Продолжение поиска (сборник) - Владимир Караханов

И правильно казалось. Говорят же: раз в жизни стреляет и палка. Может быть, для меня это и был тот самый единственный раз…

Не могу сказать точно, сколько сотен секунд мы простояли в таком положении. Мое сознание было сконцентрировано на единственной мысли: продержаться…

И я держался, пока не услышал шум автомобильного мотора, пока в ответ на мой призыв по траншее не заметался свет милицейских фонариков, пока мой бывший «ведомый» не перешел под более надежную охрану.

В госпитале объяснили мой вторичный обморок не только новым болевым шоком, но и сотрясением мозга, которое я все-таки получил при падении. К счастью для меня, оно оказалось легким. Во всяком случае, курить втихомолку мне пришлось недолго.

Очень удачно, что койка напротив все это время оставалась аккуратно застеленной: мог ведь попасться некурящий, и тогда снисхождение дежурных медсестер оказалось бы напрасным. Теперь страхи позади. С завтрашнего дня мне разрешено встать. А пока я с комфортом устроился поперек кровати, откинувшись к прохладной стене; левая нога упирается в пол, создавая утерянное было ощущение физической самостоятельности, а правая, в гипсе до колена, горизонтально вытянута на подставленном стуле. В этой позе я с удовольствием прочитал сегодня добротный детектив. Добротный в том смысле, что все концы в нем сходились, не вызывая разочаровывающего удивления: с чего бы это вдруг? Я люблю такие детективы, несмотря на раннее и безошибочное отгадывание их тайн и хитро замаскированных ловушек для читателя, расставленных по ходу повествования. Быстрое определение преступника едва ли объясняется моим профессиональным опытом. Мне даже кажется: опыт здесь, наоборот, помеха. Просто у меня детская память. Едва начинаю новый детектив, как она услужливо подсовывает прецедент, ключ-отгадку. Он срабатывает безотказно, ведь детектив — это прежде всего сюжетная схема, а таких схем насчитывается всего-навсего тридцать две. Собственно, в схематизме детектива и заключается для меня его развлекательная прелесть. Обезличенная смерть не имеет запаха крови и разложения, убийство выполняет служебную роль: труп воспринимается как исходная математическая абстракция для построения теоремы, которую интересно доказать. Кого-то режут в купе, а для тебя это символическая жертва, на кого-то смотрят свинцовым взглядом, а тебе этот взгляд до «фени», кого-то сталкивают на камни с трехметровой высоты, а тебе не больно. Поэтому детектив никогда не вызывает у меня ассоциаций с моей повседневной работой в уголовном розыске. Однако история, из-за которой я нежданно-негаданно очутился здесь, — исключение. Я случайно узнал об убийстве, совершенном за полсотни километров от Каспийска, и человек, зарезанный в поезде, был для меня, как для читателя, трагической абстракцией. Лишь затем, когда в своем попутчике я почувствовал угрозу для окружающих, все приобрело для меня обычный служебный характер. Смешно; одиннадцать дней тому назад я переживал, что приеду домой на час позже и… не приехал вовсе. Впрочем, здесь, раз уж попал сюда, я наслаждаюсь бездельем. Играю в шахматы с дежурными врачами, стал заядлым радиолюбителем, в буквальном, а не техническом смысле. Меня ежедневно кто-нибудь навещает. Побывал и Аббас с ребятами; поинтересовались моим самочувствием, поговорили о том, о сем, вижу, мнутся, расспрашивать стесняются: как все это получилось и с самого начала, с убийством, и потом, когда ловили одного, а надо было двух. Кое-что я сам узнал от Рата, а тот от Мустафы, а Мустафа — на совещании в транспортном отделе, да и то это была, так сказать, схематическая канва происшедшего, потому что подробности станут известны только следователю и суду. Поэтому, отвечая на вопросы Аббаса и ребят, я дал некоторую волю собственной фантазии, исходя из характеров преступников, и, конечно, лишь в отношении деталей, которые и суду-то не всегда удается выяснить.

…В одном купе со счастливым обладателем выигрышного билета оказался Ханчиев — молодой респектабельный мужчина, он же опытный мошенник. Тоже махачкалинец, Ханчиев от третьих лиц узнал о цели предстоящей поездки своего земляка и долго выслеживал его. Поначалу для мошенника все складывалось удачно, вплоть до того, что успел до отправления поезда поменяться местами с женщиной и очутился в непосредственной близости от намеченной жертвы. Однако несмотря на некоторую неосторожность обладателя билета (о выигрыше знал даже проводник), мошеннические приемы не сработали, и вот тут вмещался Случай.

В том же поезде, только в плацкартном вагоне, ехал Исаев. Ханчиев отбывал с ним наказание в одной колонии, но освободился гораздо раньше. Они встретились в вагоне-ресторане. Ставка была слишком высока, и мошенник, не желая от нее отказаться, вошел в сговор с Исаевым. Наверное, там, за ресторанным столиком, ему показалось, что сама судьба посылает такого помощника.

Сговор предполагает распределение ролей. Думаю, особых препирательств не было, поскольку роли предопределялись преступными наклонностями каждого. Ханчиев брал на себя создание условий, Исаев — их практическое использование. Причем внешность Ханчиева, измененная париком, и вещи Исаева должны были запутать все таким образом, что каждый из преступников оставался вне подозрений.

Задуманное было реализовано в Нардаране. Исаев вошел в купе и выполнил самую страшную часть преступного плана: оборвал жизнь совершенно незнакомого человека, виновного разве только в том, что ему улыбнулось лотерейное счастье. Свой чемодан Исаев мог принести в купе сам, но, вероятно, это сделал Ханчиев еще до Нардарана, а чемоданчик-«атташе» захватил с собой уже убийца.

Появление Исаева в вагоне осталось не замеченным пассажирами и проводником. Это легко объяснимо: махачкалинский поезд — как трамвай, много остановок, много новых пассажиров садится и много старых сходит. Исчезновение Ханчиева тем более прошло незамеченным: он вышел из вагона налегке, без вещей (для проводника, например, это очень существенный фактор) и, кроме того, уже снял парик. Кстати, оставить псевдошевелюру в купе он, разумеется, не мог, камуфляж потерял бы смысл, а выбросить парик из чемоданчика позже не успел. Так же как не успел избавиться от выпачканного в крови полотенца: об него Исаев вытирал нож и руки — боязнь оставить отпечатки и вынудила забрать его с собой.

Они пересели в электричку. Пока все для них складывалось благополучно: билет похищен, с поезда удалось улизнуть незамеченными, а когда преступление обнаружится — они надеялись, что это произойдет гораздо позже и уж, во всяком случае, не здесь, в Нардаране, — ищи их, свищи, тем более что искать-то будут несуществующего обладателя буйной шевелюры. В том, что их приметы остались неизвестными, они вскоре убедились: убийство все-таки было обнаружено здесь, в Нардаране, и проводники выставили красные флажки вдоль всего поезда, и у пятого вагона заметались люди, а потом образовалась толпа, и все это происходило на глазах убийц, сидевших в электричке. Вскоре электропоезд стали обходить сотрудники милиции с дружинниками, буквально разглядывая каждого пассажира, и убийцы сочли за лучшее разделиться, — напрасная предосторожность, их все равно не искали. Да и не могли искать: слишком мало времени прошло, а происшедшее требовало досконального изучения. Оно и принесло потом плоды: продолжая опросы в идущем поезде, оперативно-следственная группа узнала о чемоданчике-«атташе», исчезнувшем из купе убитого. По участку была дана дополнительная ориентировка, и Исаев мог просидеть спокойно максимум до первой крупной станции…