в сердце фантомные боли (при встрече расскажу).

Тебе бы заглянуть в мою голову, малышка, и увидеть, что за каша там. Мне страшно, Соль. И не знаю, как нам жить дальше, если я такой параноик, но надеюсь тебя это не пугает больше, чем пугает меня.

Я готов, Соль. Будь уверена. Я понял это внезапно: не в тот момент, когда ты стала бесполезным телом на койке, не в тот момент, когда понял, что эта авария случайность, которая может с кем угодно (и даже с тобой) случиться, и не в тот страшный момент, когда ты НЕ очнулась следующим утром после аварии. Просто понял и всё, сам не знаю. Может это твои долбаные письма, одно хуже другого (а у меня ещё на первом задёргался глаз). Ты, идиотка, выжала из меня слезу. Чёрт бы тебя побрал, дурочка. Стоило ли так изливать душу бумаге, что я теперь не знаю, что в ответ писать. Хотя по сути, нет уж, не тянут твои записульки на письмо главному герою. Где мои положенные три страницы душевных терзаний? М?

Ты нарвалась. За что боролась на то и напоролась. Мне теперь необходимо твоё присутствие. Каждую секунду, каждый день.

Не смей уходить. Не смей оставлять меня на грязной кухне, это слишком драматично даже для тебя. Не смей умирать, болеть, грустить, обижаться, забывать, как сильно ты мне нужна.

Ты — моя. Если ты это запомнишь, можешь больше никогда не читать книг и не смотреть фильмов, больше тебе знания не нужны.

Кай

Я убираю письмо и вытираю слёзы, которые тяжёлыми, частыми каплями бегут по щекам. Сердце бьётся спокойно, без сбоев, только иногда, когда я вспоминаю особенные строчки, сладко замирает. Я смеюсь, глотаю слезинки и снова смеюсь, будто сошла с ума. Капельница отсчитывает каплю за каплей, а мне не терпится бежать отсюда и как можно скорее. К маме, папе, Майе и рассказывать им, петь про это. Обнять Ксавье и шепнуть: “Он любит меня, я точно знаю!”

Я хотела после долгого-долгого сумрака ночи тёплого утра, солнца и свежего ветра.

Капельница заканчивается, проходит мучительно долгая череда незначительных процедур, вроде измерения температуры или давления, и двери в палату, наконец, открываются.

Мама, папа, Гаспар. Первыми я вижу их, мою семью, по которой я даже не успела соскучиться, но у которой за эти дни пролетели три маленькие страшные жизни. Я не узнаю их усталых, все ещё испуганных лиц.

«Мы так испугались!»

«Мы так долго ждали!»

«Как же страшно было бы тебя потерять!»

Я и сама не могла сдержать слез облегчения, глядя на них. До этого момента я не понимала, как страшно то, что произошло.

Я могла умереть.

А они бы тогда что?

— Ты что-то помнишь? — это папа, необычайно внимательный.

— Нет, я даже не помню блондинка это была или брюнетка, — голова начинает болеть, и я тороплюсь зарыться под одеяло до самого носа.

— Это была девушка? — Кайд гладит мой лоб и убирает упавшие на лицо пряди. Так спокойно. При родителях? Мир перевернулся вверх тормашками, да?

— Да, я уверена, что девушка. Вообще это было странно. Я не помню самой аварии, как будто отключилась ещё до того, как это случилось. Мне снилось, что ты отправил за мной Бойда, и он везёт меня в университет на практику. А потом он повернулся ко мне и попросил прощения, это всё, что я помню. Но я уверена, что за рулём машины была девушка. Это что-то вроде подсознания, наверное. Вы что-то выяснили?

— Ничего. Виновника… или виновницу ищут.