Леонид Брежнев - В. Шелудько Составитель

А. Рыбаков, с. 242–243.

Хочется хотя бы кратко сказать о М. А. Суслове — втором человеке в партии. Это яркий тип угодливого чиновника, настоящий двуликий Янус. Он был одинаково угоден Сталину и Маленкову, Хрущеву и Брежневу. Суслов никогда не брал на себя ответственность за решение того или иного вопроса, а, как правило, предлагал поручить его рассмотреть комиссии. Будучи секретарем Ростовского обкома, Ставропольского крайкома партии, а затем и председателем Бюро ЦК КПСС по Литовской ССР, он имел прямое отношение к массовым репрессиям. Да иначе и не могло быть: тогда бы Сталин не выдвинул его в руководство партией.

Суслов принимал самое активное участие в разработке фантастической Программы КПСС. Он был консерватором и догматиком, оторванным от реальной жизни страны. Никакого вклада в развитие марксизма-ленинизма не внес. Именно по его вине советские люди не увидели многие талантливые произведения литературы и искусства. Мне достоверно известно, что именно он запретил демонстрировать на экранах кинофильмы режиссеров Германа, Тарковского, Климова, издавать роман Дудинцева «Не хлебом единым», Гроссмана — «Жизнь и судьба» и другие. Это был образец человека, формально относившегося к своим обязанностям. По нему можно было проверять самые точные в мире часы, так как он приходил на работу в 8 часов 59 минут утра и уходил с работы в 17 часов 59 минут.

Многочисленные провалы, допущенные в подборе и расстановке кадров того времени,  — это и его вина, так как все годы при Брежневе он возглавлял Секретариат ЦК КПСС. Суслов сам во многом способствовал раздуванию культа личности Брежнева.

А. Шелепин, с. 241–242 [13].

Михаил Суслов в 1972 году был вторым после Брежнева лицом в руководстве. Его аскетическая, можно сказать, «иезуитская» внешность вселяла в людей настороженность и даже страх. Все помнили, как он обошелся с Хрущевым, заколотив первый гвоздь в крышку политического гроба «нашего Никиты Сергеевича». Благодарный Брежнев Суслову благоволил, хотя близок с ним не был.

В прошлом, с 1939 по 1944 год, Суслов работал первым секретарем — да, да, Ставропольского обкома партии. Об этом все уже позабыли, но помнил Горбачев. Суслов, отправляясь на отдых, порой наведывался в Ставрополь. И однажды во время очередного визита, как рассказывают, местное партийное руководство, в том числе и Горбачев, пригласили и показали ему… музей жизни и деятельности Михаила Андреевича Суслова.

Старец дал слабину, растрогался и отплатил Горбачеву добром.

А. Громыко, с. 70.

Михаила Андреевича я знал давно, со Ставропольем у него были крепкие связи. В 1939 году он был направлен к нам из Ростова первым секретарем крайкома, на Ставрополье связывают с его деятельностью выход из периода жестоких сталинских репрессий 30-х годов. В беседе со мной он вспоминал, что обстановка была крайне тяжелой, а его первые шаги по исправлению ошибок встречали сопротивление части кадров. Конференция Кагановичского района города Ставрополя приняла решение, объявив «врагами народа» все бюро крайкома во главе с Сусловым. Но обошлось.

К слову сказать, беседы с Сусловым были всегда короткими. Он не терпел болтунов, в разговоре умел быстро схватить суть дела. Сантиментов не любил, держал собеседников на расстоянии, обращался со всеми вежливо и официально, только на «Вы», делая исключение для очень немногих.

М. Горбачев, кн. 1, с. 29.

Он не любил столкновений с реальной жизнью, такой не похожей на теоретические схемы. Организационными делами Суслов давно не занимался. Последнее его живое дело — поручение Сталина организовать разгром буржуазных националистов в послевоенной Прибалтике. Туда его направили наблюдателем от Центрального Комитета, наделенным чрезвычайными полномочиями, точнее наместником. За его спиной стояли армия, МВД, МТБ. На них он опирался. Кто знает, не проявился ли накопленный им в Литве опыт в Венгрии. Схемы действий в общем-то похожи.

Здесь, в Будапеште, он зафиксировал возобладание в политике правого уклона. Требовалось немедленное и безжалостное вмешательство, такое мнение высказал Суслов в телефонном разговоре с отцом.

С Хрущев, кн. 1, с. 236.

Андропова Суслов не любил и опасался, подозревая, что тот метит на его место, тогда как руководителя другого международного отдела все время приближал к себе. Правда, и его держал на необходимом расстоянии, противодействуя включению в состав высшего руководства. Так тот и остался вечным кандидатом в члены Политбюро…

Отношения между Хрущевым и Сусловым оставались для нас всегда загадкой. Почему Хрущев так долго терпел в своем руководстве Суслова, в то время как убрал очень многих оппонентов? Трудно сказать — то ли он хотел сохранить преемственность со сталинским руководством, то ли испытывал странное почтение к мнимой марксистско-ленинской учености Михаила Андреевича, но любить он его не любил. Я присутствовал на одном заседании, на котором Хрущев обрушился с резкими и даже неприличными нападками на Суслова: «Вот пишут за рубежом, сидит у меня за спиной старый сталинист и догматик Суслов и только ждет момента сковырнуть меня. Как считаете, Михаил Андреевич, правильно пишут?» А Суслов сидел, опустив худое, аскетическое, болезненное бледно-желтое лицо, не шевелясь, не произнося ни слова и не поднимая глаз.

На февральском Пленуме ЦК 1964 года Хрущев обязал Суслова выступить с речью о культе личности Сталина. Это поручение было передано мне и тому же Белякову. Речь надо было подготовить в течение одной ночи…

К утру речь была готова, аккуратно перепечатана в трех экземплярах, и мы отправились к Михаилу Андреевичу. Посадил он нас за длинный стол, сам сел на председательское место, поближе к нему Беляков, подальше я. И стал он читать свою речь вслух, сильно окая по-горьковски и приговаривая: «Хорошо, здесь хорошо сказано. И здесь опять же хорошо. Хорошо отразили». А в одном месте остановился и говорит; «Тут бы надо цитаткой подкрепить из Владимира Ильича. Хорошо бы цитатку». Ну я, осоловевший от бессонной ночи, заверил: цитатку, мол, мы найдем, хорошую цитатку, цитатка для нас не проблема. Тут он бросил на меня первый взглядец, быстрый такой, остренький и сказал: «Это я сам, сейчас сам подберу». И шустро так побежал куда-то в угол кабинета, вытащил ящичек, которые обычно в библиотеках стоят, поставил его на стол и стал длинными худыми пальцами быстро-быстро перебирать карточки с цитатами. Одну вытащит, посмотрит — нет, не та, другую начнет читать про себя — опять не та. Потом вытащил и так удовлетворенно: «Вот эта годится». Зачитал, и впрямь хорошая цитатка была.