Морской лорд. Том 1 - Александр Чернобровкин

В правом отсеке тоже была застеленная, широкая кровать, а рядом стояли три сундука, в которых была одежда поплоще и небольшие мешки с перцем, наверное, на продажу. Товар легкий, места занимает мало, а пользуется повышенным спросом, стоит дорого и приносит хорошую прибыль. На второй палубе жили, судя по валявшемуся на палубе болту, арбалетчики. В их сундучках была дешевая одежда и мешочки с перцем на продажу. Полубак тоже был двухдечным. Внизу располагались что-то типа подшкиперской – кладовые с запасными парусами, тросами, досками, пенькой и рабочими инструментами. На верхней палубе находился кубрик, в котором прятались восемь человек, живых и невредимых. Судя по одежде, матросы. Они были напуганы, старались не смотреть на убитых товарищей.

Я спросил на латыни самого старшего из них, долговязого, с седой курчавой головой:

– Откуда идете?

– Из Иерусалима, – ответил он.

– А куда направлялись? – спросил я.

– В Англию, – ответил матрос.

– Я доставлю груз за вас, – заверил его. – Что везете?

– Разное: ткани, слоновую кость, специи, благовония, стекло и стеклянную посуду, мыло, оружие, доспехи… – перечислил он.

– А где оружие и доспехи лежат? – перебил я.

– Там, – показал он в кормовой часть трюма.

– Если будете хорошо работать и вести себя, в порту отпущу вас, – пообещал им.

Пленные закивали головами. А кто бы не закивал?!

Мы ошвартовались к нефу понадежнее, подняли паруса, чтобы держаться скулой к ветру, и начали перевалку груза. Неф был без твиндека. За шестьсот лет позабыли опыт предков. Сперва матросы докопались до оружия. Это были мечи-спаты, какие нравятся рыцарям, двуручные топоры с большими и замысловато изогнутыми лезвиями, шипастые железные булавы на метровых рукоятках из твердого темно-коричневого дерева, кинжалы, длинные острия для копий. Следом достали доспехи – конические шлемы типа того, что лежал рядом с иудеем, длинные кольчуги с капюшонами и варежками в конце длинных рукавов, причем пять штук были луженые, наручи и поножи. Одну булаву, пять луженых кольчуг, наручи и поножи отнесли ко мне в каюту, а остальное уложили в твиндек. Потом занялись остальными грузами. Брали самое ценное и занимающее меньше места или легкое. Неф брал груза в половину больше, чем поместится в шхуну.

Пока большая часть матросов занималась перевалкой, осмотрел раненого матроса. Его положили на нижнюю кровать в старшинской. Болт пробил руку насквозь и прошел вскользь по ребрам, продырявив шкуру и немного мяса. Кости и крупные кровеносные сосуды вроде бы не повредил. Рану промыли морской водой и перевязали бинтами, нарезанными заранее из льняного полотна. Я дал парню, побледневшему от потери крови, литра полтора красного вина, которое он выдул за два захода. Алкоголя они мало потребляют, поэтому скоро его развезет, боль притупится.

Часть матросов раздевала трупы и выбрасывала их за борт. На запах крови собрались акулы чуть ли со всей Атлантики. Они темными тенями бесшумно скользили в воде возле судов. Я вспомнил о своем любимом лекарстве – акульем жире. Быстро соорудили из «кошки» орудие лова, нацепили на два крюка из трех кусок соленой трески и бросили за борт. «Клюнуло» сразу. Акула потянула бечеву с такой силой, что та, выскальзывая, обожгла мне руки. Я закрепил ее, дал акуле подергаться, выбиться из сил. Вытаскивали ее втроем. Была она длиной метра два. Мои матросы знали, что такое акула, хотя, наверное, сами никогда не ловили, поэтому держались на приличном расстоянии, пока я не отрубил ей голову трофейной саблей. Она выкована из обычной стали, но легко рассекла туловище.

Я ударил с оттягом, как меня научили в детстве. Мне было лет шесть, когда родители подарили мне игрушечную саблю в ножнах. Первое время я везде носил ее с собой на перекинутом через правое плечо ремешке. Она била по левой ноге, но мне это не мешало. Точнее, радость обладания таким клеевым оружием компенсировала мелкие неприятности. Взял ее с собой и на 9 Мая, День Победы, когда родители прихватили меня с собой на загородный пикник. Вокруг водохранилища, которое называлось Кордон (граница), разместилось множество компаний, подобных нашей. Пока родители жарили шашлыки и принимали на грудь, я с помощью сабли сражался с грозными врагами, растущими рядом. Некоторых, особо стойких, срубал только после второй или третьей попытки. Ко мне подошел дед с густыми и длинными, буденовскими, усами и двумя рядами орденов и медалей на пиджаке и сказал:

– Неправильно рубишь, внучек! Надо с оттягом, вот так, – взял он меня за руку и показал, как надо. Он не просто рубил, а немного протягивал лезвие сабли на себя. Срезав несколько толстых репейников, спросил: – Понял?

– Да, – ответил я и повторил уже самостоятельно. «Враги» падали после первого удара.

– Вот видишь! Старый кавалерист плохому не научит! – гордо заявил дед, сходил к своему «столу» – расстеленному на траве покрывалу и принес мне три конфеты «Мишка косолапый», мои самые любимые и в то время самые дорогие.

– Спасибо! – поблагодарил я за конфеты, оставив без благодарности переданные мне знания.

Теперь сразу вспомнил их, действовал саблей так, будто много лет прослужил кавалеристом у Буденного. Спасибо, незнакомый дед! Ты, наверное, уже умер или еще не родился.

Печень у акул очень большая, потому что многим служит вместо воздушного пузыря, создает положительную плавучесть. Я отдал ее матросу по имени Моркант, который оказался хорошим коком. Сперва готовили по очереди. Я заметил, что у Морканта получается намного лучше, чем у остальных, и назначил его коком. Парень не хотел каждый день возится на камбузе, но я сказал ему, что будет участвовать во всех рейсах, а во время боя сражаться вместе со всеми. Объяснил Морканту, как вытапливать жир и для чего он нужен, а сам вернулся к акуле.

Ее выпотрошили и в желудке нашли кусок откушенной человеческой руки. Моих матросов это позабавили. Хотели насадить ее на крюк и поймать еще одну акулу. Я приказал выбросить за борт вместе с кишками. Их тут же порвали другие акулы. А с пойманной содрали шкуру, из которой получается хороший абразивный материал или попросту наждачная бумага, но работающая только при движении в одном направлении, «против шерсти». Выбили и зубы. Говорят, из них получаются хорошие наконечники для стрел. Мясо порубили, чтобы сварить и съесть. Меня поражал утилитаризм людей средневековья и более ранних периодов. Каждое лыко в строку, нет ничего ненужного. Интересно, что бы они подумали, попав на свалку мегаполиса двадцать первого века? Наверное, на свалке и остались бы жить вместе с бомжами. А может, бомжи, обитающие на свалках, – это те, кто не растерял память предков?!