Гобелены Фьонавара (сборник) - Гай Гэвриел Кей

И он, как умел, принялся отбивать страшные удары противника. Он скакал как безумный, а ургах все наседал и наседал на него, теперь уже размахивая огромным двуручным мечом. Дэйв был достаточно силен, однако, когда ему удалось блокировать один из этих ударов, правая его рука онемела от плеча до кисти, как только что левая. Он, спотыкаясь, попятился назад и в отчаянии крикнул:

– Торк! Я больше не могу его …

И умолк. А ургах вдруг пошатнулся, точно лишившаяся опоры скала, и с жутким грохотом рухнул на землю. Из основания черепа у него торчал кинжал Торка, вонзившись туда по самую рукоять.

Юноши потрясенно уставились друг на друга.

– Ну что ж, – молвил наконец Торк, с трудом переводя дыхание, – зато теперь я знаю, почему сразу тебя не прикончил.

И чувство, которое после этих слов охватило Дэйва, было столь неожиданным и почти забытым, что ему понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить, как оно называется.

Ивор встал вместе с солнцем и сразу заметил Барта и Нейвона, возвращавшихся из леса. По их походке было нетрудно догадаться, что в лесу они кое-что узнали! Узнали или сами были кем-то узнаны, как говорил старый Герейнт. Ну что ж, в лес они ушли мальчишками, а возвращались назад – нет, они по-прежнему были его детьми, детьми третьего племени! – уже настоящими всадниками! И Ивор громко приветствовал их, как и полагалось вождю племени приветствовать тех, кто возвращался домой после ночи, проведенной в лесу, в мире снов.

– Привет вам! – крикнул Ивор, чтобы его слышали все. – Смотрите, дальри, кто к нам идет! Пусть радость вспыхнет в ваших сердцах, ибо Великий Ткач посылает нам двух новых всадников!

И люди сразу стали выбегать на улицу из своих домов, где, затаив дыхание, ждали, когда вождь племени первым объявит о возвращении неофитов. Такова была традиция их племени еще со времен Лахора, деда Ивора.

Все восторженно приветствовали Барта и Нейвона, но глаза мальчиков по-прежнему были широко раскрыты как бы от изумления – они еще не совсем вернулись сюда из мира тех видений, которые навеяли им пост, ночи, проведенные в лесу, и тайное снадобье Герейнта. Однако вернулись они целыми и невредимыми и выглядели вполне выспавшимися и здоровыми, как и должно было быть.

Ивор обнял их обоих за плечи и повел в хижину Герейнта, стоявшую поодаль от остальных домов. И мальчишки шагали рядом с вождем степенно, как и подобает взрослым мужчинам. Ивор пропустил их затем в дверь, а сам стал смотреть, как они, опустившись перед шаманом на колени, ждут, когда он подтвердит, что они действительно видели своих тотемных животных, и назовет им их имена. Ни разу никто из детей Ивора не пытался обмануть шамана и назвать своим тотемом животное, которое вовсе ему не являлось, ни один не сказал, что видел, к примеру, не обычного элтора, а орла или дикого кабана. Шаман – и это было его священной обязанностью – всегда сразу узнавал, какова была их истинная «добыча». В своем племени Герейнт знал тотем каждого. Так было и во всех остальных племенах дальри. И так было записано в священной Книге, хранившейся в Келидоне. Таков был Закон.

Через несколько минут Герейнт поднял голову – все это время он сидел, понурившись и скрестив ноги, на своей циновке – и посмотрел прямо на Ивора, чей силуэт чернел на фоне ярко освещенной солнечным светом двери.

– Их час пробил, я знаю их имена, – молвил шаман.

Эти слова провозглашали рождение новых всадников: своего часа никто избежать не в силах; в этот час человек получает свое Истинное имя. И Ивора вдруг охватило странное чувство мимолетности и одновременно беспредельности Времени. Двенадцать столетий дальри кочуют по Равнине. И в течение этих двенадцати столетий каждый новый всадник именно так получал свое имя.

– Ну что, устроим пир? – на всякий случай спросил он Герейнта.

– Ну разумеется! – живо откликнулся тот. – Как же иначе отпраздновать появление в племени двух новых охотников?

– Хорошо, – сказал Ивор. Сколько же раз они с Герейнтом произносили эти слова? Каждое лето! Неужели он уже такой старый?

Ивор снова обнял новоиспеченных всадников за плечи и вывел их на залитую солнцем лужайку перед хижиной шамана, где уже собралось все его племя.

– Их час пробил, и названы были их имена! – торжественно сказал он и улыбнулся, услышав рев приветственных криков.

И тогда наконец Нейвон и Барт попали в объятия своих родителей.

– А теперь спать! – велел Ивор обоим мальчишкам, зная, что здесь скоро будет твориться, и отлично понимая, что ни один из них его совету не последует. Да и разве можно спать в такой день?

А вот Левон, между прочим, спал! Правда, Левон провел в роще целых три ночи и вышел оттуда совершенно измученный, с ввалившимися глазами и с таким видом, словно все еще пребывал в мире снов и видений. Трудный у него был пост, ему пришлось совершить долгое путешествие – как, впрочем, и всем тем, кто когда-либо возглавлял третье племя.

Размышляя об этом, Ивор смотрел, как люди веселыми ручейками растекаются по лагерю. Потом, пригнувшись, он снова шагнул во тьму хижины Герейнта, где никогда не зажигали света: он там попросту не был нужен.

Шаман при его появлении не шелохнулся.

– По-моему, все хорошо, – сказал Ивор, присаживаясь на пол рядом со стариком. Герейнт кивнул.

– Да. Оба будут неплохими всадниками, а Барт и не просто неплохим – возможно, он станет даже и не только всадником. – Большего старый шаман никогда бы себе не позволил сказать. Никогда и ни одного намека на то, что он увидел в душах посвященных. Ивору всегда хотелось его об этом спросить, и он всегда восхищался удивительным даром шамана и его поразительной сдержанностью.

Он хорошо помнил ту ночь, когда Герейнт был ослеплен. Ивор тогда был еще почти ребенком – с той ночи, когда он увидел своего ястреба, прошло всего четыре лета, – но он, будучи единственным сыном Банора, вместе с остальными мужчинами должен был непременно присутствовать при ослеплении шамана. И власть для него с тех пор навсегда осталась связанной с пением мужчин и колеблющимся светом факелов на фоне раскинувшегося над Равниной ночного звездного неба.

Некоторое время шаман и вождь сидели молча; каждый думал о своем; затем Ивор поднялся.

– Пойду. Мне еще нужно обсудить с Левоном завтрашнюю охоту, – сказал он. – Шестнадцать, я думаю?

– По крайней мере, – с упреком заметил шаман. – Да я один могу целого съесть! Мы ведь давно пиров не устраивали.

Ивор фыркнул.

– Ох уж и давно! Старый ты жадюга! Вы только подумайте, целых двенадцать дней прошло с тех пор, как Вален узнал свое имя. Ну скажи, как это ты до сих пор умудрился не растолстеть?

– А очень просто, – терпеливо пояснил шаман. – У тебя на пирах небось не разъешься!

– Ну ладно, семнадцать! – засмеялся Ивор. – Я еще загляну к тебе утром, перед тем как они отправятся на охоту. Решать, конечно, Левону, но я хочу предложить им восточные пастбища.

– Да, на восточных животные более откормленные, – кивнул Герейнт. – Впрочем, у нас и сегодня еще будет время это обсудить: все равно ты ко мне попозже заглянешь.

И к этому тоже Ивор привык.

«Умение видеть приходит, когда уходит свет» – так говорят в народе дальри. Это не Закон, но обычай этот обладает той же силой. Дальри находят своих покровителей в темноте, и в темноте все их шаманы обретают свое могущество – вместе со слепотой, после того страшноватого обряда в середине лета, когда ярко горящие факелы и летние звезды внезапно исчезают в сплошной черноте.

Левона он, разумеется, нашел на конюшне: тот возился с кобылой, у которой что-то было неладно с копытом. Услышав шаги отца, Левон поднялся и пошел ему навстречу, откидывая с глаз светлые волосы. Стоило Ивору увидеть сына, и на сердце сразу полегчало. Так бывало всегда.

И он вспомнил – возможно потому, что с утра думал об этом, – тот день, когда Левон вернулся в лагерь после трехдневного поста. Он тогда до позднего вечера проспал как убитый. Его светлая, по-детски еще нежная кожа казалась буквально прозрачной, до того он измучился и устал. А ближе к ночи он вдруг встал с постели и пошел к отцу.

И они долго гуляли по спящему лагерю.

– Я видел серну, отец, – сказал ему тогда Левон. То был самый дорогой, редчайший дар, какой Ивор когда-либо получал. Ведь мальчик назвал имя своего тотема, свое тайное имя! Серна – это очень хорошо, думал Ивор с гордостью. Сильное, смелое животное, с гордо поднятыми рогами, как у того Бога, в честь которого оно и названо.[8]

И в ответ на слова сына Ивор лишь молча кивнул. Говорить он не мог. Лит всегда подшучивала над его излишней чувствительностью и над тем, как всегда близко у него слезы. Вот и теперь ему очень хотелось обнять мальчика и прижать к себе, но он сдержался: ведь Левон уже стал взрослым, настоящим всадником, мужчиной, да к тому же только что сделал отцу неслыханно щедрый и чисто мужской подарок. Что ж, он ответит сыну тем же!