Ключ от Королевства - Марина Дяченко

Каникулы пролетели моментально, началась третья четверть. Однажды на перемене ко мне подошёл Овчинин из седьмого «А» (он у них самый высокий. Физкультурник хотел даже отдать его в баскетболисты).

— Лапина… Что с тобой такое, вообще-то?

— А что со мной?

— Ты вроде это… выросла.

Я в самом деле выросла на пять сантиметров и очень этим гордилась.

— Ну да, — сказала я небрежно. — Не только тебе расти, правда?

Он покраснел:

— Я в другом смысле. Слушай… Может, в зоопарк сходим?

Я благосклонно улыбнулась:

— Ну давай. Если хочешь. Что, слонов давно не видел?

К счастью, тут прозвенел звонок, и Овчинин убежал, записав на ладони мой телефон.

А на другой перемене подкатилась Зайцева, волоча за собою, как свиту, Лозовую и Хворостенко:

— А что это тут за малые дети опять, что, детский сад на ремонт закрыли?

Кажется, все, кто был в этот момент в коридоре, бросили свои дела и уставились на нас.

Я чуть повернула голову. Посмотрела на Зайцеву через плечо. Только посмотрела: глупая девчонка-переросток, бройлерный цыплёнок, ну что её ждёт за жизнь? Сначала тряпки-мальчики, потом пелёнки-сплетни, потом развод-скандалы, потом сразу старость и обида на весь мир…

И так я чётко всё это увидела, что ухмылочка на круглом лице Зайцевой вдруг побледнела и увяла совершенно. Может, и она увидела тоже? И ужаснулась?

— Да не бойся, — сказала я ей серьёзно. — Всё в твоих руках… Ещё не поздно стать человеком!

Вз-з — только ветерком повеяло. Где Зайцева? Где её свита? Только ноги топочут в конце коридора.

А я пошла в класс. Шла и думала: а что ждёт меня? Кем я стану? Чего мне надо? Магам дороги проще: они знают, для чего жить. Даже когда я поневоле была предателем, я дралась не только за свою жизнь, но за Эльвиру и принца. А теперь не надо драться — надо изо дня в день жить и верить, что в Королевстве всё хорошо…

Перед началом урока наша классная сказала, что в пятницу родительское собрание и чтобы родители были все до единого. А потом обернулась ко мне:

— Лапина, я не видела твоих родителей с начала года. Мать придёт?

— Она в пятницу работает. А отчим в командировке.

— Значит, объясняйся с завучем! Иди и объясняйся! Почему я могу откладывать свои дела ради собрания, а твоя мать не может?

— Потому что она работает!

— А в другое время зайти? У Кочкарева мать тоже на собрания не ходит, но она же в школе бывает каждую неделю!

Я молчала. Что я скажу?

— Будут решаться финансовые вопросы! — не утихала классная. — Будет выступать родительский комитет! Почему некоторые родители могут работать в комитете на общественных началах, а твоя мать даже на собрание не соизволит прийти?

— Ну что я могу сделать?!

Классная вздохнула:

— Сядь, Лапина, и приготовься к крупным неприятностям.

Я уселась. И уже не слышала, что она там дальше говорит.

…Когда я очутилась снова перед своим домом, снег ещё не успел нападать на скамейку, где мы с Обероном сидели. Прошла секунда; на мне была привычная старая одежда, под скамейкой — школьный рюкзак, а вот посоха не было. Посох не нужен здесь, это же не игрушка, это оружие, и место ему — в волшебном мире…

Здесь я не могу летать. Только, став на весы, умею делаться легче на несколько килограммов. Маме однажды показала, так та схватилась за голову: «Дистрофик!»

Здесь я могу — иногда — отводить зло. Скажу: «У зла нет власти», — и раздражённый человек успокаивается.

Здесь я чувствую себя сильной. Вот только с несправедливостью ничего не могу поделать. Как сейчас: ну что мне, наизнанку вывернуться? На аркане я, что ли, мать притащу?

А что скажет мама, я знаю заранее. «Ты знаешь, сколько надо денег заработать, чтобы безбедно жить семье с тремя детьми? Ты знаешь, что я работаю как лошадь? У меня нет времени на собрания, ты достаточно взрослая, чтобы сама заниматься учёбой!»

И почему я не разбилась, сиганув со скалы? Оберон бы меня похоронил с почестями…

Я вздохнула. Воспоминания о Королевстве были и радостные, и грустные. Потому что слёзы сами собой лились. Как там было хорошо…

Наступила пятница. Классная была злая как собака с самого утра.

— Вы предупредили родителей? Тридцать человек в списке — чтобы тридцать было на собрании!

Она всегда так говорит.

Закончился шестой урок. Самые нетерпеливые родители уже ждали в коридоре. Тут же полезли в класс — расспрашивать о дорогих детках, показывать всем видом, какие они к детской судьбе неравнодушные… Но почему я на них злюсь? Так нельзя. Никто не виноват в моих бедах. Да и не беды это, так, мелкие неприятности.

Вчера я всё-таки выцарапала у мамы обещание, что она, может быть — вряд ли, конечно, но может быть, — всё-таки придёт.

— Лапина! Мать будет?

— Обещала, — соврала я.

— Ну так сиди за партой и не смей уходить, пока она не явится!

Класс наполнялся. Школьников становилось всё меньше, родителей — всё больше. Отцы — их было всего человек пять — чинно держали шапки на коленях. Матери смеялись, переговаривались, болтали вполголоса. Пришли три или четыре бабушки и даже один дедушка; ещё немного, и я останусь в классе единственная школьница…

— Лапина! Все собрались. Мы ждём только твоих родителей! Где они? Встань!

Я встала.

— Вот здесь, перед родителями одноклассников, скажи — где твоя мать? Где твой отец? Почему они снова не явились?

Все притихли и с интересом на меня смотрели. И я почувствовала, как прежняя Лена, никогда не бывавшая в Королевстве, затравленная и злая, возвращается.

Всё возвращается и становится как было. Серо. Безнадёжно. Навеки несправедливо.

Два с лишним десятка взрослых молча глазели на меня. Было тихо-тихо…

И в этой тишине вдруг скрипнула дверь за моей спиной.

— Добрый день, это седьмой «Б»?

Мурашки хлынули от затылка до пяток. Мне послышалось! Мне показалось! Не может быть!

— Да, — нелюбезно сказала классная. — А вы, простите, кто?

— А я пришёл на родительское собрание…

Я обернулась.

Оберон стоял в дверях, аккуратный, чуть насмешливый, любезный. С меховой шапки у него в руках падали, искрясь, талые капельки — бывшие снежинки.