Мёртвые и забытые - Шарлин Харрис

— Ирландское, — ответила она. — Все старейшие имена в этой части мира — ирландские. У нас с Клодом тоже были ирландские имена. Мне это казалось глупым. Почему бы нам не сделать себе приятное? Никто не мог написать или произнести те имена правильно. Мое прошлое имя звучало так, словно кошка пытается откашлять комок шерсти.

Мы несколько минут просидели в тишине.

— Для кого этот маленький свитер? У тебя будет ребенок? — спросила я своим новым сипло шепчущим голосом. Я пыталась заставить свой голос звучать поддразнивающее, но вместо этого, он вызывал дрожь.

— Да, — ответила она, подняв голову, чтобы взглянуть на меня. Ее глаза ярко светились. — У меня будет ребенок. Чистокровный эльфийский ребенок.

Я была поражена, но попыталась скрыть это самой большой улыбкой, какую только смогла приклеить на лицо.

— Ох. Это замечательно! — Воскликнула я. Не будет ли вульгарным поинтересоваться, кто отец ребенка, раздумывала я. Вероятно, будет.

— Да, — серьезно произнесла она. — Это чудесно. На самом деле мы не слишком плодовитая раса, да и огромное количество железа в мире сократило нашу рождаемость. С каждым столетием наша численность все уменьшается. Мне очень повезло. Это одна из причин, почему я никогда не сплю с людьми, несмотря на то, что время от времени мне бы этого хотелось, они такие восхитительные. Некоторые их них. Но мне ненавистно тратить детородный период на людей.

А я-то всегда предполагала, что это желание вознестись до ангельского статуса удерживало ее от укладывания в постель ее многочисленных поклонников.

— Итак, отец — фэйри, — сказала я, осторожно прощупывая тему личности отца. — Вы како-то время встречались?

Клодин рассмеялась.

— Я знала, что наступило время, благоприятное для зачатия. Я знала, что он — способный к деторождению мужчина, близкого родства между нами нет. Мы нашли друг друга желанными.

— Он будет тебе помогать растить ребенка?

— Ох, да, он будет здесь, чтобы защитить малютку в ранние годы.

— А я могу с ним познакомиться? — спросила я. Я действительно радовалась счастью Клодин, но в странно отрешенной манере.

— Конечно, если мы победим в этой войне, и проход между мирами все еще будет возможным. Он большую часть времени проводит в Мире Фейри. — Сказала Клодин. — Он не слишком дружелюбен с людьми. — Она произнесла это так, словно речь шла о его аллергии на кошек. — Если у Брендана все получится, то Фейри будет запечатан, и все, что мы построили в этом мире, пропадет. Чудесные вещи, изобретенные людьми, которые мы могли бы пользовать, деньги, вложенные нами в эти изобретения… все это исчезнет. Это так опьяняет — быть среди людей. От них исходит столько энергии, столько восхитительных эмоций. Да они просто… забавны.

Эта новая тема была прекрасной возможностью отвлечься, но у меня болело горло, и когда я не смогла ответить, Клодин потеряла интерес к разговору. Хотя она вернулась к своему вязанию, я встревожилась, заметив через несколько минут ее растущие напряжение и беспокойство. Я услышала шум в холле, словно люди в спешке перемещаются по зданию. Клодин встала и несколько раз прогулялась до узкой двери палаты, чтобы выглянуть в холл. После того, как она сделала это в третий раз, она закрыла дверь и заперла ее. Я спросила, чего она ждет.

— Неприятностей, — ответила она. — И Эрика.

Что одно и то же, подумала я.

— Здесь есть еще пациенты? Это что-то вроде больницы?

— Да, — сказала она. — Но Людвиг с помощником эвакуируют всех больных, которые могут ходить.

Я полагала, что получила уже так много страха, сколько могла вынести, но мои измученные чувства начали оживать, стоило мне впитать немного ее напряженности.

Примерно через тридцать минут она подняла голову, и я бы сказала, что она прислушивается.

— Эрик идет, — предупредила она. — Мне придется оставить тебя с ним. Я не могу маскировать свой запах так же хорошо, как дед.

Она встала и отперла дверь, затем открыла ее.

Эрик вошел очень тихо: в одно мгновение я смотрела на дверь, а в следующее он уже заполнял дверной проем.

Клодин собрала свои принадлежности и покинула комнату, держась от Эрика так далеко, как позволяла комната. Его ноздри затрепетали, уловив бесподобный аромат фэйри. Потом она ушла, а Эрик оказался возле кровати, разглядывая меня. Я не чувствовала себя счастливой или довольной, так как знала, что даже связь ослабла, по крайней мере временно. Мое лицо так сильно болело, когда я меняла выражения, что я поняла, что оно покрыто синяками и порезами. Левый глаз видел ужасно расплывчато. Я и без зеркала могла сказать, как чудовищно выгляжу. Но в данный момент я была просто не в состоянии беспокоиться об этом

Эрик изо всех сил старался не показывать свою ярость, но у него не получилось.

— Гребанные фэйри, — выпалил он, его рот скривился в рычании.

Я не смогла вспомнить, что когда-то слышала, как Эрик ругается.

— Теперь мертвые фейри, — прошептала я, стараясь пользоваться минимумом слов.

— Да. Быстрая смерть была слишком хороша для них.

Я кивнула (как смогла), соглашаясь от всего сердца. На самом деле, вернуть их снова к жизни, стоило того, чтобы потом убить их еще раз намного медленней.

— Я собираюсь взглянуть на твои раны, — предупредил Эрик. Он не хотел меня напугать.

— О’кей, — просипела я, но знала, что вид будет довольно отталкивающий. То, что я увидела, когда приподняла сорочку в ванной, выглядело настолько отвратительно, что у меня не было ни малейшего желания проводить осмотр дальше.

С аккуратностью медсестры Эрик скатал простыню и одеяло к ногам. На мне была классическая больничная рубашка — а вы думали, клиника для суперов предложит нечто более экзотичное? — и, конечно же, она задралась выше колен. По всей поверхности моих ног шли следы укусов — глубокие следы укусов. Кое-где не хватало плоти. Вид моих ног наводил на мысли о передаче "Неделя акул" на канале Дискавери.

Людвиг перевязала самые худшие из них, и я была уверена, что под белой марлей скрывались швы. Эрик долго стоял абсолютно неподвижно.

— Подними рубашку, — попросил он, но когда до него дошло, что мои руки слишком слабы, чтобы с этим справиться, поднял сам.

Они особенно наслаждались мягкими местами, так что там вид был действительно неприятным, точнее отвратительным. Мельком кинув взгляд, я больше не смогла смотреть. Я держала глаза закрытыми, как ребенок, заблудившийся в фильме ужасов. Не удивительно, что так сильно болело. Я уже никогда не стану тем человеком, каким была, ни физически, ни эмоционально.

После долгого времени, Эрик прикрыл меня и сказал: