Рыжий - Alex Berest

Садовой. Но внезапно уперся в деревянные щиты ограждения. «Тьфу пропасть!» — его же еще не открыли.

Пришлось вылезать из-под земли на Площади Мира. Опасливо покосился на громадный бетонный козырек над входом станционного павильона, который в 1999 году рухнет и убьёт семь человек.

Дом номер четыре по улице Декабристов был знаменит. Сам по себе доходный дом Брунста ничем не был примечателен. Довольно ветхое четырехэтажное здание, построенное в начале 19 века и перестроенное еще дважды в течении того же века. Но в нём, почти год, проживал Николай Васильевич Гоголь. О чём и имелась бронзовая табличка на фасаде.

Вход в дом был со двора. Парадный вход вместе с половиной первого этажа оккупировала жилконтора. И первым же встреченным мной человеком при входе в подъезд, оказалась пожилая женщина, восседавшая на венском стуле рядом с массивной батареей отопления. При виде меня она встрепенулась и строгим голосом почти прохрипела:

— Ты хто? К хому?

— Здрасте тётя Реля, я Женя, к Фёдоровым, на третий.

Тётка Апрелия была местной сумасшедшей. Но тихой и неопасной. Она в детстве, во время блокады попала под бомбёжку. Её сильно контузило и, видимо, это привело к необратимым изменениям в психике. Она стала считать себя ангелом-хранителем этого дома. Убирала и мыла подъезд, гоняла курильщиков и постоянно работала самоназначенным консьержем.

По-моему, это был единственный жилой подъезд в Октябрьском районе без запахов кошачьей мочи и надписей на стенах. Жильцы нарадоваться не могли такому полезному помешательству и всячески ей угождали, хозяйки подкармливали и делились старой одеждой. Случались у неё и обострения, примерно раз в год. Она начинала всех обходить и предупреждать о воздушной тревоге. Сначала потихоньку, потом всё настойчивее, но никогда никого силой никуда не тянула. Тогда её отводили через дорогу, в 28 больницу, которая сейчас имени Нахимсона********. Надо же, вспомнил! И как раньше «Максимилиановская лечебница» называлась, и что Адмиралтейский район раньше другое название имел.

Услышав от меня свое имя и знакомую фамилию жильцов, она тут же выдала мне пропуск, выразившийся в вялом взмахе рукой и непонятном бормотании чего-то себе под нос. И я поскакал по ступеням на самый верх. Второй и третьи этажи занимали коммуналки, а на четвертом были квартиры. А мне был нужен чердак, ключ от которого гордо висел на гвоздике рядом с дверью.

На чердаке меня ждал облом. Никакого тайника и соответственно никаких денег я в нужном месте чердачных балок не обнаружил. Или его изначально не было, а отчим друга всё зачем-то придумал, или деньги прятались позже.

Хрустя насыпным утеплителем, грустно двинулся к выходу. И внезапно споткнувшись, чуть не упал.

— Ёксель-моксель, под ноги смотреть надо, — зло пробурчал я. — За что я там хоть зачепился?

Причиной моего спотыкания был край жестяной коробки. Вот тебе и клад нарисовался. Раз не взорвалось ничего, значит не взрывчатка. Заберу с собой, а в гостиничном номере посмотрю, чего нашел. Откопал коробку, тщательно замотал в старые газеты, да и запихнул в свой школьный рюкзак.

Спускаясь по лестнице в подъезде, разминулся с молодым парнем, мимоходом скользнув по нему взглядом. И только на улице до меня дошло, что я встретился с самим собой. С моим прошлым, двадцатилетним я. Это открытие настолько вывело меня из себя, что я перестал смотреть под ноги. Из-за чего поскользнулся и чебурахнулся в придорожный сугроб, пребольно стукнувшись коленом.

Эта боль мне немного прочистила мозги, и я смог добраться до станции метро. Но в вагоне, опять закопался в глубины своей памяти, пытаясь вспомнить, что я делал у Фёдоровых второго января 1986 года. Вроде ходил к ним, но видел там мелкого пацана в клетчатом пальто или не видел, так и не вспомнил.

За всеми этими самокопаниями уехал аж на «Чёрную речку», пришлось возвращаться до станции метро Петроградская. В гостиницу я попал почти одновременно с нашими. Не пришлось ждать в вестибюле, потому что все номерки на ключи от номеров были у Владимира Владимировича. Пропуска-то выписали на всех, а ключи выдали только взрослым.

На ужине я объелся красной икрой. Все мои соседи по столу, попробовав непонятной, красной, шарикообразной субстанции на бутерброде из хлеба и масла, торопливо её счистили в тарелки. А я, уже выгреб икру из их тарелок и соорудил шикарный супер-бутерброд.

А вот после ужина нас повели в театр. В театр «Эксперимент» на детский спектакль «Ай-я-ревю» знаменитых Лицедеев. Далеко идти не пришлось, театр располагался в том же комплексе дворца молодёжи, что и наша гостиница. Повеселились от души, ржали вместе со всем залом не переставая, все сорок минут выступления.

На следующий день мне пришлось ехать со всеми. С утра было посещение военно-морского музея и групповое фотографирование на Стрелке Васильевского острова. Чтобы на фотографию попала нижняя часть Ростральной колоны********* и здание Зимнего дворца. Главный фотографический символ советского Ленинграда, крейсер Аврора, находился на ремонте и фотографы выкручивались как могли.

А после обеда, когда группа пошла на экскурсию в Кунсткамеру, я отправился на улицу Римского-Корсакова. в дом номер 53, где располагалась нумизматическая секция Ленинградского общества коллекционеров. Данный адрес я выпытал из нашего дворцового бониста-фотографа, под предлогом приобретения хоть каких нибудь каталогов. На самом деле мне хотелось позадавать вопросы про медного Сеятеля и трехрублёвые монеты. С собой, на всякий случай, я прихватил и второй серебряный пятиалтынный 1931 года.

Хотел узнать — узнал. Причем сразу и про Сеятеля, и про трёхрублёвки. В цокольном этаже нужного мне дома я попал на мероприятие для школьников — «Мифы и реалии советской нумизматики». Пузатый, бородатый дядька рассказывал весело и задорно, разбавляя свои слова показом слайдов с диапроектора.

Оказалась, что мой медный Сеятель попадает в разряд чуть ли не чудес света. Было выпущено несколько пробных монет, которые до войны были в коллекциях советских коллекционеров. А сейчас осталась только одна монета в хранилище Ленинградского монетного двора.

С трехрублёвками вообще мутная история: когда готовилась денежная реформа, было наштамповано ограниченное количество двух-, трех- и пятирублёвых монет. Но реформу отменили, а изготовленные монеты утилизировали. Но какая-то часть из них успела уйти в оборот. Из всех трёх номиналов именно три рубля ушли в народ в ограниченном количестве и считаются редкими и дорогими.

Подводя итог