Excommunicado (СИ) - Темида Ди

— Я ценю в тебе ум и упрямство. Знала бы ты, как меня это заводит, Джейн, — он прерывается на сводящий с ума шёпот, но после продолжает экзекуцию, облизывая остальные. — Но как тебе, порой такой глупой, объяснить, что ты прекрасна?

Мой протяжный стон в этот момент разрезает пространство. Из уголков глаз всё-таки начинают стекать слёзы — но из каждого всего по одной. Крупные, солёные, щекотят, западая в ушные раковины.

— И они прекрасны…

Думаю, что всё-таки верно истолковала его вчерашнюю фразу, хоть и услышанную в дурмане. Альваро не может иметь детей. Это было оговорено коротко, деликатно и без лишних объяснений — всё в его стиле. И видно, что он совершенно не желает вызывать этим жалость к себе или что-то ещё — вряд ли я узнала бы об этом, если бы мы не дошли до постели. Но после всего получать сейчас подобные исцеляющие слова и неповторимую, крошащую на атомы, ласку именно от Альваро, — сродни настоящей, очень жестокой насмешке судьбы.

Он тем временем продолжает прикусывать мои изъяны — мучительно медленно, не обделяя вниманием ни один. И я отнимаю ладони от собственного лица, вцепляясь в простыни.

— Альваро…

Не понимаю, в какой точке моё страдание перевоплощается, подскочив в бесконечную прямую дикого возбуждения, но так я, пожалуй, никогда ни под кем не извивалась.

— Каждая из них.

Умелые губы вновь сменяются пальцами на моём животе. И я, оставив виднеться невинный треугольник кожи, стыдливо свожу бёдра друг к другу, — а если Альваро уже заметил, как снова мокро между ними?

И в этот миг он плавно выпрямляется и ложится на меня, удерживая свой вес на вытянутых руках. Инстинктивно раскрываясь обратно навстречу, даю Альваро устроиться между своих разведённых ног, сжимая коленями его бока.

Дрожа под ним, хочу снова принять его в себя и вижу, как сильно этого хочет и он, — на дне радужки поблескивает чёрное золото похоти, но Альваро медлит и уже несколько долгих секунд пристально рассматривает моё лицо.

И хриплым голосом абсолютно серьёзно произносит:

— Они останутся с тобой, Джейн. Но только ты можешь решить, как именно понесёшь дальше свои воспоминания: бережно, словно охраняешь сокровище, или же постоянно раня ладони его обломками.

Каждый слог впечатывается в меня клеймом — неверяще смотрю в карие глаза, застыв обнажённой статуей. Но Альваро рушит этот момент глубоким, развязным поцелуем с одновременным рваным толчком внутрь, и я попросту закрываю глаза, отзывчиво принимая его.

И несмотря на танцующе-неспешный ритм секса в этот раз, и я, и он чувствуем пик удовольствия ярче и сильнее, чем до этого…

***

22 июня 2015 года, Марбелья, провинция Андалусия, Испания

Тонкий аромат посаженных в глубине сада цветов и апельсинов вперемешку с морским бризом заполняет грудную клетку сразу же, едва я выхожу к бассейну. Накинув халат Альваро ещё утром в спальне, с досадой вновь вспоминаю, что, наверное, в день приезда стоило обзавестись не только одеждой и всем необходимым, но и купальником. Однако ехать сейчас за ним, чтобы понежиться после на шезлонге, совсем не хочется. Солнце мягко греет кожу, обещая оставить после себя равномерный бронзовый оттенок, но я всё же прячусь под белоснежный навес и озираюсь. Ожидаемо — никого вокруг, значит, можно позволить себе скинуть одолженное тёмно-коричневое махровое одеяние и остаться в нижнем белье.

Сначала было неловко пользоваться гостеприимством Альваро: перемещаться по вилле и её территории я могла вполне свободно, но всё ещё мешало непонятное стеснение. Позже, поняв, что оставаться постоянно в спальне — преимущественно его, — не имея возможности занять себя ни работой, ни каким-либо досугом, невозможно, я всё-таки стала, хоть и смущаясь, выходить и изучать каждый уютно обставленный уголок. Побороть робость помогло и то, что я почти никогда не натыкалась на кого-либо из прислуги, — они ловко исчезали, стоило им заметить меня, и оставляли наедине с библиотекой, кабинетами, бильярдной и прочими помещениями, которым, казалось, нет конца.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Так что к роскошному бассейну я всё-таки решаю сейчас тоже выйти, пока Альваро в очередной раз занимается делами в своём кабинете — туда я и не рвусь, чтобы не мешать, зная, что он сам придёт, когда освободится.

Какая-то часть моего подсознания надеялась, что когда всё случится — и я, и он остынем друг к другу. Должны были. Ведь больше не будет азарта и провокаций, поводов для острых двусмысленных подколов, необходимости обжигать друг друга взглядами. Всё уже изучено — глубина поцелуев, дюймы тел, разноголосье стонов… Да и, в конце концов, так бывает всегда, когда люди получают желаемое или же то, к чему долго идут. Эйфория спадает — у каждого со своей скоростью — тяжёлой шторой вниз, оставляя после себя лишь лёгкий сквозняк приятного послевкусия.

Я надеялась на это. Потому что не хотела и не собиралась привязываться. Надеялась, потому что не видела — да и, пожалуй, сейчас не вижу — продолжения этому влечению. Надеялась, потому что хотела, чтобы Альваро позже первым поставил точку, ведь я бы, несмелая и уже зависимая от него, не смогла бы.

Но мало того, что ничего не прекратилось, мало того, что штора не упала, а против всех законов физики стала под неведомой силой страсти подниматься выше уровня карниза, так ещё и моё подсознание отключилось наглухо, бросив напоследок: «Разбирайся с этим омутом сама…». Альваро и сам не упрощал задачу в эти дни: в свободное от работы время, — которой у него явно было немало, — он находил меня в какой-либо из комнат виллы или в саду, и, после недолгих обменов колкостями со скрытым подтекстом и соблазняющих взаимных улыбок, срывал с меня одежду. Наплевав на то, что нас может увидеть персонал, наплевав на какие-либо нормы. Газон, книжный стеллаж, ковёр, бильярдный стол — с трудом перечислю всё, что стало свидетелем нашего секса. Правда, мы всё же выбрались поужинать в один из вечеров в ресторан, расположившийся на берегу моря, только вот... Ласкать друг друга на песке уединенной бухты после — не так романтично и удобно, как это навязывают в фильмах или книгах.

И я… Отдавалась ему каждый раз с таким умопомрачающим желанием, что не узнавала саму себя. До расцарапанных плеч, до осипшего горла, до судорог в ногах. И каждый раз — неторопливо, растягивая удовольствие, ритмично и слишком…

Слишком. Чёрт возьми. Чувственно.

Последнее, пожалуй, пугает больше всего: разве могут двое, ещё недавно презиравшие друг друга, с такой мучительной лаской и медлительной нежностью касаться кожи языками? Дарить один другому безумные, глубокие поцелуи, безмолвно говорящие о многом? Обнимать настолько крепко, что порой до хруста и отрицания, что нужно отпустить?

Ответов нет, как и порушенных принципов и рационализма, — я знаю только то, что не собираюсь занудно копаться в происходящем между нами. Не собираюсь при этом и ждать чего-то и возводить воздушные замки, нарекать «нас» конкретным определением… Нет. Не будет грёз — не будет и разочарования.

Но дать поставить себя на колени и позволить потянуть за волосы назад в момент особенно глубокого и порывистого толчка — да. Слушать сбивчивое «Джейн…» шёпотом в шею, когда он содрогается на мне, вдавливая моё тело в кровать, — да. Глушить особенно громкие вскрики в подушку и до отказа лёгких целовать в ответ — тысячу раз да.

Этого достаточно. И больше не нужно…

Пробирающееся сквозь белую ткань навеса тепло, удобство мягких подушек шезлонга и периодически возникающий обдувающий тело ветер убаюкивают, и я не замечаю, как за этими мыслями погружаюсь в полусон. Теряю счёт времени, перестаю обращать внимание на блики под веками, но моё уединение вскоре нарушают. Из забытья выдёргивает низкий знакомый голос, в котором явственно слышится ирония вперемешку с голодом:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Чёрное кружево… Хм… — Альваро наклоняется к моему лицу, параллельно одной рукой пододвигая соседний шезлонг впритык к моему. — Как провокационно, миссис Ричардс.