Встречи в зале ожидания. Воспоминания о Булате - Яков Гройсман

Были необыкновенно интересные разговоры об истории, в основном темы, избираемые им, – война 1812 года и декабристы, о которых Булат Шалвович говорил довольно много и заинтересованно, не характеризуя их сложившимися, общепринятыми мерками. Мы говорили о революционных событиях, о тирании Сталина, а к этой теме Булат Шалвович относился особенно болезненно, поскольку в 1937 году потерял отца и расстался почти на 20 лет с мамой. Он писал:

Собрался к маме – умерла,К отцу хотел – а он расстрелян…

Судьба и мировоззрение Окуджавы были во многом связаны с такими его замечательными современниками, как Юрий Трифонов, Юрий Домбровский, Феликс Светов, которым он посвящал некоторые свои произведения. Как тут не вспомнить песню об арбатских ребятах или стихотворение «Арбатское вдохновение, или Воспоминания о детстве», связавшие нити и судьбы нескольких поколений нашей страны. О многом мне посчастливилось переговорить с Булатом Шалвовичем: и о его первых поездках за рубеж, и о его первом выступлении с гитарой в руках, и об истории, литературе и просто о жизни. Мне трудно писать об этом потому, что он сам полно и бесконечно интересно написал об этом в своих автобиографических повестях и рассказах, высказал во многих интервью.

Булат Шалвович смотрел на мою работу и говорил: «В этом портрете вам, по-моему, удалось передать самое главное – это мою беспомощность перед обстоятельствами, перед невозможностью что-либо изменить». Я думаю, что ему было приятно, что я очень хорошо изучил практически всё его творчество, что его портрет пишет человек неравнодушный. Как-то он рассказал один исторический анекдот о Льве Толстом и скульпторе Паоло Трубецком. Когда Толстой спросил скульптора, читал ли он «Войну и мир», тот сказал, что нет. А читал ли другие книги? Тот сказал, что ничего не читал. «А почему же вы меня лепите?» – спрашивал Толстой. – «А у вас лицо интересное», – говорил скульптор. Тогда Лев Николаевич подарил ему книгу. Князь Трубецкой ушел. Приходит лакей, докладывает: «Ваше сиятельство, их сиятельство ушли и книгу оставили».

В какой-то из дней Булат Шалвович включил запись, где его песни пели финские исполнители. Это были песни: «Молитва», «Девочка плачет», «Бумажный солдатик». И тут прорывается запись самого Окуджавы – «Песня о молодом гусаре», которая производит ошеломляющее впечатление. Несколько раз по моей просьбе Булат Шалвович читал стихи: «Музыкант», «Дерзость, или Разговор перед боем», «Песенку о дураках», которые, как известно, любят собираться в стаю. Пока я писал портрет, в течение девяти дней одного лета, к нему приходили корреспонденты, артисты, друзья, и казалось, что его дом распахнут для всех.

…не запирайте вашу дверь,пусть будет дверь открыта…

То, что он говорил журналистам, он говорил всем одинаково непосредственно и в высшем смысле демократично.

О поэзии Булат Шалвович говорил, что сочинение стихов напоминает взятие горной вершины: чем больше ты работаешь, тем ближе к ее вершине. Но это еще не главное, настоящая поэзия – это прежде всего парение, то есть легкость, раскованность, и в пример привел Моцарта и Сальери: Сальери стоит на вершине горы, а Моцарт парит над вершиной. И это касается не только поэзии, но и живописи, и музыки. Конечно, эти слова относятся к творчеству и самого Окуджавы.

Общаться с Булатом Шалвовичем было настоящим счастьем. Лето подходило к концу, и на последнем сеансе он приподнял руку так, как на портрете, и сказал, что может так посидеть. А я уже был настолько захвачен его лицом, что недописанный торс и особенно рука показались мне приемлемыми. Полагаю, что Булат Шалвович и Ольга Владимировна тоже так посчитали. Окуджава должен был уезжать, и кстати пришлась старая истина, что в работе главное – вовремя остановиться. И самая большая для меня награда состояла в том, что этот портрет им понравился. Я его подарил, и когда впоследствии приходил в этот необыкновенно милый и уютный дом, то был рад видеть портрет висящим на стене.

Булат Окуджава

Задумчив голос над струною медной,Не давший в одиночестве пропасть.Вокруг оркестры оглушат победно —Да ведь души непобедима власть.Какие бы ни грянули печали,Но громкий шепот – точно трубный глас.Оглянемся – светлеют лица в зале,И тайные надежды греют нас.

Дом-музей Булата Окуджавы

Льву Шилову

Вот и сделали музейВ миг от выдоха до вздоха.Он приятен для друзей.В нем что ни судьба – эпоха.Фотографии любяПрикололи к новым стенам,Но задумались, скорбя,Над прологом перемены.Этот островок любвиВ переделкинском раздольеНаши души окрылитВ торжествующей недоле.С уходящим веком спор,Интонация прощанья.В должниках – сосновый бор,Первых ласточек старанья.

Владимир Спиваков

ПУТЕШЕСТВИЕ ДИЛЕТАНТА

Булату Окуджаве

С Моцартом мы уезжаем из Зальцбурга,Бричка вместительна, лошади в масть.Сердце мое – недозрелое яблоко —К Вашему сердцу стремится припасть.Молодость наша – безумная молния,Вдруг обнажившая Землю на миг.Мы приближаемся к царству безмолвия,Влево и вправо, а там – напрямик.Вместе мы в бричке, умело запряженной,Вместе грустим мы под звон бубенца,Смотрим на мир, так нелепо наряженный,Праздник, который с тобой до конца.Медленней пусть еще долгие годыБричка нас катит дорогой крутой,Пусть Вас минуют печаль и невзгоды,Друг мой далекий и близкий такой!Музыка в Вашей поэзии бьется,Слово стремится взлететь в облака,Пусть оно плачет, но лучше – смеется.И над строкою не дрогнет рука…

По пути из Зальцбурга в Вену.7 октября 1995

Сати Спивакова

НЕВСТРЕЧА С БУЛАТОМ

Булат Окуджава написал к пятидесятилетию Спивакова стихи-посвящение. И спустя некоторое время Володя ему ответил. В его день рождения 12 сентября мы были в Париже, ожидая прибавления семейства: Анечка, наша младшая дочь, родилась 1 октября, буквально через две недели после юбилея. Володя не хотел отмечать его в Москве, так как вообще не любит пышных сборищ. Я сделала Володе сюрприз – заказала ужин в ресторане, который для него был символом Франции. Он всегда мечтал, «когда будут деньги», пригласить всех в «Максим»». Приехали наши близкие и преданные друзья из Испании, Америки и Москвы и даже Ростропович, который успел прилететь в последнюю минуту. Накануне нам привезли несколько писем и поздравлений. Среди бумаг находился манускрипт, который написал Окуджава, – замечательные, очень грустные стихи, посвященные Володе. Из всех поздравлений они потрясли меня больше всего. И его тоже. Спустя буквально месяц Володя был в Зальцбурге, позвонил мне и попросил включить факс, по которому и переслал мне свои стихи-ответ: «Путешествие дилетанта из Зальцбурга в Вену». Володя очень редко пишет стихи. Они начинались так же, как у Булата, но каждая строчка как бы перекликалась с теми стихами. Мы нашли способ переслать ответ Окуджаве, и, я знаю, стихи ему очень понравились.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});