Болевой порог. Вторая чеченская война - Олег Палежин

Снег белый, кровь красная и на вкус как монета с достоинством в десять копеек.

Граната РПГ сбила гусеницу и свернула ведомый каток. Что делать дальше, никто не знает. Старший колонны майор Кузнецов погиб. Это его рука торчит из люка БТР. Рядом деревня или село, до позиций полка двенадцать километров. Это если вернуться назад. Движение вперёд только что потеряло смысл. Танкист, пошатываясь, идёт к экипажу БМП, встаёт на мгновение и бросает взгляд на свою догорающую машину. На башне надпись белой краской «Костя – 1—99». Он сплёвывает кровью разбитой губы на снег и снова шагает навстречу к уцелевшим. Командир машины пытается вытолкнуть себя из башни, но ничего не выходит. Руки будто из ваты. Он опускает голову и начинает ковырять грязным пальцем в окровавленных ушах. Ему кажется, что таким образом удастся заглушить звенящую ноту контузии в голове. Содержимое желудка лейтенанта льётся на ботинки само по себе.

Голова болит так, как не болела никогда в жизни. Ребята помогают выбраться командиру, но он сопротивляется и стонет от боли, не выговаривая слова. Уже на броне лейтенант пытается отдать приказ. Тычет пальцем в оставшихся бойцов, пытаясь их построить у машины. Механик соображает первым и достаёт с места старшего стрелка свой АКС. Танкист поднимает над головой разгрузку с четырьмя магазинами. Разбредаются кто куда, поднимая с земли оружие.

На повороте рядом с «Уралом» горит поваленный взрывом тополь. Радиоуправляемый фугас сработал под ним. Двери кабины с этой стороны разорваны и смяты, словно бумага. Железо окрашено кровью и фрагментами тела бойца, сидевшего рядом с водителем. Лейтенант дотрагивается ладонью руки до развороченного металла. Просит прощения. Пьяной походкой идёт к телу боевика и вырывает из окоченевших рук автомат. Снимает с трупа разгрузку, шарит по карманам и находит пачку сигарет. Садится прямо на тело. Закуривает. Бойцы обступают офицера. Все вооружены, и в глазах больше нет испуга. Только решимость и желание выжить.

– Кожевников, – произнёс лейтенант, – собрать документы офицеров.

– Есть, – ответил механик БМП

– Меньшиков, – взглянул на сержанта Игорь, – собери боекомплект, пока не началось.

– Есть, Игорь Сергеевич! – произнёс не по уставу сержант.

– Мустафаев Ренат, на тебе связь. Роди мне её, милый, и поскорее, – приказал Синицын, приподнимаясь с трупа боевика. – Так, ну а тебя как звать, чудо ты наше бронетанковое? Имя, фамилия, боец!

– Колеватов Андрей, механик-водитель Т-72, – ответил, прикусив губу, танкист.

– Где командир твой, а, Андрей?

– Он без головы, товарищ лейтенант. Лицо только, а затылка нет. Это я потом заметил, когда шлемофон снял.

– Всадник без головы, блядь, – еле слышно выругался Синицын.

– Есть связь! – крикнул Мустафаев, освобождая место в башне офицеру. – Только это не наши. Наши не отвечают.

– «Духи» что ли? – удивился Игорь.

– Нет, русские, но полк не наш. Единственные, кто на позывной ответил.

– Ну-ка дай сюда, – взял шлемофон и тангенту Синицын.

Офицер пытался вслушаться в происходящее в эфире, но, оглушенный взрывной волной, улавливал только отдельные фразы. Доклад о ситуации пришлось озвучить через Рената. Мустафаев слово в слово повторял за Синицыным, отвечая офицеру громко и чётко.

– Это десантники, – улыбаясь, говорил наводчик, – они за селом в двух-трёх километрах стоят. Позывной «Маяк». Говорят, помочь не могут. Их манёвренные группы на другом участке работают. Они село блокировали. Знают, что там «чехи», и бой слышали, но ради нас сняться с позиций… В общем, нам самим к ним идти нужно. В обход села. Вот бы нам на этот «Маяк» выплыть.

– Товарищ лейтенант, здесь всё. И военные билеты дембелей тоже, – протянул планшет с документами погибших Кожевников.

– У нас двенадцать магазинов, по одной гранате РГД и «муха».

Это на пятерых, ребята, – доложил сержант Меньшиков.

– И всё? – поднял брови, морщась от боли, Игорь.

– И всё, – повторил виновато сержант.

– Никто из вас не ранен?

– Никак нет. Повезло, товарищ лейтенант.

– Повезло, говорите? Ну-ну, – сбил улыбки бойцов Синицын. – Если хотим до своих дойти, нужно топать в сторону села, а там противник. Вы понимаете?

– Понимаем, – закивали дружно ребята, – с вами не страшно.

– А мне с вами не страшно, – улыбнулся Игорь. – Танкист замыкающий, я впереди, остальные за мной. Дистанция десять метров. Не отставать и не терять друг друга из виду. Стрелять только в цель. Бить одиночными. Гранаты не использовать. Если только в крайнем случае, как последний патрон. Я надеюсь, вы понимаете, о чём я?

– Понимаем, – снова кивнули бойцы, – лучше так, чем на видеокамеру…

Захрустел снег под ногами солдат. Взбираясь на сопку, офицер взглянул на разбитую колонну, на тела ребят вокруг догорающей техники. Попрощался с каждым. Даже с теми, кого никогда не знал.

Впереди голый лес и снег. Тишина, будто и не было никогда войны. Задача – из одной точки незаметно прибыть в другую. Сохранить жизнь хотя бы четверым пацанам. Постепенно темнеет. Сократили дистанцию, обняв деревья, переводя дыхание, облизывая солёный пот на губах. Кожевников повис всем телом на толстом суку, глаза закрыты, пыхтит как паровоз. Синицын даёт добро на привал. Делят три пачки галет на пятерых, заедают их снегом. Молчат и жуют. Справа в полумраке движение. Говорят по-чеченски довольно громко. Смеются. Лейтенант жестом укладывает сидящих бойцов на спину. Парни слушают удаляющийся треск веток в лесу. Так идёт целый отряд. Идёт нагло и уверенно, как у себя в тылу.

– Блядь, вот жопа, – шепчет танкист, – за трофеями идут. Там следы наши. Поймут, что мы живы…

– Им туда минут тридцать, и по нашей тропе столько же идти, – отвечает Ренат, – так что у нас целый час.

– Чего панику развели? – спросил Игорь. – Не забывайте, кто вы и что у вас в руках. Задача у нас проще некуда. До своих добраться.

Тихо и мирно. Неужто не получится, а? Чего молчите, зелень?

– Получится, конечно, – оживились ребята, – вы не переживайте за нас, товарищ лейтенант.

– За кого мне ещё переживать? – риторически задал вопрос офицер, чувствуя, как отступила контузия.

– Ты ревёшь что ли? – спросил Кожевников у Меньшикова. – Не реви, Женя, дойдём. Я тебе письмо от Катерины прочесть дам.

– Не реву я. Насморк просто, – грубо ответил боец. – Где ты видел, чтобы сержант ревел?

– В Грозном.

– В Грозном и генералы ревели, – сказал задумчиво Меньшиков. – Кончились теперь у меня слёзы, а вот злости хоть отбавляй.

– Ну, выяснили, у кого яйца круче? – оборвал разговор лейтенант. – Теперь за мной. По окраинам села у «чехов» боевое охранение должно быть. Не мне вам объяснять, что это такое. Дышать через раз – это приказ. Всем ясно?

– Так точно, – прошептали ребята, медленно приподнимаясь на колени.

Пересекая овраги, бойцы тонули в талой воде по колено. Чёрными пятнами ползли друг за другом, след в след. Очень хотелось пить и курить. Упали по обе стороны небольшого ручья, лакая холодную воду, как дикие псы. Игорь старательно вымывал засохшую кровь из ушей, глядя по сторонам. Ловил себя на мысли, что очень боится. Впервые не за себя, а за этих вот не совсем знакомых ему детей. Каждый из которых является для него огромным миром. И нет никого дороже на свете для него, кроме них. И не будет никогда. Напившись, бойцы смотрели на офицера и сыпали вопросы одними глазами. Синицын чувствовал это и всем своим взглядом пытался внушить им уверенность и силу. Холодный свет луны и яркие звёзды уже не имели ничего общего с красотой. Теперь всё, что окружало солдат, говорило о смерти. Каждый звук в лесу говорил о том, что они здесь чужие.

– Страшно, а, броня? – усмехнулся Ренат. – Погуляешь с нами, поймёшь, что такое пехота. Вы ведь даже окопов не рыли никогда. Танк сам зарывается, да?

– Да, – ответил Андрей, – сам. Но это не значит, что мне слабо с вами по лесу. И не виноват я, что для пехоты ростом не вышел.

– Кто ж тебя обвиняет-то? Успокойся. Нам самое главное, чтобы ты с брызгалки своей стрелял метко.

– Не брызгалка, а автомат Калашникова укорочённый, – обиделся танкист.

– А я говорю – брызгалка, – с улыбкой шептал Мустафаев. – Десять минут боя, и бьёт хуже рогатки. От него прикуривать наверняка удобно, если