Речь без повода... или Колонки редактора - Сергей Довлатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О духовной близости авторы говорят мимоходом: «Это дело тонкое, меняющееся, сугубо уникальное…»
И наконец — вывод. Семья распалась — не беда. Может, секс — как волк. Оздоравливает джунгли нашей жизни…
Кстати, авторы приводят замечательные цифры. Дома, мол, сексу отводилось 10 процентов. (Чего — времени, сил, расходов?) Здесь — 50 процентов.
Меня эти цифры поразили. По-моему, все наоборот. Дома мы были скованы, зажаты. Политика для нормального человека была закрыта. Деловая карьера — тем более. Досуга практически не существовало. (Пьянство да чтение.) Творчество — лучше не вспоминать…
Доступной оставалась лишь сфера интимного. Секс был на родине единственной законной формой частного предпринимательства. Именно здесь мы выражали себя наиболее полно и безбоязненно.
Вообще сфера человеческих отношений требовала куда больших усилий. Большей ответственности. Составляла более значительную часть нашей жизни.
Есть у меня предмет особой гордости. За 37 лет жизни я не испортил отношений ни с кем. Ни с одним человеком. Ни с мужчиной, ни с женщиной. Даже члены партии со мной любезно здоровались.
А здесь у меня десяток явных врагов.
Как это получается? Очень просто. Есть у меня тут знакомый. Поэт. Из Ленинграда. Хороший парень. Дал мне стихи. Естественно — дрянные. Дома я бы ему сказал:
— Ты гений, Витя, явление, Монблан!
И мы бы продолжали дружить.
Здесь — все по-другому. Здесь у меня — газета. А печатать стихи — нельзя. Они плохие. Значит, надо говорить правду. Короче, вернул ему стихи. А он мне написал:
«Ты — жлоб. Я еще в Ленинграде слышал, что ты продался богатым евреям…»
Теперь мы не дружим. Жаль…
В Союзе мы жили, как в тюрьме, в камере. Упаси Господь, поссориться с человеком в тюремной камере. Будет твой сокамерник умышленно напевать «Кукарачу». Или зубами клацать по ночам. Изводить тебя.
Здесь отношения с людьми — главное. Увы, это так. Есть — твое дело. Есть творчество. Есть цели. Есть возможности…
Конечно, человек слаб. Бывает, натворишь чего-то лишнего. В квартире у приятеля. И стараешься поскорее забыть об этом…
Не верю я и в благо сексуального просвещения. Человеку отведена долгая жизнь. Он рождается наивным младенцем. Становится застенчивым пылким юношей. И наконец — опытным, сильным мужчиной.
Счастье тому, кто пережил безумную юношескую влюбленность. И глубокую, мучительную страсть зрелых лет. И тихую, вечернюю благословенную привязанность.
Технический опыт пятидесятилетнего мужчины губит юношу. Обкрадывает молодого человека. И гордиться таким опытом — нелепо. Это так же смешно, как гордиться лысиной или металлическими зубами.
Ведь любовь — довольно нежное растение. И не торопитесь вытаскивать его с корнем, чтобы убедиться, правильно ли оно растет…
* * *Закончив эти страницы, я повстречал на радио хорошего журналиста Гендлера. Остановились, закурили. Поговорили о том о сем. Тут он начал ругать статью Вайля и Гениса. Двадцать четыре минуты ее ругал. Я специально время заметил.
Затем я повстречал хорошего журналиста Шулькевича. Он тоже начал ругать статью Вайля и Гениса. И ругал ее без перерыва двадцать шесть минут.
Я пришел домой и говорю жене:
— Смотри, как интересно. Гендлер полчаса ругал статью. И Шулькевич полчаса ругал статью. Оба — занятые люди. Типичные американцы. Ни минуты свободного времени, а тут — буквально не унять!
— Действительно, интересно, — говорит моя жена, — ты эту статью ругаешь уже вторую неделю…
Что бы это значило, думаю. Может, Вайля и Гениса нужно поздравить?
«Новый американец», № 24, 25 июля — 1 августа 1980 г.Подарок Петру Вайлю и Александру Генису (1980-е гг).
Из архива Петра Вайля
КР ДИСКУССИЯ…
Дискуссия «Нового американца» с Центральным органом продолжалась месяц. Обеими сторонами были допущены некоторые передержки. На этом взаимный обмен любезностями прекращается…
Друзья нас спрашивают:
— Чего вы добились? Рекламы Андрей Седых все равно не даст…
Мы это знаем. Реклама — черт с ней! Лучшая реклама — качество газеты. А здесь у нас еще большой простор для совершенствования.
Чего же мы все-таки добились?
Мы еще раз заявили о своем праве на критическое исследование действительности. Вновь засвидетельствовали принципы, которыми руководствуемся:
Газета является независимой и свободной трибуной. Она выражает различные, иногда диаметрально противоположные точки зрения. Умный читатель делает выводы сам…
Мы отстаиваем свои демократические позиции. Именно этими позициями определяется категорическое неприятие тоталитаризма. Нетерпимость к любому проявлению человеконенавистничества. Безоговорочное осуждение любых экспансионистских поползновений.
В остальном мы готовы проявлять чудеса терпимости. С уважением исследовать доводы любого оппонента. Критикуя его точку зрения, не пытаться дезавуировать личность собеседника. Помнить, что свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого…
Мы признаем «НРС» влиятельнейшей и солиднейшей газетой русского зарубежья. Признаем бесчисленные заслуги этого издания. Бесконечно чтим талант и опыт главного редактора «НРС».
Мы считаем, что при всех различиях, интересы трех эмигрантских волн — едины. Корни — едины. Цели — едины. Проблемы — едины…
Наконец, мы осмеливаемся внести следующие конструктивные предложения:
1. Организовать заседание «Круглого стола» при участии лучших журналистов трех эмигрантских волн. Тема заседания: «Проблемы объединения русских эмигрантов в Америке».
2. Предложить руководителям «НРС» дать обстоятельные интервью корреспондентам «Нового американца».
3. Опубликовать в двух газетах серии проблемных материалов на эмигрантские темы.
4. Оставить за каждой газетой безусловное право на самостоятельное развитие.
5. Считать деловую и творческую конкуренцию абсолютно нормальным явлением. Смело критиковать взаимные промахи и недостатки. Не опускаясь при этом до антагонизма и вражды…
6. Короче, жить по законам цивилизованного общества.
Мы высказались и ждем ответа.
«Новый американец», № 69, 7—13 июня 1981 г.КР ВЫБИРАЯ МЕЖДУ ДУРАКОМ И НЕГОДЯЕМ…
Выбирая между дураком и негодяем, поневоле задумаешься. Задумаешься и предпочтешь негодяя.
В поступках негодяя есть своеобразный эгоистический резон. Есть корыстная и низменная логика. Наличествует здравый смысл.
Его деяния предсказуемы. То есть с негодяем можно и нужно бороться…
С дураком все иначе. Его действия непредсказуемы, сумбурны, алогичны.
Дураки обитают в туманном, клубящемся хаосе. Они не подлежат законам гравитации. У них своя биология, своя арифметика. Им все нипочем. Они бессмертны…
Наша газета существует четырнадцать месяцев. Я не говорю, что все идет замечательно. До сих пор нет хорошего экономиста. Нет странички для женщин. О юном поколении совсем забыли…
Мы все это знаем. Что-то делаем, пробуем, ищем.
И мешают газете вовсе не агенты КГБ. Не палестинские террористы. Не американские либералы. А мешают ей старые знакомые, жизнерадостные и непобедимые — дураки.
Возникла у нас дискуссия о смертной казни. Вопрос освещался по-разному. С юридической позиции (Лейкин), с этической (Шрагин), с общедуховной (Рыскин).
Умные люди поделились своими раздумьями. Высказали печальные истины. Попытались выдвинуть конструктивные идеи.
Тут же взял слово дурак:
— Чего это вы пишете?! Зачем вы нас расстраиваете?! Какая еще преступность?! Я четыре года в Америке, и меня до сих пор не ограбили! А вы говорите…
Вы бы, уважаемый товарищ дурак, сказали это Игорю Шахнису…
Появилась у нас статья о местном антисемитизме. С фотографиями, цифрами, документами.
И снова дурак выступает:
— Какой там антисемитизм?! У нас все хорошо!..
Что дураку ответить? Вот разрисуют тебе свастикой физиономию, тогда узнаешь…
То и дело появляются у нас критические статьи. Иногда довольно резкие.
И снова дурак недоволен:
— Зачем вы критикуете бездарных писателей?! Вы лучше критикуйте талантливых, чтобы не зазнавались…
Состоялся в газете разговор на тему: «Что это значит — быть евреем?»
И снова дурак карабкается на трибуну:
— Какая разница, евреи мы или не евреи? Грин-карта есть, машина есть, сосисок хватает… Какие могут быть дискуссии?!
Что с дураком поделаешь? Дурак вездесущ и активен. Через ОВИР прорвался. Через океан перелетел. И давит почище Андропова.