От Симона Боливара до Эрнесто Че Гевары. Заметки о Латиноамериканской революции - Михаил Колесов

«Легитимность, которая до того связывает руки буржуазии, быстро смыкается над пролетариатом. Охотник есть охотник».

Одной из слабостей правительства Народного Единства, как логическое следствие вхождения во власть, была попытка повернуть идеологию своих врагов против них самих, вместо того, чтобы создать другую, разорвав путы. «Как можно требовать от джентльмена сохранения его хороших манер в момент, в который он изучает свой текущий счет».

«Исходя из того, что на этой почве проигрывается всегда, предпочтительнее потерять репутацию гуманиста, чем власть и жизнь. …Одним словом, любой, кто строит социализм несовершенными методами, которыми он располагает, и ошибками, которые не перестает совершать, должен смириться с тем, чтобы иметь плохую прессу среди своих противников и быть готовым к одновременному огню слева и справа. Укрепиться или потерпеть крах».

«… У социализма нет другого выбора, как стать ненавистным своим противникам, — но обеими ногами на земле, — или стать посвященным urbict orbi всеми либералами, — но на шесть футах под землей», — предупреждает Дебре.

Кризис есть единственное решение.

Ожесточенное и нарастающее, национальное и международное сопротивление эксплуататорских классов во время процесса их экспроприации может иметь своим результатом паралич старой экономики до того, как она может быть немедленно заменена другой, по причине того, что первая ещё считается слишком прочно существующей для того, чтобы позволить функционировать второй, которая ещё не достаточно сильна, чтобы хотя бы нейтрализовать первую. «Таким образом, последовательные этапы ожесточенной классовой борьбы связаны друг с другом не механической связью, а диалектической».

«Не следует думать, что с течением времени Смысл и Разум воплотятся в истории, что Справедливость сможет победить Несправедливость», — предупреждает Дебре. С практической точки зрения революционное политическое время есть «сейчас или никогда», а не «подождем до завтра, что время покажет там и тогда».

Характерная черта какого–либо кризиса есть, на деле, нечто вроде «гордиева узла», который надо разрубить без промедления. Это стратегическая альтернатива, представленная в виде тактического выбора, который должен быть осуществлен в короткий срок. «Революционная ситуация» не есть та ситуация, при которой «революция» располагается на расстоянии «вытянутой руки» как «великолепный созревший фрукт, который остается только сорвать». Ситуация может называться «революционной» не тогда, когда революция неизбежна, а, начиная с момента, в который становится неизбежным выбор между революционным скачком вперед или контрреволюционным скачком назад, потому что компромиссные решения и промежуточные позиции нежизнеспособны. «В этом смысле, любая революционная ситуация есть также и, по своему развитию, контрреволюционная ситуация», — верно замечает Дебре.

Говоря о Чили, он выражает возмущение «легкомыслием» тех революционеров, которые над «ещё теплым трупом» президента Альенды уже переоделись в «судейскую тогу» и с «учительской школьной указкой», стоя за своей «кафедрой», рассуждают о том, что «нужно было уничтожить армию, а затем вооружить рабочих». Вооружение пролетариата он называет «квадратурой круга».

Что значит: «вооружить пролетариат»? Каждое слово — «головоломка»! Каким «оружием»?

Что касается «пролетариата», даже имея в виду «промышленный пролетариат», то следует напомнить, что в чилийском обществе он никогда не представлял единый класс. С первого дня наиболее сознательные члены Народного Единства были вооружены. Попытка вооружить всех рабочих, даже, если бы это было материально возможным, означала спровоцировать военный переворот значительно раньше. Упрекать в этом Народное единство несерьёзно, так как проблема состоит в том, располагало ли оно и до какого пункта такой возможностью. «Когда волк загнан в загон, более легко контролировать его поведение и шлифовать ему клыки, но волк не будет терять зря время».

Это пример того, как выбор осуществляется в «заранее заданных условиях». «Монополия легитимного использования насилия есть прерогатива для обсуждения господствующим классом, который инстинктивно знает, что в этом разыгрывается остальное и отсюда борьба за свое выживание». «…Государственный переворот не был гражданской войной, а побоищем», … которое не было победой», — заключает Дебре.

Особенности рождения определенного социального режима обусловливает его возможности подхода к новому курсу. Этот непременный элемент, присутствующий в политике, чреват тем, что победа может обернуться поражением. Так, поражение чилийского правительства было предопределено его рождением: результат соответствовал предпосылкам. Это Дебре называет: «когда мифы убивают».

Альенде не мог примириться с либеральным государством по своей индивидуальной склонности. Его приход к президентству, также как приход рабочих вместе с ним к преддверию власти, соответствовал сложившейся революционной ситуации, также как и то, что его идеологический проект пришел в противоречие с идеологией господствующего класса. «История — это не витрина больших магазинов, в которых каждый покупатель может выбрать понравившуюся ему модель революции». Так иногда думают те, — как считает Дебре, — кто называют себя «марксистами», каковыми в действительности не являются, которые пытаются подменить «историческим материализмом» то, что называется «историей».

«Чилийская трагедия»… — заключает он, — есть, вероятно, последнее возмездие (последнее до сих пор) того саркастического языческого идола, который не хотел пить нектар иначе, как из черепа своих убитых жертв и с которым сравнивал Маркс человеческий Прогресс в классовых обществах».

Общий национальный кризис «не падает с неба», его нужно готовить, ускорять. Но не существует революционной ситуации без экономического кризиса, как и без международного военного кризиса. «Реформизм» — «троянский конь» буржуазии в лоне рабочего движения.

«Известно хорошо, что политика есть искусство сменить в мгновение ока одну тактику другой на каждом повороте истории», — напоминает Дебре. «Альенде, который вошел во дворец Ла Монеда в ореоле избранного народного президента, а вышел из него убитым с автоматом в руке, есть пример человека, который трансформировался из пацифиста в бойца, ответившего мгновенно на жестокий вызов исторических требований, вплоть до принесения в жертву своей жизни».

Проблемой считает Дебре то, как узнать, каким образом народное правительство, пришедшее к власти по реформаторскому пути, может трансформироваться на марше в революционное, при этом избежав неизбежного буржуазного контрнаступления, вооруженного «инструментами» государственной власти. Такой «поворот вокруг своей оси» в Чили был невозможен.

В современной истории революций, замечает он, «фаза перехода к социализму» длительна и насчитывает последовательные этапы. Случай Чили обратил внимание на то, «открыта ли дверь, или закрыта». «Та дверь, которая ведет к социализму, не откроется до тех пор, пока репрессивные засовы буржуазного государства не будут «взломаны». Тем не менее, никогда не бесполезно попытаться приоткрыть её или потрясти её, но всегда является роковым забывать о том, что дверь всегда может быть закрыта ударом [ноги], раздробив пальцы или даже всё тело».

Как говорил Альтуссер, марксизм есть наука неразрешимых проблем. Можно надеяться, как полагает Дебре, что наука истории со временем откроет все двери. «История подобна артистам, с которыми никогда не ищут встреч, и у которых решения предшествуют проблемам». Задача истории дать ответы, но они никогда не будут ответами на те вопросы, которые формулируют теоретики.

Однако весь опыт «латиноамериканской революции» XX века, описанный Режи Дебре, скорее указывает на то, что теория европейского «марксизма», как и модель «социалистической революции», оказались неприменимыми к социально–политическим реалиям в странах Латинской Америки. Здесь исторически сложилась принципиально иная, чем в Европе, «революционная ситуация».

Современный мексиканский политолог Аугустин Куева, в связи с этим, отмечает: «…История Латинской Америки является «очень отличной» от европейской. …Поэтому …полвека ни одна «европейская» теория ни смогла ухватить нашу непостижимую «оригинальность» метисных народов…» История Латинской Америки определенно не вписывается в «европейские» категории. Из–за этого пришлось вновь «изобретать порох», создавать свою «теорию», которая бы соответствовала условиям «зависимости».

Эта «теория» была названа «философией освобождения». Её «соавторами» явились известные философы и политологи Латинской Америки. Перуанец Франсиско Миро Кесада определяет «философию освобождения» как «типичное выражение латиноамериканской мысли», которое стремится дать «рациональное обоснование» справедливого общества, используя «критику власти».