Лондонские тайны - Джулия Куинн

– Я люблю тебя, – прошептал Гарри. Он вовсе не собирался говорить это прямо сейчас. Он все время планировал, что скажет ей об этом, делая предложение. Но он не мог иначе. Это росло и ширилось внутри него, бурлило и жгло, он никак не мог удержать это в себе. – Я люблю тебя, – повторил он снова. – Люблю.

Она дотронулась до его щеки.

– Я тоже люблю тебя.

Несколько секунд он не двигался, только во все глаза смотрел на нее, пытаясь продлить это мгновение, позволить ему пропитать каждую клеточку его тела. А потом его накрыла совсем другая волна, первобытная и яростная, и он прижал Оливию к себе, целуя с жаждой мужчины, заявляющего свои права на женщину.

Гарри всего было мало – ее прикосновений, ее запаха, ее вкуса. Напряжение и желание туго переплелись в нем. Внезапно все вокруг исчезло – и контроль, и чувство благопристойности – все, кроме нее.

Его руки мяли ее одежду, пытаясь добраться до теплой и нежной кожи.

– Ты нужна мне, – простонал он, скользя губами от щеки по подбородку к шее.

Они закружились, двигаясь прочь от окна, и Гарри спиной почувствовал, что уперся в дверь. Он взялся рукой за ручку, повернул, и они ввалились в комнату, запинаясь и спотыкаясь, но все же держась на ногах.

– Где мы? – спросила Оливия, задыхаясь.

Он захлопнул дверь. Защелкнул замок.

– Неважно.

Потом схватил ее и прижал к себе. Ему следовало быть нежным, даже осторожным. Но он ничего не мог с собой поделать. Впервые в жизни его вела сила неподвластная никакому контролю. Сопротивляться было невозможно. Весь мир Гарри сузился до размеров вот этой, единственной женщины, до их тел и до необходимости показать ей – самым непреложным в мире способом – как он ее любит.

– Гарри, – выдохнула Оливия, прижимаясь к нему. Сквозь одежду он чувствовал каждый изгиб ее тела, и ему следовало… он не мог остановиться.

Он должен был почувствовать ее. Познать ее.

Он произнес ее имя и не узнал собственного голоса, хриплого от желания.

– Я хочу тебя, – прошептал он. А когда Оливия застонала в ответ и нашла губами мочку его уха, он коснулся губами ее собственного ушка и повторил:

– Я хочу тебя немедленно.

– Да, – ответила она. – Да.

У него перехватило дыхание, он отступил на шаг и взял ее лицо в ладони.

– Ты понимаешь, что я имею в виду.

Она кивнула.

Но этого было недостаточно.

– Ты понимаешь? – спросил он, звенящим от страсти голосом. – Скажи это вслух.

– Я понимаю, – чуть слышно выговорила она. – Я тоже хочу тебя.

Он все еще не двигался, он боялся перейти последнюю грань рассудка… приличия. Он уже знал, что готов посвятить ей всю жизнь, но еще не произносил клятвы в церкви, перед лицом ее родственников. Но, бог мой, если она собирается его останавливать, пусть сделает это прямо сейчас.

Она замерла. Несколько мгновений она даже не дышала, а потом взяла его лицо в ладони, повторив его собственный жест. Их взгляды встретились, и он увидел в ее глазах любовь и доверие – столь огромные и столь глубокие, что ему стало страшно.

Как он сможет стать достойным всего этого? Как он сможет быть уверен, что она с ним спокойна и счастлива, что она ежедневно, ежеминутно знает, как сильно он ее любит?

Она улыбнулась. Сначала нежной, затем умной, и, возможно даже, немного лукавой улыбкой.

– Ты собираешься просить моей руки, – прошептала она. – Ведь так?

От потрясения у него открылся рот.

– Я…

Но она приложила к его губам палец.

– Молчи. Просто кивни, если это правда.

Он кивнул.

– Не проси сейчас, – потребовала она так торжественно, будто была богиней, и смертные исполняли любую ее волю. – Сейчас не время и не место. Я хочу, чтобы мне сделали предложение как подобает.

Он снова кивнул.

– Но… если я буду знать, что ты собираешься просить моей руки, я, возможно, позволю убедить себя, что можно…

Другого разрешения Гарри не потребовалось. Он снова прижал ее к себе для обжигающего поцелуя, пальцами нащупывая затянутые в шелк пуговки у нее на спине. Они расстегивались легко, и через несколько секунд платье с шелестом упало к ее ногам.

Она стояла перед ним в сорочке и корсете, и светлая ткань мягко блестела в лунном свете, льющемся через незанавешенный верхний полукруг единственного в комнате окна.

Она была так красива, так чиста, так божественно воздушна – ему захотелось замереть и пить ее взглядом, хоть тело и горело от желания к ней прикоснуться.

Он сорвал с себя пиджак и ослабил узел галстука. А она просто стояла и тихо наблюдала за ним огромными от удивления и восторга глазами. Он расстегнул несколько верхних пуговиц на рубашке, ровно столько, чтобы можно было стянуть ее через голову, а потом, в последней вспышке разума, аккуратно сложил рубашку на стуле, чтобы она не помялась. Она издала легкий смешок и закрыла рот рукой.

– Что?

– Ты такой аккуратный, – сказала она, явно смущенная тем, что приходится на это указывать.

Он демонстративно бросил взгляд через плечо.

– За этой дверью четыре сотни людей.

– Но ты же меня соблазняешь!

– Я не могу делать это аккуратно?

У нее вырвался еще один смешок. Она наклонилась, подняла платье и протянула ему.

– Ты не откажешься сложить и его тоже?

Он сжал губы, чтобы не расхохотаться. Молча протянул руку и взял платье.

– Если у тебя начнутся проблемы с деньгами, – сказала она, наблюдая, как он вешает платье на спинку стула, – вспомни, что для старательной личной горничной всегда найдется работа.

Он повернулся к ней, и один уголок его рта неумолимо пополз вверх. Постучал себя по левому виску у самого уголка глаза и проговорил:

– Я же не различаю цвета, ты забыла?

– Ой–ой–ой! – она всплеснула руками, с неимоверно благопристойным видом. – Тогда ничего не получится.

Он шагнул вперед, пожирая ее глазами.

– Я мог бы компенсировать этот недостаток чрезвычайной преданностью своей госпоже.

– Верность и преданность всегда высоко ценились в слугах.

Он подошел ближе, совсем близко, так что его губы почти касались уголка ее рта.

– А в мужьях?

– В мужьях они ценятся чрезвычайно, — прошептала она. Дыхание у нее сбилось, а от трепета ее кожи у него закипела кровь.

Он протянул руку к завязкам корсета.

– Я очень верный.

Она отрывисто кивнула.

– Хорошо.

Он потянул за ленточку, развязал бант, а потом просунул палец под узелок.

– Я знаю слово «верность» на трех языках.

– Правда?

Правда, и он не боялся, что она об этом узнает. Он хотел заниматься с ней любовью на всех трех языках, но решил, что для первого раза лучше придерживаться английского. Ну, то есть, в основном.